«Не придут, — подумал он, — и они поверили, не придут».
Он аккуратно прибрал всё на своём учительском столе. Стол стал чужим. Вместо весёлого беспорядка из учебников, тетрадей с детскими работами, журналов, ручек и карандашей на полированной столешнице, смахивающей теперь на надгробие, покоился лишь закрытый журнал десятого класса да ручка.
Олег взял ручку, повертел её, достал из ящика чистый лист бумаги и стал писать заявление об уходе.
Ближе к концу урока в тишине коридора вдруг послышался топот, гам, дверь раскрылась, и в класс стали заходить парни и девушки 10 «А». Впереди, как обычно, была Галя, маленькая, чернявая, действительно похожая на галку. Она даже имела привычку гак же по-птичьи склонять голову и косить своим круглым глазом. Вот и теперь, тряхнув своими чёрными волосами, она наклонила голову чуть вбок.
— Олег Дмитриевич! Вы не ругайтесь, что мы опоздали, но тут, понимаете, дело какое… Короче, пас Лариса не пускала, собрала всех, сказала, что английского не будет и начала всякие гадости про вас и Таню рассказывать!
— Не Лариса, а Лариса Павловна, — автоматически поправил Олег.
— Ну да, — Галя снова тряхнула волосами, будто стряхивая насекомое, — она сказала, что мы к вам больше на уроки не должны ходить, что мы должны возмутиться, написать заявление… Олег Дмитриевич, мы всё равно ей не верим! Ведь это всё неправда?! — Галя смотрела на него чуть испуганно и требовательно, сзади толпились остальные. — Ведь неправда?
Олег молчал, слова застряли в горле. Глаза защипало.
— А вы как думаете? — наконец спросил он.
— Конечно, неправда! Мы же вас знаем! Мы Танюшку сто лет знаем! Знаем, что она… ну что она на нас запала… ну вы понимаете. Но всё равно, мы уверены, что ничего плохого не было. Да на вас многие западали… Ой! — испугалась она. — Извините! Но вы нам скажите! Это неправда?
Все затихли. Двадцать пять пар глаз смотрели на Олега прямо, открыто и требовали такого же прямого ответа.
— Конечно, неправда.
Ребята зашумели, стали рассаживаться, доставать тетради. Олег хотел их остановить, но слова снова застряли в сдавленном, словно тугой петлёй, горле, и он только молча отвернулся к окошку, стараясь не выпустить наружу эти чёртовы мокрые капли, скопившиеся под веками. Наконец он справился с собой и повернулся к детям.
В его кабинет, рассчитанный на небольшую группу, вместился весь класс, ребята сели за столы по трое-четверо.
— Конечно, неправда, — снова повторил Олег, — но урока всё равно не будет, я, ребята, ухожу.
Дети зашумели.
— Олег Дмитриевич! — Галя снова вскочила. — Не уходите, ну пожалуйста! Мы вас не отдадим, мы к директору всем классом пойдём! Мы жалобу напишем!
«Нет, — думал Олег, уже взяв себя в руки. — Нельзя их в эту грязь втягивать. Мне это не простится».
— Тихо! — он спокойно и требовательно, как обычно, постучал ручкой по столешнице. — Тихо!
Класс мгновенно притих.
— Ребята, ухожу я не из-за этих сплетен. Просто всё так совпало. У меня есть серьёзные причины, рассказывать о которых я вам не стану. Вы уж, извините, но они очень личные. Вот из-за них-то я и должен уйти.
Звонок с урока разорвал тишину, отзвенел, и тишина навалилась снова. Класс молчал.
— Это правда? — Галя смотрела строго и требовательно.
— Это — правда! — Олег уже прекрасно владел собой. — Это правда. Понимаете, жизнь так складывается. Я вас очень люблю, мне очень не хочется с вами расставаться, но обстоятельства бывают сильнее наших желаний. Я буду часто вспоминать вас, надеюсь, и вы тоже. А сейчас, урок окончен, домашнего задания не будет.
Ребята долго не расходились. Олег грустно улыбался, старался найти для каждого какие-то особые слова. Наконец класс опустел.
Олег взял листок с заявлением, прикрытый журналом и направился в кабинет директора. Тамара Витальевна ни о чём не спрашивала, молча взяла протянутый ей листок, молча прочитала и так же молча наложила свою резолюцию: «Согласна». После этого она наконец подняла глаза на Олега.
— Мы вас не увольняли, Олег Дмитриевич.
— Безусловно, — ответил Олег и вышел из кабинета.
В коридоре он на секунду задумался и отправился к Ольге, но на лестнице столкнулся с Татьяной Ивановной.
— Я слышала, вы увольняетесь? — Глаза её смотрели по-детски невинно. — Мне очень жаль, нет, честно.
— Не старайся. Я действительно увольняюсь.
— Жалко. Совсем у нас мужчин не останется, поболтать и то не с кем.
— Зато никто не будет мешать детей трясти, — не выдержал Олег.
— Ой, вот только не нужно из себя святошу строить! Ему так всё можно, даже учениц своих соблазнять, а другим и подработать нельзя! Да все, все этим занимаются, и Ольга твоя ещё в начале января платные занятия открыла. Тоже мне, Сухомлинский!
Она взглянула на молчащего Олега, фыркнула и, довольная собой, побежала дальше.
Ольга сидела у себя в кабинете над тетрадками. Хотя они не виделись со вчерашнего утра, Олег не стал её целовать, а лишь ткнулся носом в макушку. По её глазам он понял, что она всё знает.
— Ты в курсе?
— В общем, да.
— Я увольняюсь. Сейчас у Тамары был, она мне заявление подписала. С завтрашнего дня.
Ольга ничего не спросила, а только отстранилась от него и уставилась в окно.
«Вот так-то, — подумал Олег, — всё ясно. Зачем слова?»
— А ты? Ты, остаёшься?
Ольга молчала.
— Неужели ты останешься? После всего?
— Олег, ну куда я пойду? У меня родителей заграничных нет.
— При чём тут родители?
— У меня мама, считай, беспомощная на руках. Зарплаты еле-еле хватает. Куда я пойду? Да и зачем? Меня никто не гонит.
— Значит, я один ухожу, — констатировал Олег.
— Олег, ну пойми…
— Всё я понял.
Олег повернулся и зашагал к двери. «Всё я понял. Всё я понял», — бормотал он себе под нос.
От воспоминаний Олега отвлёк телефонный звонок. Уже давно он закончил работу, пообедал, а теперь валялся у себя в номере на кровати, то погружаясь в воспоминания, то выныривая из них. Телефон в его номере звонил редко. Почти никогда. Для связи он в основном использовал мобильник. Звонил Серёга, Сергей Михайлович, его московский шеф.
— Олежек! Здорово, курортник!
— Привет, Серёжа.
— Что делаешь? Всё загораешь?
— Нет, обед перевариваю.
— Ну ты сачок! Завидую! У нас тут, как всегда, запарка, не то что переварить обед, съесть-то его некогда.
— Бросай всё и приезжай. Поплаваем, позагораем.
— Я бы хоть сейчас… Только на кого дело бросишь? Может, через месячишко… Да и тебе, брат, придётся в курортной жизни перерыв сделать. Дело есть.