– Если вы останетесь, считайте себя погибшим, – сурово отрезал Сент-Круа. – Уезжайте, убирайтесь, говорю я вам, пока голова цела на плечах. Не смейте даже возвращаться в ее дом. Ведь вас могут зарезать сегодня ночью в вашей собственной кровати. Или за ужином подсыпать вам в пищу яд. Ведь она поклялась себе уничтожить вас и не остановится ни перед чем… Тем более, что вы знаете слишком много!
– Ну а вы? Ведь вы знаете о ней больше всех? Сент-Круа криво усмехнулся и пальцем показал на шкатулку, стоявшую на этажерке.
– Я ее сообщник, поставщик ядов. Она нуждается во мне, а вдобавок здесь у меня хватит доказательств, чтобы отправить ее на эшафот. Пока эта шкатулка находится в моих руках, я могу не бояться маркизы. Ведь, убив меня, она погубит себя. Ну а вам надо немедленно покинуть Париж. Не возвращайтесь в дом на улице Нев-Сен-Поль. Если у вас нет с собой денег, я вам дам, но только уезжайте! Отправляйтесь на ближайший рынок, купите себе там доброго коня и гоните его что есть мочи, только подальше отсюда… Вы не проживете до следующего утра, если вернетесь в дом маркизы де Бренвильер.
Тем же вечером Брианкур покинул Париж. Прошло немного времени, и он возблагодарил судьбу, что успел сделать это, поскольку в результате своего бегства не только сохранил себе жизнь, но и не разделил ужасную участь маркизы и всего ее дома. Укрывшись в Обервилье у отцов Ораторианцев, он вскоре узнал о неожиданной кончине шевалье де Сент-Круа. Шкатулка последнего оказалась в руках полиции, и, несмотря на отчаянные попытки маркизы заполучить ее за любую сумму, содержавшиеся в ней бумаги были прочитаны. Не дожидаясь ареста, маркиза бежала сперва в Англию, а потом в Льеж, где она спряталась в монастыре. Здесь и нашел ее знаменитый сыщик Десгре. Чтобы проникнуть в монастырь, он притворился священником. Затем он пошел еще на одно притворство, изобразив приступ любовной страсти и назначив новообращенной монашенке свидание за пределами монастырских стен. Там она была арестована, закована в кандалы и доставлена в Париж.
Затем полиция разыскала и Брианкура, вынудив его давать на суде свидетельские показания. Страдая от все еще живой в его сердце любви к маркизе, он, однако, выложил всю правду.
Вечером 16-го июля 1676 года бывшая маркиза де Бренвилье, приговоренная судом к отсечению головы с последующим сожжением ее тела, с веревкой на шее и в рубашке смертницы проследовала под стражей в собор Нотр-Дам, где она исповедывалась. Оттуда ее доставили на Гревскую площадь – место казни. Все улицы, по которым следовала процессия во главе с приговоренной, были запружены толпами людей. Ну а на площади присутствовали не только толпы простонародья, но и весь Двор, с любопытством взиравший на то, как умирает эта знаменитая светская львица, совершившая столь чудовищные преступления.
Из окна дома около моста Нотр-Дам глазами, полными слез, провожал возлюбленную несчастный Брианкур. Ее провезли рядом с домом на телеге, на которой обычно вывозили городские помои. При взгляде на свою возлюбленную, мертвенно бледную, но по-прежнему прекрасную, на Брианкура вновь нахлынули воспоминания о парке Офремон.
А из другого окна за казнью наблюдала властительница дум той эпохи, мадам де Севинье. Вернувшись домой, она, по обыкновению, взялась за перо и написала дочери:
«…После казни ее жалкое, маленькое тело было брошено в гигантский костер, разожженный здесь же на площади, а пепел затем развеян по ветру. Мы все вдыхали дым этого костра, и нам показалось, что в нем присутствуют ядовитые миазмы…»
Казнь маркизы де Бренвильер явилась прелюдией к одной из самых ужасающих уголовных историй эпохи Людовика XIV, которая известна под названием «Дела об отравителях». История эта бросила тень на многих представителей высшего света Франции, и даже на иных лиц, принадлежавших к королевскому окружению.
МАРИОН ДЮ ФАУЭ – АТАМАН РАЗБОЙНИКОВ
Погожим вечером 18-го марта 1747 года небольшой военный эскорт, окружая плотным кольцом карету с двумя узниками, пересек линию укреплений Ренна и через ворота Морделез вступил в город, направившись к кафедральному собору. Узниками были мужчина и женщина, оба крепко связанные, в разорванной одежде, измученные, потерявшие интерес ко всему, что с ними происходит. Мужчине было лет тридцать пять; то был здоровенный блондин с бычьей шеей и богатырскими атлетическими плечами. Что касается женщины, то лицо ее было полностью закрыто растрепанными и в беспорядке упавшими на него ярко-рыжими волосами. Она казалась молодой, высокой и стройной, однако при том положении, в котором она находилась, трудно было судить об этом с полной уверенностью.
Надвигалась ночь, пронзительный ветер продувал извилистые улочки старинного квартала, уцелевшего после грандиозного пожара 1720 года. Весь остальной город был после него отстроен заново. Когда эскорт подошел к собору, из домов высыпали любопытные кумушки, с интересом разглядывавшие арестованных.
– Кто они такие? – недоумевала одна из местных матрон, отчего-то остававшаяся в неведении о происходящем. Ее поторопились поставить в известность.
– Это осужденные. Они прибыли из Карэ после апелляции в провинциальном суде. Теперь их будут судить по новой. Они арестованы за разбой, вооруженный грабеж и тысячу иных преступлений. Их наверняка повесят…
– Ну повесят-то мужчину. А кто же эта женщина? Самая осведомленная из кумушек издала удивленное восклицание:
– Как, вы не знаете? Это же Марион, знаменитая Марион Тромель, разбойница из Фауэ. Говорят, что атаманом банды является именно она, что она вертела своими бандитами, как хотела, что все они были ее любовниками… Говорят так же…
Солдаты остановились, их строй распался, и прямо на площади они принялись разводить костры, и закусывать хлебом, запивая его сидром. Затем открылись массивные ворота городской тюрьмы Консьержери, и телега с узниками въехала внутрь. Резким, горделивым жестом головы отбросив волосы с лица, Марион с вызовом посмотрела на тюремных стражников. Один из них от восхищения даже присвистнул:
– Девочка-то горяча! – прошептал он на ухо своему товарищу, по-заговорщически толкнув его локтем в бок. – Кроме того, она чертовски хороша!
Действительно, Марион была красива. Высокая, стройная, темпераментная, она отличалась вызывающим выражением лица, дерзким взглядом, соблазнительной фигурой. Понимая, какой фурор она произвела среди жандармов, она пренебрежительно улыбнулась им, переступая порог тюрьмы. Ее спутник с перекошенным от душевной муки лицом повернулся к ней и прохрипел:
– Быть может, мы больше не увидимся. Прощай, Марион… Думай обо мне!