до меня.
Но они дошли.
Дошли, и это ранило мою душу.
Одна, одна, одна.
Все напоминало мне об этом простом факте.
Вот что касается одиночества — одиночек не бывает. Только тот, кто попытался дать другим шанс и в итоге разочаровался.
Зарывшись поглубже под одеяло, я достала телефон и начала просматривать старые видеозаписи моих фехтовальных поединков на YouTube. В основном для того, чтобы увидеть папу в первом ряду, поддерживающего меня.
Андраш всегда убеждал меня изучать свои слабые стороны. Что мой путь к Олимпиаде требует дисциплины и смирения.
Я все еще не знала, получится ли у меня когда-нибудь.
Это казалось маловероятным, учитывая мое прошлое.
И все же фехтование делало меня по-настоящему счастливой. Мне бы не хотелось подвести Андраша. К тому же мой разум отключался только на лыжне.
И то, когда в сауне на меня наседал задумчивый миллиардер.
В дверь тихонько постучали. Я резко поднялась на ноги, одеяло скатилось с моих колен.
Может, я ослышалась? Зачем Заку искать меня в разгар вечеринки?
Я уставилась на дверь.
Стук раздался снова, на этот раз громче.
Я прочистила горло.
— Да?
В дверь просочился сладкий женский голос.
— Фэрроу?
Даллас Коста.
— Да.
— Могу я войти?
Зачем?
— Конечно…?
Дверь распахнулась. Вошла Даллас, беременная примерно на сто лет, одетая в переливающееся золотом платье с вырезом в форме сердца.
Ее грудь не поддавалась контролю. Я сомневалась, что даже американские военные смогли бы подчинить их себе.
Она обмахивала лицо чеком на сорок тысяч долларов.
— Слава богу, я нашла тебя. — Другой рукой она толкнула в мою сторону поднос, на котором было столько еды, что хватило бы накормить весь район, и пушечным ядром упала на кровать рядом со мной. — Я искала тебя повсюду. Я обошла все комнаты для гостей. Сколько их здесь?
— Тринадцать. — И я сегодня не убрала каждую из них. — Плюс к этому — тумбочка, ведущая в потайной подвал. Но его я не убираю. Не могу рисковать, обнаружив останки людей, которых Зак убил за неправильное произношение латинских слов или неверно рассчитанные налоговые декларации.
— О, он сам составляет свои налоговые декларации. — Она махнула рукой. — Для него это как хобби. Способ расслабиться. Что-то вроде судоку или пазлов из шести тысяч деталей.
Я изучала ее, наклонив голову, все еще сбитая с толку.
— Почему ты здесь?
Перевод: Если кто-то устроит внизу беспорядок, требующий срочной уборки, я могу его придушить.
Я была не на дежурстве. Было почти восемь тридцать.
— Что значит "зачем"? Разве это не очевидно? — Она угощалась бисквитом с подноса, ее светлые глаза мерцали теплом. — Все остальные внизу — сплошная скука.
Я сдержала улыбку.
Мне действительно нравилась Даллас, даже если я чувствовала, что не должна.
Все в городе знали, что она выросла богатой. Что она проводила лето в Европе, танцевала вальс на балах в Джорджии и общалась с людьми, в годовых налоговых декларациях которых я не могла сосчитать нули.
У нее были все возможности стать точно такой же, как Табби и Регина, — богатой, избалованной соплячкой. У нас не было ничего общего — ни общих интересов, ни друзей, ни симпатий, ни антипатий.
И все же я узнавала верного друга, когда натыкалась на него.
Даллас потянулась за дыркой пончика и засунула ее в рот.
— То, как ты ответила тому пижону за ужином на днях? Легенда. По эту сторону реки трудно найти женщину с хребтом. Как будто пролетел самолет Air Force One и высосал из всех индивидуальность.
— Спасибо. — Я посмотрела на нее с интересом, все еще недоумевая, и указала на поднос у своего бедра. — Это для меня?
Даллас издала радостный, задорный смех.
— О, да.
Я восхищалась лучами солнечного света, исходящими от нее.
Она показалась мне человеком, который может сжечь все вокруг, если ты ее не так поймешь, но при этом осветить комнату.
Мне понравилась ее атмосфера.
Она взяла еще одно пирожное.
— Я решила сделать для тебя пробное блюдо со всем, что стоит съесть. Я взяла на себя обязанность сначала все протестировать. Как настоящая подруга.
— Настоящая подруга, — пробормотала я.
— Я из тех, кто ездит или умирает. — Она взяла свою крошечную сумочку Hermès и достала из нее что-то. — Эй, я сделала нам браслеты дружбы. — На мои колени упал маленький пластиковый пакет. В нем болтался точно такой же браслет, круг из бисера покачивался, когда она покачивала его. — Не осуждай, пожалуйста. Быть сильно беременной очень скучно. На прошлой неделе мне пришлось отменить прыжки с тарзанки в Новой Зеландии. Представляешь, как Ром меня опекает?
На моих губах заиграла улыбка.
— Неслыханно.
Я не могла поверить, что она заставила меня смеяться в тот день, когда мне было так чертовски жаль себя.
Когда я не отреагировала, она выхватила у меня сумку, достала фиолетово-зеленый браслет Свифти (она помнила наш разговор) и надела его на мое запястье, а свой положила рядом.
Они совпали. Наши имена подмигивали нам дешевыми пластиковыми бусинами. Они выглядели нелепо среди ее роскошных брендов.
Я взяла мусуби со спамом, разворачивая пленку.
— Кто у тебя?
— Наверное, стейк и картофель фри. — Она вздохнула. — Я имею в виду, что суши внизу выглядят так хорошо, что это должно быть совершенно незаконно, но я не могу есть сырую рыбу прямо сейчас.
— Я говорю о твоей беременности.
— О. Надеюсь, девочка. Я хочу, чтобы она появилась на свет. — Лицо Даллас озарилось. — Ром говорит, что беспокоится о том, что его больше. Но я говорю, что он всегда был в меньшинстве. У меня несколько личностей, в зависимости от моего настроения и времени месяца.
— Из тебя получится замечательная мать.
Я говорила серьезно.
— Я буду стараться изо всех сил. — Она улыбнулась. — Если я чему-то и научилась у своей матери, так это тому, что нужно учить дочь быть достаточно сильной, чтобы защитить себя.
В животе у меня заныло от тоски.
Я жалела, что у меня нет матери. Настоящей. Не та, что бросила меня. Или та, которая всю жизнь пыталась меня выгнать.
Я наклонила голову, обдумывая свои следующие слова.
— Ты заметила что-то в здешних мамах…?
— Здешних — в этом доме, в этом городе, в этом штате…?
— Здесь, типо вокруг нас.
Не то чтобы это были мы, но Даллас чувствовалась настоящей подругой. Я не могла не прижаться к ее теплу.
— Хм-м… — Она постучала по губам, сделав паузу. — Вообще-то я мало что знаю о маме Оливера, но Ромео оставляет желать лучшего. В основном он называет Констанс своей мамой.
— Констанс? — У меня отпала