Жизнь не остановишь, подумала я. Блестяще эрудированные, умные физики не растерялись. Идёт естественный процесс: весна — пора любви! Физики из одной хорошенькой девушки сделали женщину. Это не трагедия! Это жизнь!
Даже весь трясущийся Судак не сводит глаз с красивой практикантки-медички. Судак после аварии поражён мелкой нервной дрожью. Когда Дау доставили в больницу № 50, он много дней просидел на окне больницы в коридоре шестого этажа, приговаривая: «Если Дау умрёт, я выброшусь из окна». Сейчас его нервная дрожь уменьшилась, и он уже взыграл! Даже при Верочке он не может отвести глаз от юной медички. Возле Лифшица постоянно находится Зина Горобец. И только бедная Женькина жена Леля выбыла из этого странного клуба!
Если в первый месяц борьбы за жизнь Ландау комитет физиков, возникший стихийно, был настоящей боевой единицей, то сейчас он явно переродился в свою противоположность. Верховодит сейчас в комитете физиков Лифшиц. Он сейчас второе лицо после Егорова в Институте нейрохирургии по лечению Ландау. Тем более, Дау не дали Ленинской премии за его научную деятельность. Помню, он как-то сказал: «Коруша, только что закончил неплохую работу. Неужели и за неё мне не дадут Ленинскую премию?». Но эта его работа где-то застряла и не попала в зарубежные научные издания. А через год два американца повторили эту самую работу и получили за неё Нобелевскую премию.
После этого о Дау была очень хвалебная статья в «Правде», и наконец Ленинский комитет решил дать ему Ленинскую премию. Приходили к нам домой сценаристы, писали сценарий, готовились целый месяц перед ленинским днём. За три дня появились в нашей квартире киношники, вынесли мебель, внесли огромной силы и величины «юпитеры».
В день объявления имён тех, кому присуждалась Ленинская премия, кинохроника готовила телевизионную передачу из нашей квартиры. Однако накануне вечером приехали машины, забрали все оборудование киношников, сказав, что передача отменяется.
Даунька очень весело смеялся, утверждая: «Коруша, вот когда я помру, тогда мне Ленинский комитет обязательно присудит Ленинскую премию посмертно. В науке я кое-что сделал и эту почётную премию заработал. Тогда людская зависть смягчится».
Дау была присуждена Ленинская премия, когда он ещё не умер, но лежал при смерти. Но не за научные открытия. Ему дали в компаньоны Женьку и присудили Ленинскую премию за курс книг по теоретической физике, хотя эта работа тогда не была завершена, не хватало двух томов. Радости получения Ленинской премии Дау был лишён. Он был без сознания. Вся радость, весь почёт навалились на Женьку. Он сиял, метался, принимал поздравления, возглавлял комитет физиков, а на расходы этого уже ненужного комитета одалживал у физиков деньги под болезнь Дау.
Необходимые расходы по больнице несла я. Стоимость содержания Дауньки в больнице за один месяц обходилась мне примерно в 1.500 рублей. Это были законные, необходимые расходы, связанные со сложностью ухода за больным. Но куда тратил деньги Евгений Михайлович Лифшиц мне неизвестно.
Списки долгов, которые сделал Лившиц, занимая деньги у физиков под болезнь Дау, мне вручила Е.В.Смоляницкая — зав. отделом кадров Института физических проблем — со словами: «Это ваш долг физикам. Его надо оплатить».
Естественно, раздобыв деньги, я пошла в институт вручить долг тому лицо, которое передало мне списки долгов. «Елена Вячеславовна, я принесла деньги уплатить долг физикам по спискам, вручённым вами». — «Конкордия Терентьевна, мне физики сказали, что от вас денег не возьмут. Когда Лев Давидович поправится, они сами получат с него. С вами они категорически отказываются иметь дело!».
Я ощутила комок в горле, повернулась и ушла. Когда вот так, публично, получишь плевок в лицо от канцелярской крысы, стараешься только не разрыдаться на виду у всех, мобилизовать все силы, чтобы справиться со своим состоянием. Я забыла занести деньги домой. Меня ждала машина, надо было ехать покупать продукты для больницы. Вернулась домой без денег. Эта крупная сумма лежала отдельно в большом бумажнике. Где потеряла — не помню.
Вечером позвонил Александр Васильевич Топчиев. Он мне сообщил: «Завтра в 10 часов расширенное заседание медицинского консилиума всех врачей, ведущих Ландау. Заседание будет в Президиуме Академии наук, в моем кабинете».
В кабинете Топчиева, помимо врачей, были ещё и физики. Председатель консилиума Н.И.Гращенков отсутствовал. После того как он дал интервью советским и зарубежным журналистам, рассказав о том, как ему удалось спасти жизнь Ландау, корреспонденты, прежде всего иностранные, сообщили в своих газетах — значительно приукрасив, — как профессору Гращенкову «удалось оживить мёртвого Ландау». Газетчики европейских столиц на местах ещё раз по-своему «художественно оформили» новость, и мировая пресса, падкая на сенсации, превратила самоотверженный труд советского врача С.Н.Фёдорова в чудо оживления мёртвых. Чудодейственную силу приписали именно профессору Гращенкову. С этого момента его стали наперебой приглашать за рубеж, поэтому, будучи в очередной загранкомандировке, он на консилиуме и отсутствовал.
Открыл консилиум Б.Г.Егоров. Он очень пространно и наукообразно говорил о том, как ему, медику, интересно наблюдать такого больного, как Ландау. Сейчас перед ним стоит важнейшая задача — восстановить мозговую деятельность Ландау. Их первостепенная задача — вернуть Ландау в науку. Корнянский ему вторил, а Фёдоров отсутствовал. Физики очень благодарили Егорова, очень надеялись и верили в его авторитет. Только ему можно доверить восстановление мозговой деятельности Ландау. Лифшиц превзошёл всех: он со слезами на глазах умилённо лопотал, что Ландау созданы сказочные условия для выздоровления. Это особенно важно сейчас, когда Егорову предстоит ответственнейшая задача — восстановить мозговую деятельность Ландау для науки. Он развёл очень много «муры», как любил говорить Дау.
Тут мои силы кончились, и я сказала: «Если профессор Егоров и Корнянский умеют восстанавливать мозговую деятельность человека, почему они не возвращают больных к жизни после операций мозга, больных, которые воют и обречены кончать жизнь в психиатрических лечебницах?
Мне профессор Пенфильд на международном консилиуме 28 февраля 1962 года сказал, что у Ландау все восстановится само по себе. Контузию мозга лечит время. Нужен воздух. Его в Институте нейрохирургии нет, так как он расположен в центре города.
Ему нужно питание. Институт нейрохирургии не в состоянии обеспечить питание такому больному. Я готовлю дома и через всю Москву вожу завтраки, обеды и ужины истощённому больному. У него ведь нет даже мышц! Поскольку еду подогревают на электрических плитках, она теряет питательную силу.