В августе в столицу Советского Азербайджана приехали Яков Серебрянский со своей невестой Полиной Беленькой и Яков Блюмкин. Последний (как член ЦК Иранской коммунистической партии Якуб-заде) являлся делегатом Съезда угнетённых народов Востока, который с 1 по 8 сентября проводили большевики. Яков и Полина к этому мероприятию никакого отношения не имели, поэтому сразу же отправились в Москву. Сделав кратковременную остановку в Саратове, они официально зарегистрировали там свой брак.
В Москве Серебрянский сразу же был зачислен в штат Особого отдела Московской Чрезвычайной Комиссии (ОО МЧК), который возглавлял Вячеслав Рудольфович Менжинский. В сентябре Якова назначили секретарём административно-организационного отдела (АОО МЧК), и он стал заниматься подбором и расстановкой кадров, изданием приказов, командировками и увольнением сотрудников.
А живший в украинском городе Могилёве-Подольском и вступивший там в партию большевиков Борис Бажанов писал:
«Вступив в местную организацию партии, я скоро был избран секретарём уездной организации. Характерно, что мне сразу пришлось вступить в борьбу с чекистами, присланными из губернского центра для организации местной чеки. Эта уездная чека реквизировала дом нотариуса Афеньева (богатого и безобидного старика) и расстреляла его хозяина.
Я потребовал от партийной организации немедленного закрытия чеки и высылки чекистов в Винницу (губернский центр). Организация колебалась. Но я быстро её убедил. Город был еврейский, большинство членов партии были евреи. Власть менялась каждые два-три месяца. Я спросил у организации, понимает ли она, что за бессмысленные расстрелы чекистских садистов отвечать будет еврейское население, которому при очередной смене власти грозит погром. Организация поняла и поддержала меня. Чека была закрыта».
В Москве в это время «чеку» никто закрывать не собирался. А в театральной жизни столицы изменения произошли: 7 сентября 1920 года открылся Театр РСФСР Первый, который возглавил Всеволод Мейерхольд.
15 сентября газета «Правда» опубликовала «Письмо в редакцию»:
«Тов. редактор! Прошу напечатать, что я считаю себя вышедшей из партии социал – революционеров с сентября 1917 года. Зинаида Райх-Есенина».
Супруга поэта, видимо, начала ощущать (явно не без совета самого Сергея Есенина), что быть эсером в стране большевиков становится смертельно опасно. Впрочем, арестовывали тогда не только социалистов-революционеров – той же осенью был вновь арестован Илья Эренбург. Какое-то время ему пришлось провести на Лубянке.
16 сентября нарком Луначарский назначил Мейерхольда заведующим театральным отделом Наркомпроса (вместо занимавшей этот пост Ольги Каменевой). И Всеволод Эмильевич заявил:
«Наша эпоха требует иного театра, иных спектаклей».
Что касается жизни писателей и поэтов, то 19 сентября в Политехническом музее Валерий Брюсов сделал доклад на тему «Задачи современной литературы». В развернувшейся затем дискуссии имажинисты (с Есениным во главе) отстаивали «независимость» литературы от политики и требовали «чистоты искусства», которая дала бы им возможность проявить в творчестве свои «белые лики» и «белую душу».
Супруги Брики никакой «независимости» ни от кого не требовали, но подарок, обещанный им ещё летом, получили. Василий Васильевич Катанян написал об этом в обеих своих книгах:
«В 1921 году им удалось получить две комнаты в общей квартире в Водопьяном переулке, возле почтамта. В одной, столовой, стояла кровать Лили за ширмой, и надпись гласила: „На кровать никому садиться не разрешается“. Во второй комнате, кабинете, жил Осип Максимович. У Маяковского была комната тоже в коммуналке, неподалёку, на Лубянке. Там он работал».
Фразы эти полны неточностей. Во-первых, неверно указан год переезда в новую квартиру Во-вторых, получается, что переехали одни только Брики, а Маяковский продолжал жить на Лубянке.
Другие биографы о той же ситуации пишут иначе. Бенгт Янгфельдт:
«… в сентябре 1920 года Брики переехали в Водопьяный переулок на углу Мясницкой улицы в центре Москвы».
Сейчас такого переулка в Москве нет. Писатель Валентин Катаев в книге «Алмазный мой венец» посетовал:
«Он исчез, этот Водопьяный переулок… Он исчез со всеми домами, составлявшими его. Как будто их всех вырезали из тела города».
Исчез переулок по очень простой причине – на его месте была построена станция метро, которая в наши дни именуется «Тургеневской». А тогда – в 1920-ом – этот переулок ещё существовал.
Бенгт Янгфельдт:
«Большую квартиру, в которой жил адвокат Николай Гринберг с женой и двумя детьми, должны были „уплотнить“, и Лили, Осип и Маяковский получили три из восьми комнат».
Аркадий Ваксберг, правда, считает, что комнат нашей троице досталось меньше:
«Квартира была коммунальной – других в Москве тогда попросту не было (разве что для самой-самой кремлёвской знати).
Брикам и Маяковскому достались две большие смежные комнаты с пятью окнами и красивой изразцовой печью. В первой стоял рояль – на нём иногда играли, но чаще он служил столом для рисования. Впрочем, Маяковский предпочитал рисовать плакаты со своими стихотворными подписями прямо на полу».
Но возникает вопрос: а как же всё-таки достались эти комнаты Брикам и Маяковскому? Ведь «уплотняли» в основном людьми пролетарского происхождения, к которому ни Брики, ни тем более дворянин Маяковский отношения не имели.
К тому же у Маяковского уже была отдельная комната в доме неподалёку.
Янгфельдт выдвинул предположение:
«Посредником здесь мог выступить тот же Якобсон, учившийся в университете вместе с сыном адвоката, своим тёзкой Романом Гринбергом».
Каким же необыкновенным могуществом должен был обладать Роман Якобсон, чтобы, находясь в Праге, продолжать улучшать жилищные условия своих московских друзей?
Но не было ли здесь всё гораздо проще?
ВЧК, контролировавшая и распределявшая московскую жилплощадь, дала своему новому сотруднику приличное жильё. Возможно, именно ради этого Брик и пошёл служить на Лубянку.
Но вернёмся в квартиру дома в Водопьяном переулке. В двух её комнатах разместились Осип и Лили, про третью Янгфельдт пишет:
«Третья комната, напротив столовой с другой стороны коридора, формально принадлежала Маяковскому. Там жила домработница Аннушка, единственная из семьи, кого можно было причислить к рабочему классу. В бывшей комнате для прислуги за кухней она держала поросёнка».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});