— Понятия не имею, почему ты… ожил. Возможно, эти господа из Золотой Ветви чего-то не учли, а скорее просто не сказали мне. Вопрос в другом. Ты сам — хочешь жить?
Идол молчал. Но глаза его мерцали теплом мечты.
— Пылью стало почтение к мастеру, — молвил он наконец. — Кто же станет слушать слепого или раба?
— Прости, — Тидрек отвел глаза. Снова хотелось тьмы, но теперь не было права…
— Не жуй сопли, — сказал идол вредным Гельмировым голосом, — я сейчас уйду, а ты напьёшься, как всегда, и всё пройдёт. Одно скажи… ради чего? Они, ты — ради чего? Моего ума хватит — понять?..
— Ничего сложного. Им нужна Свартискёлле. Зачем — мне плевать. Я отдам, как только стану ингмастером.
— Так вот зачем…
— Не за тем, мой ясеневый друг. Я не хочу быть ингмастером этой ценой. Продать свой дар мастерства… Это как самому продаться в рабы. Или продать ребенка. Такое делают лишь в великом отчаянии… или в безумии. Я сам в безумии любви подарил свой дроттегьёф. Той, ради которой… Она, конечно, меня не любит. Она любит эту маску. А я её ненавижу. Как самого себя. Забери её! Слышишь? Забери маску…
— Какой ты жалкий и смешной, — улыбнулся бочонок. — Однако я запутался… Рассвет скажет, хотим ли мы жить, ювелир. Давай сюда свою маску, пожелаем друг другу удачи да разойдёмся.
Тидрек усмехнулся пустыми глазами.
* * *
Аллиэ О'Кирелл этой ночью спала хуже всех. Она незримо была рядом, когда боль, зависть и ненависть Тидрека оживили идол. Она держала обоих Гельмиров за руки, когда двойники глядели друг на друга во мгле. Она укрыла убийцу покровом незримого, чтобы остальные ничего не видели. Она направила ясеневого человека в Поющее Озеро, чтобы воды поглотили его, но тот вырвался и пошёл убивать Тидрека. Аллиэ хотела вернуть его, но Дейрах положил руку ей на плечо:
— Нет нужды, сестрёнка. Кубок наш, а свидетели ни к чему.
Но и Тидрек, и его идол остались живы.
— Я пойду, — Аллиэ шатало от усталости, но в глазах мерцал боевой задор, — надо догнать его — и уничтожить. Я сожгу его! Огня хватит!
— Уверена? — озабоченно спросил Дейрах. — Отдыхай, я сам…
— Нет! — крикнула раненой птицей. — Нет, Дейрах, это моё дело. Только моё. Это мой огонь… и яд — тоже мой. Я начала, и нечего меня жалеть, братец…
* * *
Ночь была скверной, а рассвет не принес облегчения.
Тидрек проспал. Серое утро давало мало света в хвэрн, в комнате царил полумрак. Тревога наползла на сердце ледником. Мучила жажда. Воды с вечера не набрал, выхлебал остатки мёда, по вкусу схожего, верно, с мочой сладкоежки. Борода взялась такими колтунами, что пришлось отрезать куски. "Успею к цирюльнику? Наверняка нет, лучше потом, Гельмир и так снова будет орать…"
Не будет.
Там, в нише, где был ясеневый идол, — пустота.
Там, в артели, где был ингмастер, — пустота.
Твоя пустота, мастер. Пустота слепых глаз, пустота рабского сердца.
И нет больше волшебной маски, чтобы скрыться. Что скажет Ласточка?
Тидрек стоял перед зеркалом. Несвежая сорочка, мятый кафтан, борода клочьями. Бритва в руках. Видок ещё тот.
Он отложил бритву. Он совсем забыл, что Тиримо должна приехать завтра. А маски нет.
"Будь ты проклят, Хильдарсон, — корявая улыбка рассекла руины лица, — мать повелела тебе брать жену из сольфов, ты поклялся, сломал клятву — жри теперь, ничтожество. Мастер, ха… Гельмир велик, и будет жить в песнях, а ты разбил пополам своё сердце, и умрёшь в своих дурацких стенах. И так тебе и надо".
Он опаздывал. Он всегда опаздывал.
Цеховая куртка еще никогда не жала так сильно.
* * *
— Где Гельмир?
— А то ты не знаешь, — Фрор зло посмотрел в глаза Тидреку, от него несло перегаром. — Отправили в Равендаль. Счастливчик…
Равендаль был особым поселением целителей в землях Народа Холмов. Там пользовали большинство известных недугов. Кого-то лечили за большие деньги, а кого-то — просто так, из милосердия. Тидрек не верил, что лекари Равендаля вернут Гельмиру разум и дар. Это и радовало, и печалило.
Фрор Фаинсон был мрачен, как грозовая туча над перевалом. Скорбел ли он о Златобородом? Или — о своей службе? Ведь новый ингмастер может и выгнать боевитого вирфа…
— Тебя уже ждут.
В артельном хвэрне было пусто. Подмастерьев и учеников отпустили. Никто не работал. Мастера без дела уселись в Гельмировой нише. Тускло блестела Черная Чаша на алтаре, и глаза каменных предков осуждающе смотрели на Тидрека.
Муж женовидный,
Сейд совершая,
Бил в большой бубен,
Шаманил на Эрлингсе.
Пляски плясал,
Колдовством занимался.
То не пристало
Делать мужчине
Славного рода
Двергов-умельцев!
Род чародеев
От Чёрной Главы;
Род прорицателей,
Женщин-колдуний
Многождымудрых
К Вёльве восходит.
Род колдунов,
Пожирателей вранов,
Мёртвых водителей
К Хелле восходит.
Всех я исчислил,
Кому надлежит
Сейд совершать,
Руны заклясть.
То была одна из песней Дарина, священных песней народа Двергар. Предки винили Тидрека — за сейд, за жизнь и боль ясеневого Гельмира, за безумие Гельмира настоящего, за любовь к фальшивой чужачке, за маску, за сломанную клятву матери… Но — не за спасение Дейраха, нет.
"Делай что должен; что должно — свершится".
" — Я не знаю, что должно. Я не знаю, куда меня ведут. Мастер?.."
Глаза предков убивали, размазывали по гладкому каменному полу. Хотелось бежать прочь, на воздух, к ветру и свету. Туда, где вокруг Хрингхольма изгибается Туннсольстрет, Дорога Тысячи Солнц. Тысяча громадных золотых щитов сверкает над миром, словно врата Палат Пращуров, куда Тидреку отныне вход заказан…
— Ты предал себя.
— Что?..
— Говорю — сватался к троллихе этой ночью? — усмехнулся молодой Сёльви Гьюкисон. — Нет? А что такой помятый?
"Оке должен быть на твоем месте, — чуть не сказал Тидрек. — А ты — на его". Но он знал, что Оке и Сёльви стали каждый на свой путь. Потому лишь буркнул:
— Смотри — завтра твоих сестёр пойду сватать. Хотя — уж лучше троллиху…
— Накаркали, — досадливо плюнул Хальгерд. — Похоже, вот и наш форг…
В прихожей стояла, мило улыбаясь, Аллиэ О'Кирелл.
Глядя на неё, Тидрек порадовался, что не только у него была тяжёлая ночь.
* * *
Форг — это судья, которого назначает сам конунг. Когда неожиданно уходит старший мастер, цех, братство или гильдия сходится на сма-тинг, чтобы выбрать нового. Форг проводит обряд и следит за соблюдением законов. Ибо "законом страна держится, беззаконием — разрушается", как говорили в древности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});