Читать интересную книгу Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

— Мне так хочется посмотреть на младенчика! — вздыхала малышка Жанна. — Папа, мы скоро поедем в Корнуолл, чтобы повидать маму и ребеночка?

— Не сейчас, дорогая, — отвечал отец мягко, гладя ее по длинным золотистым волосам. — Может быть, позже.

— Когда? — спросил Филип.

— Посмотрим, — сказал папа.

Он всегда так говорил. Он говорил так до Рождества, а после Рождества просто сказал:

— Боюсь, мы сейчас не сможем поехать к маме. Она уехала из Пенмаррика и вернулась на ферму Рослин, а судья не позволит вам навещать ее, пока она живет там.

Пораженный, я узнал, что миссис Касталлак была женой фермера до того, как вышла замуж за папу, и ей до сих пор принадлежала ферма, которая была расположена рядом с папиным поместьем, Пенмарриком. Конечно же, судье не понравилось бы, если бы дети воспитывались на простой ферме, в то время как они могли жить в таком замечательном доме, как особняк Алленгейт, поэтому мне ничуть не показалось удивительным, что он не разрешал детям навещать мать при таких обстоятельствах. Но Касталлаки приняли это решение с куда большим трудом, чем я.

В конце концов Филип сказал папе:

— Ведь неважно, где она живет, правда? Ты все равно не позволил бы нам с ней увидеться, даже если бы она осталась в Пенмаррике, а она не уехала бы из Пенмаррика, если бы думала, что ты позволишь нам поехать туда к ней. Но пока она была в Пенмаррике, тебе приходилось притворяться, что не можешь позволить нам увидеться. А теперь, когда она уехала на ферму, тебе даже не надо притворяться. Ты никогда не позволишь нам увидеться с ней.

Но папа просто сказал:

— Судья постановил, что она может видеть девочек, и я не собираюсь нарушать это постановление. Поскольку девочки не могут поехать к ней на ферму, я собираюсь, когда придет время, подготовить их встречу в лондонском доме. Мальчики не могут с ней увидеться без моего согласия, но думаю, что с моей стороны будет неразумно, если я на этом этапе проигнорирую решение судьи о предоставлении мне полного опекунства и предоставлю маме права, которыми она не обладает. Но если все будет хорошо и все будут хорошо себя вести, судья со временем может изменить решение. А до тех пор я ничего более не могу сказать. Решение принимал судья, а не я.

— Но ты заставил его принять такое решение! — закричал Филип. — И ты мог бы заставить его отменить его, если бы захотел!

— Конечно нет! Судья принял независимое решение после встреч с мамой и со мной и поговорив с вами со всеми. Я просто подчиняюсь решению суда, вот и все.

Мне это казалось очень логичным, но Касталлаки по-прежнему были расстроены, а Филип был убежден, что папа подчиняется решению суда просто для того, чтобы как можно сильнее уязвить миссис Касталлак.

— Как будто папа может так поступить! — хмыкнул я, когда мы с Уильямом остались одни.

И только много позже мне пришло в голову, что папа был очень зол на миссис Касталлак за то, что она обратилась в суд за постановлением жить раздельно, а не за разводом, и что, разозлившись, мужчины редко совершают разумные, хорошо продуманные, достойные поступки.

На Новый год, когда мы все были в школе на весеннем триместре, миссис Касталлак, в сопровождении папиного друга по имени мистер Винсент, приехала в Оксфордшир из Корнуолла, чтобы повидать девочек. Мальчиков не было: Хью к тому времени уже учился в подготовительной школе около Банбери, Филип — по-прежнему в школе в Суррее, а Маркус уже второй год находился в Итоне.

«Миссис Касталлак не хотела приезжать в Алленгейт, — писала мне мама, которая в то время гостила у подруги в Лондоне, — но папа решил, что для девочек будет лучше, если они не уедут из своего нового дома, к которому они уже привыкли, поэтому он переменил свое первоначальное решение, согласно которому они должны были встретиться в лондонском доме. Он думал, что миссис Касталлак может и не приехать, но я была уверена, что никакие неблагоприятные обстоятельства не помешают ей увидеть дочерей, и поэтому ничуть не удивилась, когда она согласилась приехать в Алленгейт. Я рада, что Мариана, Жанна и Элизабет смогли снова повидаться с мамой, но боюсь, что Филип очень расстроится, узнав, что ему такая возможность не представилась, а Маркусу это просто разобьет сердце…»

В конце триместра Филип вернулся домой, кипя от гнева. Увидев папу, он сразу же направился прямо к нему со сжатыми кулаками и высоко поднятым подбородком.

— Три недели назад мама приезжала сюда, чтобы повидаться с девочками, — сказал он подчеркнуто громко. — Ты разрешил ей приехать именно тогда, когда я находился в школе, и велел директору не пускать ее, когда она приехала в школу по дороге в Корнуолл.

Папа сказал спокойно:

— Судья решил, что для тебя будет лучше, если ты некоторое время не будешь с ней видеться. Это временная мера, в твоих же интересах. Я тебе уже объяснял.

— Но она хотела видеть меня! — закричал Филип. Голос его дрожал. — Каким образом запрет видеться с ней может быть в моих интересах? Объясни!

Маме стало его жаль. Она наклонилась, поцеловала и обняла его. Я почувствовал укол ревности, как всегда, когда она уделяла ему внимание.

— Не расстраивайся, дорогой Филип. Я уверена, ты скоро увидишь маму.

Он попытался ее оттолкнуть.

— Мне не нужно вашей жалости! — Голос его срывался от горя. — Оставьте меня.

«Неблагодарная тварь», — подумал я.

Мама расстроилась:

— Марк…

— Хватит, Роза, — коротко сказал папа, и она замолчала.

Потом Маркус сказал Филипу:

— Я обсудил это с Уильямом. Мне кажется, папа еще долго не разрешит нам видеться с мамой, и судья еще очень долго не изменит решения. Я знаю, папа говорит, что это временная мера, но насколько временная? Мне кажется, он не разрешит нам видеться с ней, пока мы не вырастем.

— Решение не может быть окончательным, — сказал Филип. — Я заставлю его сказать мне, когда оно изменится.

Но папин ответ его не удовлетворил. Он сказал Филипу, что хотя судья и может изменить решение при определенных обстоятельствах, он всегда, меняя или отменяя предыдущее решение, будет руководствоваться интересами детей. Папе казалось, что судья вряд ли изменит решение в том, что касается Филипа, до тех пор, пока Филипу не исполнится шестнадцать лет, а о том, чтобы решение изменилось раньше, и речи быть не может.

— Я ему покажу! — частенько бормотал Филип. — Я ему покажу! Как только мне исполнится шестнадцать, я уеду. Я буду большим и смогу бороться с кем угодно, даже с судьей. Как только мне исполнится шестнадцать, я брошу школу и поеду к маме на ферму, а папа пусть убирается к черту.

Он начертил календарь на пять лет, повесил на стену в ногах кровати и принялся тщательно вычеркивать дни.

В таком беспощадном внимании к уходящему времени что-то пугало меня. Я смотрел на последний месяц намеченного срока, июнь 1911 года, думал о том, что случится до той поры, и меня охватывала тревога. Я попытался представить себе, каким я буду в пятнадцать с половиной лет, и решил, что мне совсем не хочется расти.

— Если бы годы проходили быстрее! — нетерпеливо говорил Филип. — Если бы я был взрослым!

Словно в ответ на эти пожелания, он начал расти. Когда ему было тринадцать, он стал очень высоким. В четырнадцать у него начал ломаться голос, и он был шести футов роста. В пятнадцать он вполне мог сойти за молодого человека двадцати лет. Неловкость, сальные волосы, прыщи, раздраженная кожа, застенчивость — все эти проклятья подросткового возраста обошли его стороной и не оставили никаких следов. Даже я, хотя и ненавидел его, должен был признать, что он стал самым красивым молодым человеком изо всех, кого я видел. Невероятное, ослепительное великолепие Филипа затмевало Маркуса, который казался чрезвычайно привлекательным молодым человеком, и даже Уильям, у которого была вполне приятная внешность, рядом с Филипом казался совсем незаметным.

К собственному отвращению, я становился все невзрачней и невзрачней. Я долго не рос, оставался унизительно маленьким. А когда начал расти, вырос так быстро, что стал невероятно худым.

— Как скелет, — небезучастно заметил Хью. Он тоже был очень маленьким, поэтому его обрадовало то, что я так вырос.

Мне оказалась мала вся одежда. Ступни стали слишком большими, а когда я пытался аккуратно сесть в кресло, руки и ноги, не повинуясь мне, раскидывались во все стороны. Голос ломался наисквернейшим образом, и я постыдно пищал, когда мне бывало совершенно необходимо говорить низким голосом. Кожа беспокоила меня. Все симптомы наступающей зрелости проявлялись самым неприятным образом. Я чувствовал себя жалким.

— Не терзайся, — подбадривал меня Уильям. — Это не навсегда. Может быть, в конце концов ты станешь достаточно презентабельным.

Но я ему не верил и долго и бесплодно завидовал приятной внешности Касталлаков. Только Элизабет была толстой и некрасивой, да еще никто не знал, хорош ли собой или некрасив младенец Джан-Ив. Его в Алленгейт не привозили. Миссис Касталлак вернулась на свою ферму, а Джан-Ива воспитывала няня в Пенмаррике. Я считал, что миссис Касталлак поступила неожиданно разумно, потому что согласно постановлению судьи она не имела права воспитывать сыновей, но Мариана и Маркус находили это странным и время от времени обсуждали.