— Ой, а что это вы делаете? А надымлено-то как! Вик, что ли, забыл плиту выключить?
Лина не видела ничего вокруг. Она, наконец, сконцентрировалась и перед ее глазами возникли «окна». Три вероятности, каждая мутная, невзрачная, неопределенная. И все три — основные! Второстепенных не было вовсе! От этих «окон» не отходила ни одна вторичная вероятность.
Как же так?
— Вижу, — простонала девушка едва не плача, цепляясь за плечи понтифика, как за спасительный круг, — Я вижу их, но не понимаю! Они — никакие, они как в тумане!
— Сколько их? — резко спросила Ханна.
— Три. Три основных «окна». И все не четкие, мутные! Как это может быть?
Не понимая происходящего, Лина переводила взгляд с Марка на Ханну и обратно. Понтифик мог лишь утешать девушку, обнимая ее и поглаживая по спине, но Лина не видела, как он обменялся тревожным взглядом с хозяйкой дома.
— Три — что? — пронзительный вопль на повышенных тонах был слишком резким, — Мама, она видит три — что?
Ханна медленно поднялась с колен и встала перед дочерью.
— Тори, живо наверх и не спускаться, пока не позову!
— Мама!
Девочка, еще недавно с интересом болтающая с Линой, теперь смотрела на нее в ненавистью и омерзением.
— Это она, да? Она?
— Виктория! — прикрикнула на нее мать, — Пошла вон отсюда!
— Мама! — изумленно воскликнула ее дочь, — Мама, как ты можешь! Ведь это она, да? Это из-за нее! Ты из-за этой тва…
Тори не договорила. Ее щеку обожгла материнская пощечина, Ханна со злостью смотрела на дочь.
— Пошла вон отсюда, маленькая паршивка! — прошипела она девочке сквозь зубы.
Виктория всхлипнула, перевела ошарашенный взгляд с вампира, гневно оскалившегося, на ничего не понимающую Лину, развернулась и вылетела из комнаты.
По дороге столкнулась со входящими в дом отцом и братом, распихала их с руганью и промчалась мимо них на улицу.
— Тори! — Вик оглянулся на красную от злости мать и бросился вслед за сестрой.
Богдан оглядел присутствующих, его вопрос прозвучал очень отчетливо в наступившей тишине:
— Кто-нибудь объяснит мне, что тут происходит?
…
Мила отшвырнула учебник в сторону. Сегодня придется весь вечер провести дома и мило улыбаться гостям матери. Она строго-настрого запретила куда-либо выходить, мол, будут важные для нее люди.
Кто придет, когда придет и зачем придет, Мила понятия не имела.
Ей пришлось даже перезвонить Филиппу и сказать, что они сегодня не увидятся. Впрочем, в последние дни они не так уж и часто виделись, у Фила случилась какая-то неприятная ситуация на работе и он дни и ночи, по его словам, проводил в служебных делах. Его начальник, к которому парень относился очень уважительно, не давал помощнику продыху. Пару раз Мила и Филипп умудрялись встретиться и погулять, но все больше перезванивались по телефону.
Позвонили в дверь. Судя по донесшимся из прихожей голосам, мать вышла встречать гостей.
Мила встала с кушетки и открыла дверь шкафа.
Девушка оглядела себя в зеркало. Вроде выглядит нормально, так, как матери нравится — волосы уложены в косу, блузка наглухо застегнута, юбка длинная и темная, на ногах легкие тапочки. И никакой косметики.
С Филиппом девушка была другой. Перед встречами с парнем Мила успевала заехать к бабушке и переодеться, поэтому с ним она была вполне современно одета и красиво накрашена. Но Фила, кажется, это совсем не волновало. Он смотрел на нее с обожанием, и казалось, что ему совершенно все равно, как выглядит девушка.
На стук матери в дверь, Мила вышла из комнаты поздороваться с гостями. Их было двое — старая знакомая матери по церкви Екатерина Сергеевна и ее тридцатилетний сын Илья, невысокий и пухлый молодой человек со спесиво-снисходительным выражением лица.
Что ж, тягостный вечер начался и главное — спокойно дожить до его окончания.
…
Марк помог Лине подняться и усадил на диван. Сам быстро сходил на кухню, принес стакан холодной воды и вложил его в руки девушки. Лина поблагодарила мужчину кивком головы.
Всплеск, начавшийся так внезапно, уже ушел, оставив после себя неприятный привкус во рту и легкую головную боль, но на них Лина уже не обращала внимания.
— В ночь пожара я тоже ощущала Всплеск. Это как с Авраамом Моисеевичем, понимаешь. Помнишь, при пожаре Маша почти умерла, и Авраам…
— Что-то случилось с Авраамом? — подала голос Ханна.
Лина подняла голову. Та стояла рядом, схватившись в испуге за горло, и не сводила с сидящей пары настороженного взгляда.
— Вы были знакомы? — Лина удивилась.
Марк встал.
— Авраам мертв, Ханна! — он взял ее за руку, — Я очень сочувствую!
Женщина тихо ахнула и по ее щекам заструились слезы. Богдан метнулся к жене, обнял ее, и медленно повел из гостиной, утешая по дороге. Марк вернулся обратно к девушке. Алина замолчала, итак было понятно, что Авраам Моисеевич, ее старый учитель, был дорог женщине. Расспрашивать сейчас подробности было бы бестактно.
— Алина, — проводив жену наверх, Богдан вернулся к своему хозяину, — Может быть, вы нам объясните, что все-таки тут произошло?
Лина неуверенно посмотрела на Марка, стоит ли ему рассказывать? Но Марк тоже, очевидно, очень хотел понять произошедшее. Она слегка кивнула головой в сторону управляющего, молча спрашивая, можно ли при нем, понтифик еле заметно кивнул головой, что можно.
— У меня был Всплеск, Богдан, — тихо заявила она, — Я ткущая.
— Я давно уже это знаю, Алина, — качнул головой смотритель усадьбы, — Господин сказал мне об этом еще в первый день вашего приезда. Но причем тут старый Натансон?
— Я думаю, что мои Всплески предупреждают о чьей-то смерти, Богдан. Я знала Авраама Моисеевича, — Лина начала издалека, — Он был моим учителем. Где-то полгода назад у меня начался Всплеск, намного меньший, чем сегодня. Я предупредила его, чтобы он был крайне осторожен, что ему грозит опасность. Он не послушался, ушел. И умер. Говорят, от инфаркта.
Марк кивнул головой, подтверждая ее слова.
— Это официальная версия, Богдан и будет лучше, если Ханна будет знать именно ее. Его убили орденские маги, Ирина обнаружила несколько пыточных заклинаний их школы, висящих на Аврааме.
Богдан встал и заходил по комнате взад-вперед, было видно, что новость о смерти старого мага подкосила и его.
— За что его? — грустно спросил смотритель, — Ведь он давно от них ушел.
— Они что-то искали, — тихо ответил ему Марк, — Что — мы так и не знаем. Филипп мне доложил, что обыск в его квартите был тщательный, орденцы перерыли каждый сантиметр.