– …в редких случаях подобный букет рекомендуется сопровождать хорошо прожаренной птицей… – продолжала неспешно Наташа, стараясь осмотреть коленку и с противоположной стороны; Марина слушала, как заворожённая…
– …и, если предоставляется такая возможность, настоятельно требуется предварить это изысканное сочетание любым из известных соков любви… – Наташа выдернула какой-то несуществующий волосок, погладила и поцеловала коленку, и подняла взгляд на замершую, как под гипнозом Марину. – Маришенька, б-бля, ты дашь мне у тебя отлизать?!
– Девочка моя!!! – лёгкий вздох был слышен, возможно, и машинисту поезда. – На скорей! На!!!
Наташа смотрела на Марину и не могла понять, куда делся отрезок времени с фрагментом перемещения: Марина уже сидела на своей полке в самом изголовье, широко раздвинув белые шикарные ноги, и растягивала изо всех сил губки своей слезоточивой мохнатой пизды. Наташа припала к распростёртой щели, как голодный зайчонок: она даже покусывала чуть-чуть Марину за мягкую горячую серединку…
Марина тоже сдержанностью не отличилась и уже всего лишь через какую-то минуту стремительно спустила Наташе в ротик, как показалось самой Наташе, добрый стакан овожделенного «сока любви».
– Ой-й-й-й-йой… Ох! Прелесть мой-й-йя-яяя! Моя пре-е-ей-лееесть… – Марина почти пела, зажмурив глаза и широко улыбаясь белому плафону лампы на потолке их купе.
– Вот, пожалуйста… Ой! – неожиданно выяснилось, что дверь на этот раз оставалась незамкнутой.
Пылающие ланиты Ийечки задыхающаяся Марина догнала уже в безлюдном коридоре, пока Наташа в приступах смеха корчилась на Маринином диванчике. «Ийя! Ийечка… извини… извините… Радость моя!», Марина держала девушку-проводницу за воздушную талию, не могла толком вымолвить слова ещё и целовала перепуганную насмерть борт-проводницу по очереди в подёргивающиеся плечики скрытые синей железнодорожной формой. Ийя прижимала к своей маленькой грудке четыре стопки белья, как последний обет целомудрия, и растерянно хлопала большими почти голубыми ресницами. «Пойдёмте… я всё объясню… мы дверь не закрыли… мы больше не будем… пожалуйста… на одну минутку… к нам… в гости как будто…», Марина несла нечто очень напоминавшее обычный послеоргазменный бред и умоляюще смотрела в синие глаза юной Ийечки. «Ну хорошо… Ничего-ничего!..», начинала приходить в себя и снова смущаться очаровательная проводница, «Конечно… Это я всё сама…». И она уже вновь стояла на пороге их купе с четырьмя белоснежными комплектами, прижимаемыми к грудке, встречаемая отошедшей от хохотательной истерики Наташей искренне доброй улыбкой и размазываемыми по лицу слезами.
– Извините нас, пожалуйста! – Наташа принимала из рук девушки эти спрессованные и горячие с одной стороны четыре комплекта и почти виновато улыбалась. – Мы совсем увлеклись тут подготовкой к завтраку и позабыли обо всём на свете!
– Нет-нет… я сама… надо было постучаться, а я… – Ийя смущённо улыбалась в ответ.
– Ийечка, вы принесёте нам пару стаканчиков чая?.. – Марина почти умоляюще сжимала одну из освободившихся ладошек девушки.
– Конечно, но только кипяток сейчас только что кончился, и мы с Евгений Михалычем поставили заново…
– А нам и надо заново! – обрадовалась Марина ещё больше. – Мы позавтракаем как раз… Принесёте, Ийечка?
– Мариш, тебе стыдно уже, правда же?! – перебила Маринины душевные страдания Наташа. – Ийечка, спасибо вам большое и так! Я сама через часик приду за чаем!
– Нет-нет, я принесу!.. – Ийя запнулась, вдруг вспомнив, видимо, чем было уже однажды чревато это её «принесу».
– Хорошо-хорошо! – засмеялась Наташа. – Приносите и не волнуйтесь ни капельки – вести мы себя будем тише воды, ниже травы!
Когда дверь за успокоенной Ийечкой мягко клацнула, Наташа зарычала, как приходящий в тихое бешенство тигр и набросилась на сидящую со сверкающими от счастья глазами Марину: «Соси, сука!».
…Было трудно удерживаться на полную раскорячку в раскачивающемся проходе, держась одной рукой за верхнюю полку, а другой вжимая изо всех сил Маринину голову себе под лобок. Но Наташу трясло не только от рельсовых стыков, но и от накопленных позывов страсти. Она яростно плющила иззудевшуюся щелку о носик, ротик, подбородок Марины и долго сотрясалась в закономерном финале, чувствуя, как на ничего не видящие глаза её волна за волной вновь накатывают щиплючие слёзы…
– Любимая!.. – протяжно вздохнула Наташа, слабея хваткой правой руки на затылке Марины и всё также враскорячку переступая через стол исполненный снеди в попытках оказаться на своём месте.
Марина пребывала в состоянии отрешённого восторга.
– Кушать подано, милая барышня… – изрекла непонятно кому Наташа, с трудом сводя ножки под столиком.
– П..п..пи-и-ить… – из горла Марины вырвался жалобный всхлип, и завтрак продолжился в лучших традициях Древнего Инди.
Медицинский эскорт
Когда от жареной курицы оставался только комок смятой фольги набитый косточками, шелухой от походной картошки в мундирах и скорлупой двух яиц уничтоженных под кефир с «Московской», в купе сидели уже две милых дивы, скромный и даже где-то подтянутый вид которых никак не позволял предположить, что всего каких-то полчаса назад они тряслись и задыхались в несущемся поезде с мечущимися волосами и взмокшими подмышками.
Марина сидела на своём диванчике в аккуратно подобранном алом халатике, туго затянутом на шёлковый поясок, подкрашивала губы и строила глазки маленькому зеркалу на бортике своей явно не социалистической косметички.
Наташа, даже успевшая уже заправить постель, сидела, прижимая накрахмаленную подушку к коленкам и чувствовала себя немного неловко.
«Марин!». «А?». (Получилось «Оуа», потому что Марина как раз растягивала в этот момент ротик над карандашом губной помады). «Это, наверное, фамильярность ужасная, да?», Наташа сердито бросила подушку в угол диванчика:
– Фу, как мне стыдно!
– Что – фамильярность, моя хорошая? – Марина уронила помаду в косметичку и принялась тушью оттягивать себе ресницы.
– Ну называть тебя так при первой встрече… – Наташе не давала покоя вырвавшаяся в сердцах отчаянно-легкомысленная «сука». – Мы даже познакомиться почти не успели, а я…
– Познакомиться мы всегда успеем… А момент упускать было нельзя… – Марина рассудительно оттеняла веки «Розовым фламинго». – Гораздо хуже другое!!!
Марина внезапно выронила весь косметический инструментарий на постель, и искрящийся ресницами взор её уже прожигал Наташу насквозь.
«Ой!», Наташа с пятками взлетела на заброшенную в угол подушку, изображая стихийный панический ужас, «Что, Мариш?».
– И откуда ты только взялось на мою голову, дитя диких степей? – Марина обессилено откинулась спиной на стенку купе. – Я ведь жить теперь без тебя не смогу, вот что!
Наташа подумала около пяти секунд и полурезонно уточнила: «А со мной?». Что и было отмечено завершающим брудершафтом "на посошок".
– Если ты будешь стряхивать пепел на пол, Марина… – строго произнесла Наташа через десять минут, уже лёжа под простынкой с книгой в руках, – …то Ийечке придётся загинаться тут раком с веником в руках!
– Ой, блин!.. – Марина отвлеклась от какого-то цветного журнала на свою опущенную в рассеянности руку. – Наташенька, у тебя порядок, как на армейском параде. Фиг расслабишься!
Наташа, действительно несколько минут назад приведшая купе в божий вид и даже умудрившаяся чуть оттянуть вниз вовсю сопротивлявшуюся фрамугу окна, теперь смиренно ласкала свою киску, чуть раздвинув ноги под простынёй, чтоб не было заметно, посасывала ириску и от жизни хотела лишь, чтобы дети капитана Гранта поскорее нашли своего героически отважного папу.
«Хотя я бы всё-таки с удовольствием посмотрела, ну хоть немножко, на загнутую Ийечку в нашем проходе…», проворчала Марина, вздохнув и вспомнив воздушную проводницу, которая вот-вот обещала принести в своих изящных ладошках два стакана по железнодорожному крепкого чая. Впрочем, после всего что они тут устроили в прошлый приход Ийечки, чай будет скорей всего по железнодорожному никаким, и принесён не в ладошках, а на алюминиевом под серебро подносе, и не этой чарующей прелестью, а её вагоноуважаемым «Евгений Михалычем». Марина ещё раз вздохнула…
Вежливый стук предварил появление на пороге как всегда чуть смущённо улыбающейся Ийечки. Стаканы она держала за ручки инкрустированных стальных подстаканников, чай был цвета играющего рубина, а служебный поднос стоял на откинутой полочке в коридоре. Сопроводив появление из нагрудного кармашка двух упаковочек дорожного рафинада своей милой улыбкой, Ийечка произнесла «пожалуйста-пожалуйста» в ответ на два дружных «спасибо» и скрылась за мягко скрипнувшей вместо приличествующего грохота вслед за ней дверью купе.