Королю-воину были, наверное, особенно интересны те отрывки, где Орозий повествует о военных действиях: о «боевых колесницах» фараона, сокрушенных властью Господа; о маршах и контрмаршах, осадах и битвах, морских сражениях и военных хитростях греческих, персидских, карфагенских, римских «королей» и «элдорменов» (у которых были, разумеется, свои «тэны» и свой «фюрд»). Мистер Пламмер отметил, что Альфред, возможно, почерпнул из «Всемирной истории» некоторые практические приемы. Давая пояснения к тексту, король, вероятно, вспоминал события своей жизни. Гордый ответ скифов, объявивших, что им «милее сражаться, нежели платить дань»{252}, должно быть, рождал неприятные мысли об английских сокровищах, отданных викингам. А когда Альфред писал о том, как враги изгнали египетского царя и его «людей», преследовали его и опустошили всю страну, «кроме болот»{253}, на память ему наверняка приходил Этелни.
Благодаря этой способности Альфреда увидеть в прошлом отражение настоящего, книга, созданная Альфредом и его помощниками, обретает жизнь и собственный голос. По незнанию они допускали нелепые детские ошибки в переводе слов и изложении фактов, и тонкие оттенки смысла почти всегда от них ускользали. Им не дано было постичь до конца глубину греческой души и величие имперского Рима. Но взяв на себя роль наставников, они исполняли ее не как поденщики или сухие педанты, а с великим усердием и любовью к истине, с наивным почтением к древнему знанию и дерзкой отвагой провозвестников новой цивилизации. Их совместными усилиями обыденный язык постепенно обретал выразительность и гибкость, превращаясь в могучее орудие литературы; подбирая слова и обороты, они формировали, порой неосознанно, будущие языковые нормы.
Постепенно складывался особый стиль древнеанглийской прозы: подтверждением этому служат устойчивые конструкции, встречающиеся в установлениях и официальных документах, Англосаксонской хронике и альфредовских переводах. О том же свидетельствуют лексические и стилистические совпадения между «Орозием» и Хроникой, «Бедой» и «Диалогами» Григория Великого, «Обязанностями пастыря» и «Правдой Альфреда», «Боэцием» и августиновскими «Монологами». Некоторые обороты и средства выражения обиходного языка были опробованы и признаны непригодными, другие выдержали проверку временем и продолжали использоваться в обыденной речи, обретя более возвышенные коннотации. Обладая определенной долей воображения, можно опознать в одном отрывке творение Верферта, в другом — различить руку Плегмунда; можно проследить по всему сочинению непосредственное вмешательство короля, но в конечном счете не столь уж важно, как распределялась работа. Альфред достоин занять свое место среди родоначальников английской литературы, но не как автор какой-то конкретной книги, а как создатель ученой традиции, вставший во главе широкого духовного движения: он вдохновлял соратников своим стремлением к идеалу и при этом чувствовал себя причастным к их надеждам и честолюбивым замыслам.
Авторство древнеанглийского перевода «Церковной истории» Беды Достопочтенного вызывает сомнения. Его принадлежность Альфреду оспаривается по двум основным причинам: сам перевод слишком буквален и примитивен и записан он на мерсийском диалекте. Вопрос пока не решен, но доводы против авторства Альфреда не кажутся достаточно убедительными, чтобы отказываться от старого, признанного мнения. Излишняя буквальность перевода вполне объясняется тем, что «Церковная история» была одной из первых альфредовских работ; кроме того, книга Беды рассказывает об английских событиях и реалиях: она не требовала таких исправлений и дополнений, как апология (Эрозия, превращенная в учебник, или трактаты Григория Великого и Боэция, достаточно сложные для понимания. Самый старый сохранившийся манускрипт, в котором фиксируют мерсийский диалект (сам этот факт не представляется бесспорным), датируется второй половиной X века и вполне мог быть скопирован с уэссекцкого оригинала. Даже если признать, что первоначальная рукопись была написана на мерсийском диалекте, ее создателем мог быть мерсийский писец, работавший по указаниям короля. В предисловии к «Обязанностям пастыря» имеются указания на то, что в Мерсии и после разорительных данских войн старые традиции учености не были полностью утрачены. Альфред, придя к власти, не смог вспомнить «к югу от Темзы» ни одного священника, знающего латынь, и в своей просветительской деятельности искал помощников в Мерсии. Древнейший пласт в дошедшей до нас версии «Беовульфа», возможно, представляет собой мерсийскую версию VIII века; законы Оффы Мерсийского Альфред использовал при составлении «Правды», и надпись на знаменитой «Драгоценности Альфреда» содержит англские языковые формы[72].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Исторические свидетельства и объективные факты, говорящие в пользу авторства Альфреда, слишком стары, убедительны и однозначны, чтобы бездумно их отвергнуть. Уильям Мальмсберийский в XII веке включил «Деяния англов» (Gesta Anglorum) в перечень книг, которые король Альфред «сделал доступными для англов». В кембриджской рукописи XI века древнеанглийский перевод сочинения Беды предваряется и заканчивается латинским двустишьем:
Беда-историк создал меня прежде на латыни, Альфред, благочестивый король саксов, перевел меня. Historicus quondam fecit me Beda Latinum, Alfred, rex Saxo, transtulit ille pius.
В рукописи содержится также уэссекцкая королевская генеалогия, повторяющая генеалогию в начале Паркеровского манускрипта. Весьма вероятно, что двустишье и генеалогия ранее присутствовали в более древней, но сохранившейся не полностью оксфордской рукописи, копией которой является кембриджский манускрипт. В таком случае это свидетельство авторства Альфреда относится ко времени, когда с момента смерти короля прошло менее столетия. К тому же периоду принадлежит совершенно определенное утверждение английского проповедника, аббата Эльфрика: в своей проповеди о Григории Великом он упоминает об «Истории англов», которую король Альфред перевел с латыни на английский». Таким образом, гипотеза, что перевод «Церковной истории» выполнен Альфредом, имеет под собой в качестве реального основания традицию X века. Прямых доказательств его авторства у нас нет, но представляется вполне вероятным, что в данном случае, как и в случае «Обязанностей пастыря» и «Орозия», в ведении короля были замысел и общее руководство, хотя реально над созданием книги трудились его помощники.
Древнеанглийский перевод «Церковной истории» выполнен неопытной рукой. Читая его, видишь перед собой человека образованного, но довольно робкого: он проверяет возможности нового языка как средства для выражения мыслей и переводит оригинал буквально, «по словам», забывая иногда о смысле. Грубых ошибок в «Церковной истории» меньше, чем в «Орозии», но точный и грамматически правильный перевод настолько перегружен латинизмами (заимствованными без разбора из основного текста или из подстрочных пояснительных глосс), что временами непонятен.
При переводе Беды не было сделано практически никаких дополнений, зато оказался изъятым довольно обширный материал: папские и епископские послания, стихи, рассказ о пелагианской ереси и нудное изложение споров по поводу исчисления Пасхи, описание святых мест Палестины, заимствованное из сочинения Адамнана, и краткая хронология в конце последней книги. Описание истории Британии до прихода святого Августина сильно сокращено, многие подробности, касающиеся Северной Англии, опущены, хотя такие красивые эпизоды, как беседа Григория Великого с мальчиками-рабами из народа англов или рассказ о жизни и смерти святого Освальда, приведены полностью и излагаются вдохновенно и с пониманием. Когда переводчик повествует о поэте Кэдмоне, прекрасном певце, «осененном благодатью Божьей» и окончившем свою жизнь в спокойствии сна, язык его столь же прост и возвышен, как и сама тема.