бы слишком нарочито. О том, что ребенок признан, он тоже не считал нужным упоминать. Ясно, что она скажет ему на это: гордость и гнев заставят Адель высмеять его поступок. Да и что в этом поступке было такого, чтобы говорить о нем?
Адель стояла, застыв в напряженной позе, явно ожидая от него чего-то. Эдуард спокойно и почти мягко сказал:
- Адель, я пришел расспросить вас о ребенке.
У нее чуть дернулся уголок рта.
- К чему? Ваш нотариус уже наверняка сообщил вам все нужные сведения.
- Да, я знаю, что это девочка и что вы назвали ее Дезире. - Его глаза снова стали задумчивы. - Поразительно, что вы назвали ее так.
- Что ж тут поразительного? Для меня она всегда была желанной. Я люблю свою дочь. Я не мыслю без нее жизни.
- Я рад за вас. Искренне рад. Вам, стало быть, легко жить. Ну, а как сама Дезире? Она здорова?
- Вполне.
- А роды? Не было никаких осложнений?
Она усмехнулась:
- Будто вы способны в этом что-то понимать.
- Я спросил не как знаток. Я спросил как человек, которому вы до сих пор небезразличны, Адель.
- Благодарю вас. Что до родов, то они прошли прекрасно. - Она не скрыла иронии в голосе. - Что до ваших чувств ко мне, то они хорошо мне известны.
Эдуард тихо произнес:
- Вы, очевидно, что-то имеете против меня. Я могу снова повторить то, что сказал вам год назад: я вас не обманывал.
- Вы…
- Позвольте мне договорить, - резко прервал он ее. - Поверьте, Адель, если вы и были чем-то разочарованы, то вина за это лишь в малой степени лежит на мне. Я всегда опасался этой вашей восторженности. Скорее всего, вы любили не того Эдуарда, каким я был, а того, каким вы меня представляли. Что поделаешь, такие ошибки часто совершаются в вашем возрасте. Со временем это проходит. Вас обманул не я, вы сами себя обманули. - Он усмехнулся. - Признаюсь, когда-то и я переживал что-то подобное.
- А теперь вы стали более трезво смотреть на мир.
- Намного более трезво. Нет смысла ненавидеть кого-то. Да и есть ли хоть в чем-либо смысл?
Она пожала плечами. Глаза ее были все так же холодны.
- Для меня смысл был, господин де Монтрей, когда я любила вас. Смысл был в том, чтобы приносить вам счастье. Но вы… вы низвели все это до такого уровня, что…
- Что вы имеете в виду?
- Вы низвели мою любовь до уровня двадцати тысяч франков, вот что!
Он усмехнулся.
- Вам, Адель, может показаться циничным, но все ваше возмущение - опять-таки от вашего возраста. Такова жизнь. Я не обращаю внимания на деньги. Это лишь был способ успокоить вашу мать.
- Мерзкий способ, господин де Монтрей. Циничный способ. Вы хоть и мните себя каким-то особенным, но на деле вы - обыкновенный великосветский щеголь, бессердечный, бесчувственный, один из тех, которые обступали меня в Опере. Я их ненавижу, а у вас и повадки, и способы - именно от них…
Эдуард холодно сказал:
- Жаль.
- Что «жаль»?
- Жаль, что вы ненавидите стольких людей. Это пустая трата времени, Адель. Мне кажется, вы не созданы для ненависти.
- Вы… что вы можете знать обо мне? Вы ничего не знаете!
Он улыбнулся.
- По-моему, у вас не тот склад ума и души, Адель. Согласитесь, что уж кое-что я о вас знаю. Вы слишком чувственны, слишком любите наслаждения, а женщины с таким темпераментом, как правило, не бывают жестоки.
Она вскинула голову. Ее розовые губы отчеканили:
- Вы не знаете меня. Может быть, вы еще убедитесь в этом.
- Это угроза?
- Это предупреждение.
Он мгновение молча смотрел на нее. Доселе они вели какие-то умозрительные споры, которые, в сущности, не нужны были ни ему, ни ей. Эдуард даже усмехнулся про себя, подумав, что впервые говорит о таких вещах с ней. Говорить с Адель о таких глупостях - с ней, которая стоит в двух шагах от него, светловолосая, нежная, гибкая. Лукавая мысль закралась в сознание Эдуарда: изменились ли ее губы так, как ее сознание? Что было бы, если бы он поцеловал ее, коснулся ее груди, овладел ею страстно, как это делал когда-то? У него было подозрение, что она не оттолкнула бы его. Возможно, это был самый верный способ прийти к примирению. Но что будет дальше? Все закончится таким же скандалом, как в прошлый раз. Усилием воли он отогнал от себя ненужные мысли и ограничился тем, что произнес, качнув головой:
- Знаете, Адель, что бы это ни было - угроза или предупреждение, меня это не волнует. Я скажу вам другое… в любом случае, что бы вы ни думали обо мне, я рад, что встретил вас. Потому, что вы, признаться, единственная, кто пробудил во мне хоть какие-то чувства. Вряд ли я когда-нибудь забуду вас, Адель. И мне кажется, что не будет самонадеянным предположить, что и вы вряд ли забудете меня.
Она с сарказмом произнесла:
- Что правда, то правда. Вас я никогда не забуду.
Эдуард, будто не замечая ее враждебного тона, произнес:
- Однако теперь у нас отношения совсем иные, а посему я хотел бы затронуть более приземленный вопрос. Последний вопрос. Я имею в виду деньги.
Бледность разлилась по лицу Адель. Она, будто не веря тому, что услышала, переспросила:
- Деньги?
- Да, деньги. Вы можете думать обо мне что угодно, можете даже считать меня негодяем. Однако, если это возможно, я хотел бы взять расходы, связанные с Дезире, на себя.
Он заметил, как судорожно сжались сцепленные пальцы Адель.
- Дезире? - проговорила она так, будто то, что он сказал, было совершенно невероятно. - Расходы на Дезире?
- Именно так.
- Да вы же… вы же сам дьявол. - Теперь уже не бледность, а кровь прихлынула к лицу Адель; она даже вся подалась вперед, глаза ее сузились от ненависти и полоснули Эдуарда острым, как бритва, взглядом. - Вам не откупиться от Дезире деньгами, не смейте даже заикаться об этом… И мне, и ей мерзки все ваши деньги… я не позволю вам даже руку приложить к ее воспитанию. Она моя и только моя. Вы никакого отношения иметь к ней не будете, и пусть это будет для вас наказание! - Она нашла