— Что ж, тут вполне можно жить, — весело сказала она, вытирая руки. — Не хочешь ли поужинать?
Грег что-то буркнул. После растопки камина он зажег свечи и опять засел над рукописями Ульриха. Аличе подошла и заглянула ему через плечо.
— Как твои исследования?
— Смотри, — он развернул перед ней длинный свиток, который как раз изучал.
— Какие красивые рисунки!
— Угу… рисунки. Похоже, эта куча книг — ровесница графа. Книги самые разные, со всех стран света. А свитки — это работа Ульриха. Он составлял свои собственные списки печатей. Комбинировал, придумывал символы… Одна беда — старик не делал никаких записей. Кроме отдельных букв, входящих в состав алхимических знаков. Похоже, он в них не нуждался. И это очень плохо.
— Почему?
Грег ткнул пальцем в ряд знаков, напоминающих насечки на древесном стволе.
— Да потому, что я ничего не понимаю в алхимии! Этим должен был заняться сам Вальтер! Вот что это означает? Я даже не знаю языка, на котором это написано!
— Вальтер сказал — разобраться, — заметила Аличе. — Может, он имел в виду — найди печати, которые работают…
Грег взял черный грифель и срисовал себе на ладонь один из знаков, напоминающий обглоданную елку.
— Пожалуйста! Я рисую знак… И что? И ничего! У старика работали, а у меня нет! Вальтер считает, что печати оживляет драконья кровь, — так вот же вам драконья кровь!
— У меня тоже драконья кровь, — сказала Аличе. — Нарисуй мне!
Грег отмахнулся, стер знак и задумался.
— Чую подвох, — признался он. — С чего брат решил, что «тайна печатей» скрыта в книгах? Тут есть что-то еще.
— Конечно, — проворчала Аличе. — Если бы все было так просто, Вальтер уже сам бы вовсю пользовался печатями.
— Вот он и послал меня — «ищи то, не знаю что». И ведь не отпустит отсюда, пока не найду!
Грег с досадой отбросил свиток.
— Или пока не перерою все книги и не переберу все печати…
Он тоскливо оглядел кучу книг и рукописей. Второй вариант казался ему более вероятным.
— А Нагель тем временем будет развлекаться на юге, совершенствуя боевые искусства…
Аличе мечтательно посмотрела на него и мысленно пожелала, чтобы секрет печатей не находился как можно дольше.
…Грег оказался прав. Дни шли за днями, но секрет печатей был так же далек от него, как и в первый день. Грег копался в книгах, пока глаза не начинали слезиться от сумрака и пыли.
— Ничего тут нет! — взрывался он время от времени, отшвыривая манускрипт. — Ух, как бы я хотел тут все поджечь!
Однажды он распахнул крышку котла:
— Ульрих! Где записи? Почему не работают твои печати? Зачем жертвенник?!
Слепой уродец беззвучно разевал рот. Казалось, он может просидеть в этом котле еще сто лет. Только черная кровь все так же сочилась и капала на каменный поддон.
Грег и сам не замечал, как сотни и тысячи алхимических символов понемногу заполняют его память. Их сочетания, значения, законы и правила их создания… Он учился выражать намерение одним точным знаком, воспроизводить по памяти печать из десятков переплетенных символов, действующих пошагово… В библиотеке Ульриха было все, от сложной и изящной символики алхимии до знаков загорских дикарей, примитивных, на первый взгляд, но полных почти космического содержания, если копнуть глубже…
А печати по-прежнему не работали, оставаясь просто красивыми картинками. И ничто не подсказывало, для чего Ульрих придумал Зеленому клану жертвенник в виде Змея Бездны, свернувшегося в спираль.
Аличе же просто жила и радовалась. Она смотрела, как Грег сердится, или думает, или смеется, и ей было хорошо и совершенно не хотелось домой.
Интерлюдия
Темным звездным вечером Вилли сидел на полянке посреди горного леса, где-то между Черным Верхом и Глаттхорном, и разговаривал с костром.
За долгие дни блуждания по горам парень из Омельников изрядно одичал — исхудал, оборвался… Спал на мху, жевал ягоды и грибы — с топором на косуль не поохотишься! Но всякий раз, как хотел повернуть домой, непреодолимая сила разворачивала его в сторону гор: «Ищи ту, что не горит!» И он, шмыгая носом и ругаясь, брел дальше, сам не зная куда…
Звезды медленнее часовой стрелки двигались по небу, а Вилли все таращился в огонь, как зачарованный. Живот сводило голодной судорогой, горло саднило, но сильнее всего пекло на лбу. Вилли знал, что у него там — магический огненный глаз. Небось светится в ночной темноте — демоны примут за своего! Этим-то глазом он смотрел в костер.
А костер смотрел на него. И говорил, говорил…
Вилли угодливо поддакивал. Это он умел — правильно общаться с теми, кто главнее и сильнее. А костер, — точнее, тот, кто смотрел и говорил из пламени, — был гора-аздо сильнее Вилли… Подумать — как мог говорить костер? Откуда это низкое, монотонное, раскатистое бормотание в треске пламени? Словно подслушиваешь чей-то сон…
Да какая разница! Дело Вилли — слушать. Вот парень и сидел, ссутулив плечи, стиснув потные ладони, и часто кивал — особенно в тех местах, которые не понимал.
Но то, что понимал, ему действительно нравилось. Герой этой истории был правильный — ему хотелось сочувствовать.
Костер говорил…
«…с самого детства его тянуло на Монт-Эгад — на самую вершину, к кратеру… Единственное место, где он успокаивался. Бывало, ляжет на краю кратера и смотрит вниз, в черную пропасть, которая рдеет алым в глубинах земли… И душа перестает болеть, обиды отступают… Ненадолго.
Он всегда чувствовал себя отверженным. Всегда был он, один — и были ОНИ, весь остальной мир, враждебный, ненавидящий… В детстве он жестоко страдал от этого… Все пытался понять — почему его никто не любит? Чем он провинился? С ним ли что-то не так — или с НИМИ? Уже потом решил, что это не имеет никакого значения. О, как он завидовал другим — тем, кого любили!
У него был младший братик — милый, очаровательный ребенок. До сих пор обидно — входят с ним вдвоем в комнату, и все тетушки и бабушки, умиленно улыбаясь, бегут целовать малыша — мимо старшего, как мимо пустого места!
Однажды братик пропал. Кто-то распустил слух, что это старший сбросил его в Монт-Эгад. С тех пор он вообще стал как зачумленный. Словно носил на себе клеймо. Годы шли, люди начали забывать, но он… Он-то ничего не забыл!
Не забыл их ненависть, их злобу… О, как жарко она потом проснулась во всех, как поспешно ОНИ ее проявили! Тогда он понял, что его ненавидит вся Мондрагона.
Впрочем, он мог и ошибаться, но тоже решил, что это не важно. Он был тогда ничтожен, мал, слаб и одинок — но никто не мог запретить ему мечтать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});