Дверь привычно скрипнуа на несмазанных петлях, раздался уже знакомый всхлип и Дир лениво поднял глаза, размышляя о том, что сегодня слишком рано приволокли очередную жертву. Он не голодный и сможет продержаться долго. Только когда увидел ярко-рыжую копну волос, Дир понял, что проиграл в борьбе со своими тюремщиками. Ему в камеру втолкнули Олю. А ее он убить не сможет, только вот вспомнит ли он об этом, когда накроет жажда и безумие?
Маррис, тащил меня в подвал буквально волоком, больно вцепившись в руку. Словно я сопротивлялась. Я бы и сама пошла, лишь бы его пальцы не оставляли синяки. К сожалению, сказать я ничего не могла, потому что свободной рукой вампир зажимал мне рот. Маразматик. Кто меня этих катакомбах услышит? Он, действительно, притащил меня к Диру, я даже удивилась. Меня втолкнули в камеру и захлопнули за спиной дверь. Я не удержалась и рухнула на заляпанный чем-то бурым пол. В камере тяжело и жутко воняло. До меня не сразу дошло, что все здесь пропитал запах крови.
Маг сидел на полу у стены в разорванной, окровавленной рубашке, со спутанными волосами и совершенно безумным взглядом. Он был больше похож на животное, чем на человека. Мне было страшно даже его окликнуть. Вдруг он уже совсем свихнулся. К горлу подступили слезы, и я сделала осторожный шаг вперед. Все равно терять нечего.
— Оля… — я бы ни за что не узнала в этом хриплом шепоте звонкий голос мага. Слава всем богам, он что-то соображает, и вроде бы не собирается на меня нападать. По крайней мере, прямо сейчас.
— Дир, — я кинулась вперед и обняла, прижимаясь сильнее. Было совершенно наплевать, что он грязный и в крови, не важно, что мы сидим в камере на вонючей соломе, важно только ощущать его рядом, понимать, что он жив. Нежные руки легли мне на плечи и сжали сильней. Словно пытались проверить, не мираж ли я.
— Как хорошо, что ты жив! — всхлипнула я и по-детски, рукавом утерла слезы.
— Плохо. Очень плохо…
— Что ты говоришь? — целую его глаза, не желая слушать разговоры о смерти. Он сначала испуганно отстраняется, но потом лишь сильнее обнимает. Слишком много произошло. Страх и боль; маленькая вонючая камера — это стерло запреты и разрушило стены, которые мы воздвигали между собой. Я жадно ловила его губы, растворялась в янтарном взоре и шептала. — Я так переживала. Искала… Боялась, что ты уже мертв или сошел с ума. Думала, что не справишься. Я считала тебя слабым…
— Я не слабый, а ты глупая…
— Почему это я глупая?
— Ну, ты же глупо попалась, да? — он невесело усмехнулся и отстранился от меня, вмиг став серьезнее. — Зачем ты сунулась сюда? Помирать — так вместе? Оля, зачем тебе это нужно? Неужели у тебя не хватило ума сбежать с Аскариона как можно дальше. А? Мне-то что, я уже давно мертв, а ты… ты могла бы жить. А так я рано или поздно убью тебя. А после этого мне даже не дадут умереть самому.
— Что ты такое говоришь? — я переместилась ближе, положила руку ему на лоб, проверяя нет ли жара, и еще раз заглянула в глаза, в которых застыло отчаяние.
— Оля, я убил уже нескольких девушек. Мне их притаскивают, как овец. Делают небольшой порез на шее, и я дурею от запаха крови. Сопротивляюсь, сколько могу, а потом… — маг махнул рукой и отвернулся к стене. — Ты же знаешь, что я безумен. Я в полной мере осознал это только сейчас. Бороться очень сложно.
— Мы что-нибудь придумаем, ты же сам сказал, что сильный! — я обхватила рукам его голову и снова прижала к себе. Как бы ни было плохо, я не верила, что это конец. Не может такого быть, мне слишком нравится целовать его губы, чтобы подохнуть в вонючей камере.
— Как все интересно и неожиданно… — дверь распахнулась, и в помещение вошел достаточно молодой коренастый вампир. Я почувствовала, как напрягся Дирон, пытаясь, сжавшись, отползти к стене, и поняла, что пребывание мага здесь не ограничилось одними лишь девушками.
— Все значительно интереснее, нежели предполагает ирр Даллар, — усмехнулся посетитель, изучая нас, словно тараканов. Не заключить ли мне с кем-нибудь пари на то, сколько ты продержишься на этот раз? — Дир молчал, только сильнее вцепился мне в плечи. А вампир сделал молниеносное движение и резанул меня по шее чем-то острым. Я вскрикнула и инстинктивно прижала к ране ладонь. Пальцы сразу стали липкими от крови. — Вот так-то лучше. Решайся быстрее маг, — усмехнулся посетитель. — Твое время на исходе. И ее тоже, — добавил он и скрылся за дверью.
— Пей, — я резко развернулась, к магу, который сидел, зажмурившись и сжав зубы. — Пей, кому я говорю, пока еще можешь себя контролировать! Быстро! Чем больше ты терпишь, тем быстрее потеряешь контроль. Я верю в тебя, слышишь, я в тебя верю! Ты меня не убьешь. Мы справимся.
Дирон нерешительно подался вперед и осторожно лизнул струйку крови, стекающую у меня по шее.
— Я буду осторожен. Не хочу причинить тебе боль.
— Уж, как-нибудь потерплю, — хмыкнула я, обняв его за шею. Темные, пропахшие кровью и смертью волосы, щекотали мне лицо. Мир перестал существовать, Дир пил стараясь меня не поранить. Лишь осторожно сжимая губами края ранки. Больше всего это напоминало поцелуй. Последний, горький. Я не знала, чего хотят тюремщики от Дира, но одно то, что маг предпочел стать убийцей, чем согласиться на их условия говорило о многом.
— Что они хотят от тебя? — поинтересовалась я, когда маг насытился. Хотелось прильнуть ближе и уютно свернуться калачиком под его рукой. Но не здесь. Обстановка камеры не располагала к нежностям. Хотя, было уже почти все равно. Меня подавило ощущение безысходности, главное, чтобы Дир это не понял.
— Не знаю точно, что им нужно. Для начала клятву повиновения на год, а потом они могут делать со мной абсолютно все.
— Что это за клятва? В первый раз слышу!
— Ты много не знаешь. Клятва повиновения — это добровольное рабство. Я не буду принадлежать себе, буду выполнять четкие указания того, кому продался. Страшная вещь и сложная. Ритуал провести не проще, чем тот, при помощи которого вселяют душу в мертвое тело. Раз они готовы пойти на такие трудности, значит, из меня планируют сделать не просто раба для мелких поручений. На кону, видимо, очень высокие ставки.
— А что будет через год?
— Через год мне обещают свободу. — Дир усмехнулся и несмело намотал на палец прядь волос, выбившуюся у меня из косы. — Проблема в том, что реально никакой свободы не будет. Обычно перед окончанием срока клятвы раба убивают, или приказывают покончить жизнь самоубийством. Сама понимаешь, давший клятву, как правило, становится свидетелем очень многих нехороших дел. А такие свидетели никому не нужны. В любом случае, я обречен. Я не хотел соглашаться, потому что честнее умереть сейчас. Честнее убивать девушек — это, скорее всего, меньшее зло. Я не знаю, что меня заставят делать после клятвы. Ничего хорошего. Боюсь, что несколько погибших сейчас девушек покажутся малой кровью, но изменить будет ничего нельзя. Я не хочу становиться рабом, только вот сейчас у меня не осталось иного выхода.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});