– Спасибо, милый. Не забудь, что заупокойная месса начинается в девять! – Ей вдруг пришло в голову, что именно Мирека она должна благодарить за время, которое провела со своим сыном.
Пожелав Кристиану спокойной ночи, она взяла всю корреспонденцию с собой и положила ее рядом с ванной. Потом разделась и с облегчением опустилась в успокоительно горячую воду. Так она пролежала несколько минут, после чего потянулась за почтой: несколько сообщений от Робин, поздравления Карлоса с приобретением нового отеля в Праге, телефонные звонки Марго, Зузки и Марка, который, по-видимому, пытался дозвониться ей целый день. Ничего срочного.
В одном из почтовых конвертов оказались фотографии, не сопровожденные ни пояснительным письмо, ни запиской, ничем, что могло бы указать на отправителя. Первая фотография изображала дом Марка в Лондоне. На второй был крупный план входной двери. Смутно на заднем плане за стеклом Катринка могла рассмотреть два силуэта. На третьей фотографии дверь была немного приоткрыта и какой-то мужчина – нет, не какой-то, это был Марк, – выходил из нее. Снова за ним была видна чья-то темная фигура. На четвертой фотографии было видно, что этот силуэт принадлежал женщине, которая шла по пятам Марка и протягивала руку к его руке. На пятой фотографии Марк стоял на ступенях у входа, а женщина крепко держала его за руку. На шестой они целовались, а на седьмой и восьмой женщина обнимала Марка за шею, а его руки покоились на ее бедрах. Девятая изображала Марка, садящегося в ожидающий его лимузин. На десятой женщина была одна, она плакала. Это была Моника Бранд.
«Нет, нет, – подумала Катринка. – Это невозможно. Это неправда. Нужно поговорить с Марком. Прямо сейчас». Уронив фотографии на пол, она встала, потянулась за махровым халатом и накинула его на себя. Мраморный пол скользил под ее торопливыми шагами. Она поскользнулась и почувствовала, что падает.
– Кристиан! – крикнула она и упала, ударившись головой об пол.
Возглас Катринки смешался с другими звуками во сне Кристиана: пением Милены, плачем Пиа, бранью Луизы Хеллер. Юноша не сразу сбросил с себя оковы сна, отделив реальность от кошмара. Под дверью, ведущей в ванную, виднелась полоска света.
– Мама? – позвал он.
Тишина встревожила его, и он осторожно открыл дверь.
На мраморном полу в ворохе бумаг лежала Катринка. Из-под ее махрового халата сочилась кровь.
– Господи, помилуй, – пробормотал он, бросаясь к распростертому телу матери, и опустился на колени.
– Катринка, – вскрикнул он. – Мама! – позвал он более настойчиво.
Она дышала, но, по всей видимости, была без сознания.
Кристиан кинулся к телефону:
– С миссис ван Холлен несчастный случай, – закричал он диспетчеру. – Вызовите скорую помощь! Немедленно, поняли? Скорую помощь!
– Да, да, – повторила диспетчер. – Скорую помощь, немедленно.
Юноша побежал к входной двери и открыл ее, чтобы врачи не теряли драгоценное время. Сделав это, он вернулся в ванную и сел на пол рядом с Катринкой. Он не знал, что делать, не знал, как ей помочь. Сдернув с вешалки полотенца, он осторожно подтолкнул их под бесчувственное тело Катринки, надеясь остановить сильное кровотечение. Инстинктивно обхватив обеими руками голову матери, Кристиан крепко прижал ее к груди и принялся истово молиться, чтобы помощь прибыла как можно скорее.
ГЛАВА 26
«Положение определенно улучшается», – подумал Адам Грэхем и, открыв ящик стола, увидел вчерашний выпуск «Дейли реджистера», который он сам спрятал туда на всякий случай. Конечно, было бы лучше, если бы тираж газеты был побольше, но у него не было выбора: Лиз Смит никогда бы не пропустила материал в «Ньюс-дей», не проверив факты. А Рик Коллинз слишком хорошо относился к Катринке, чтобы пользоваться непроверенными источниками.
«Пока Катринка веселится, ее муженек резвится», – гласил заголовок. Для иллюстрации статьи Сабрина использовала две фотографии: фотографию Катринки в изысканном туалете под руку с Жан-Клодом Жиллетом и фотографию Марка, целующего Монику Бранд перед собственным домом. В статье Сабрина цитировала разговоры, наводнявшие Париж: Жан-Клод якобы окончательно решил развестись со своей многострадальной Элен и жениться на Катринке; Моника, в представлении Сабрины, была прекрасной талантливой журналисткой, не связанной ни с одной редакцией. Правда, в последнее время она была замечена в компании с Марком ван Холленом. Как наживку для голливудской толпы, Сабрина поместила также информацию о том, что Катринка была когда-то замужем за «магнатом киноиндустрии» Адамом Грэхемом.
Адам с удовольствием перечитал статью – даже он не написал бы лучше. Затем он принялся рассматривать фотографии, ища изъяны. Во всем этом было что-то криминальное, даже с его точки зрения, но он знал, что все идет по задуманному плану.
Адам полагал, что Катринка уже все знает. Наверное, уже состоялся ее разговор с Марком. Что он мог сказать в свое оправдание? Разумеется, ничего убедительного. Адам представлял себе ярость Катринки. Гнев делал Катринку еще более привлекательной. Она распрямляла спину и становилась выше и величественнее, но всегда портила эту потрясающую картину слезами. Случившееся станет для Марка началом конца. Разразившийся скандал закончится тем, что Марк потеряет контроль над советом директоров, который сможет принять более выгодные предложения, в частности, от Чарльза Вулфа, который спокойно готовился к этому моменту за счет Адама. В то время как Марк сорил деньгами, надеясь спасти свою компанию, финансовые дела Адама стабильно улучшались. Итальянцы наконец перестали ломаться, и продажу «Олимпик Пикчерз» можно было считать делом решенным.
Единственным темным облачком в прогнозе Адама стал Патрик Кейтс, проигравший в конце апреля. Кейтс перекладывал свою вину буквально на всех: на свой экипаж, на дизайнеров, на судостроительный завод. Разумеется, было много кандидатов на ношение титула «виноватого», но не вызывало никаких сомнений, что именно Кейтс заслужил большую часть обвинений. Он постоянно ругался с дизайнерами, изменяя все и вся, руководствуясь собственными капризами и прихотями, которые сам называл «хорошим чутьем», и не смог сделать отношения в команде доверительными и лояльными. Кейтс был хорошим яхтсменом, но его подвел собственный эгоизм.
Верещание селектора вторглось в вереницу мыслей Адама: секретарь сообщил, что на проводе его мать. Он поднял трубку и на всякий случай припрятал экземпляр «Дейли реджистера» в ящик стола.
– Здравствуй, мама!
– Я не понимаю, что это все говорят о Марке ван Холлене? – спросила Нина, которая, если уж хотела что-то узнать, не тратила времени на пустые вежливые условности.