Читать интересную книгу Блудное художество - Далия Трускиновская

– Прелестно, - сказал Архаров. Историйка была занятная, но он еще не совсем понимал, к чему клонит отставной сенатор.

– Стало быть, сударь, следует считаться с тем, что и у нас в России, и в Москве соответственно, могли быть таковые шпионы, о существовании коих знал только покойный король. Но это бы еще полбеды. После того, как австрийцы докопались до проказ «королевского секрета», сия затея его величества приказала долго жить. Опять же, король изволил скончаться. А австрийцы продали кое-что из тайной переписки «королевского секрета» французам - и так нынешний король получил в наследство не только прекрасную Францию, но и сидящих черт знает в каких закоулках батюшкиных шпионов. Причем, сударь мой, все они весьма осторожны и ждут подвохов… Не утомил ли я вас сими древними политическими затеями?

– Нет, Гаврила Павлович, - серьезно отвечал Архаров, для которого все, случившееся до его поступления в Преображенский полк, уже было древней историей, в коей на одной скамье сидели и покойная государыня Анна Иоанновна, и Петр Великий, и француз Расин, писавший трагедии на манер Сумарокова.

Они помолчали - больной прислушивался к себе, Архаров же просто ждал.

– Но не только французы в наши дела нос совали - мы тоже о их делах бывали осведомлены, - весело, едва ль не лихо сказал отставной сенатор. - И однажды было совсем занятное донесение - мадам де Помпадур, сильно недовольная тем, что покойник не желал открывать ей все затеи «королевского секрета», забралась в комнату, где хранились все важнейшие бумаги - имена, сроки, письма, документы, адреса служащих, что и обрадовало ее чрезвычайно - она ведь желала с ними расправиться так, чтобы «королевский секрет» уничтожить. Она этих людей, честно служивших своему королю, называла блистательной шпионской швалью. И многие пострадали… Так вот, Николай Петрович, весьма разумно было бы допустить, что после смерти его величества Людовика Пятнадцатого умные люди отыскали тех служащих «королевского секрета», что подвизались в нашем государстве, и пустили их снова в ход. Ведь наши отношения с Францией все еще далеки от прекрасных… Ваш кавалер де Берни, что служил в шулерах, вполне мог оказаться таким затейником…

– Этого мне только недоставало, - проворчал Архаров. - Как же сие выходит?…

Он стал вспоминать. Почти два года прошло с разгрома притона в Кожевниках. А французский король помер год назад. По времени совпадало - и только желательно было бы понять, как именно треклятого кавалера проворонили…

– Было еще кое-что занятное. Помните, сударь, как маркиза Пугачева на Москве ожидали? А в то же время парижские газеты вовсю толковали, что маркиз-де имеет прямую связь с великим князем Павлом Петровичем. Я сам те статейки читал и счел бы за бредни, когда бы не голштинское знамя, неведомым путем попавшее к бунтовщикам.

– Ведомым, сударь, - твердо сказал Архаров, и старый придворный усмехнулся - именно это он и желал услышать.

– И задумался я - откуда в Париже с такой быстротой узнают столь опасные для нас новости? Кто снабжает господ газетчиков сведениями? И не походит ли иное событие на итальянскую кукольную комедию - персоны шевелятся и рты разевают, а некто незримый их на ниточках водит и в нужный миг искусно дергает? Оттого и знает наши новости лучше, нежели мы сами.

– Прелестно… - пробормотал Архаров.

– И как бы не взбрело на ум сим кукловодам, что они вправе… - тут старик поморщился. - Николай Петрович, подайте, будьте столь любезны, мне воды. Доктор много пить не велит, а мне… да Бог с ним…

Архаров стал искать глазами графин с водой, а Гаврила Павлович продолжал:

– Наследник наш, великий князь Павел Петрович, французам не по душе пришелся. Посланник французский теперешний, господин Дюран де Дистроф прямо говорил: воспитанием цесаревича-де пренебрегли совершенно, и сие исправить невозможно, разве только чудо свершится. Здоровье-де испорчено вконец, да и нравственность… Сам придумать не мог, кто-то ему сведения предоставил. И Франция уже загодя беспокоиться стала о том, кто сменит на троне государыню, дай ей Господи здоровья. Так что коли начнется суета вокруг престола, там непременно французский посланник руку приложит, помяните мое слово.

– Дай ей Господи здоровья, - механически повторил Архаров, пытаясь уложить в голове потеснее все, что услышал, чтобы ни слова не растерять. Графина он не сыскал - очевидно, воду приносили и уносили по распоряжению доктора Воробьева.

– Сказывали также, что покойный французский король, сочиняя инструкции для послов своих в России, изволил выразиться примерно так: все, что может ввергнуть сию страну в хаос и заставить вновь погрузиться во тьму, отвечает моим интересам. И завершил следующим образом: более и речи не должно идти об установлении прочных связей с этой империей. Сколько их перебывало - и барон, дай Бог памяти… де Бретей! Да, де Бретей, еще при покойной государыне приезжавший, и маркиз де Боссе, его сменивший, и консул де Россиньоль, и затем еще господин Сабатье де Кабр, этот вроде не так давно у нас служил, - все они сим приказам следовали. Так что, хотя при новом короле и налаживается некоторое понимание, однако от инструкций своего покойного государя господин Дюран де Дистроф в глубине души не отрекается. И не будет толку, пока его не сменят.

– Так, Гаврила Павлович…

– И, наконец, то, о чем знают немногие. А вам знать надобно. Господин Дюран двадцать лет назад состоял в «королевском секрете». Они с д’Эоном приятели были. И, кстати, Россиньоль - из той же компании. Вот теперь все и связалось в один узелок, не так ли, Николай Петрович?

Архаров не ответил. Да и что тут отвечать? Старик все растолковал, как наставник дитяти. Легче с того не стало.

Французский посланник - в Москве. Этот чертов де Берни также в Москву прикатил. Сервиз в Москве объявился. Чего же добиваются французы и чего хотят нынешние владельцы сервиза?

– Задумались, сударь? Бросьте, - с неожиданным легкомыслием сказал Захаров. - Грош всему этому цена. Поссорились с Францией, помирились с Францией - что с того человеку? На тот свет всех интриг с собой не возьмешь. А что возьмешь? Вот поразмыслите о сем…

Архарову не доводилось видеть человека, неторопливо умирающего и приводящего в должный вид свои душевные дела. Скорую смерть видал - в той же чумной Москве. И на мертвые тела нагляделся. Сейчас перед ним было почти мертвое тело - но удерживающее в себе живую, взволнованную, занятую делом душу. Архарову казалось, что телесному угасанию должно способствовать и медленное угасание души, сужение ее потребностей до одной простейшей - потребности в сострадании. Оказалось, отставной сенатор полагал иначе - его душа желала дожить последние деньги так же, как провела семьдесят с лишним лет - изящно, остроумно и… с любовью?…

Этот человек много любил, да и его любили. Архаров знал, что Дунька искренне привязалась к покровителю. Сам он сперва не понимал, как ей это удается - ведь полвека разницы в возрасте. И вот теперь проснулось понимание - Дунька отвечала на любовь, как умела. Просто отвечала на его последнюю любовь. А он не стал выгадывать лишние месяцы старчески невинной жизни, а всего себя отдал - и вот уходит… Завидна ли сия кончина - Бог весть…

– Будучи в Париже, слышал я забавный афоризм, - словно угадав архаровские мысли, сказал Гаврила Павлович. - Некто молвил: «Я изучил женщин всех наций. Итальянка верит, что ее по-настоящему любят, если ради нее поклонник готов на преступление; англичанка - если он готов на безрассудство; француженка - если готов на глупость». А что же требуется русской даме? В чем она признает любовь, в каких признаках? Вы молоды, Николай Петрович, у вас еще немало любви впереди. Может, вы на сей вопрос ответите? А я вот по сей день не ведаю, по сей день… Все перепробовал, правды не добился…

Отставной сенатор вздохнул и поморщился.

Теперь лишь обер-полицмейстер увидел, как утомила Захарова эта беседа. Но старик выдержал ее достойно и со всей доступной ему в его положении элегантностью.

– Я еще навещу вас, - глядя в пол, сказал Архаров.

– Право, не стоит. Прощайте, Николай Петрович, - ласково ему возразил отставной сенатор. - Я рад был вашему визиту, я ожидал вас. Прощайте, Бог с вами…

Архаров встал. Все его крупное сильное тело вдруг показалось ему неуместным, лишним в этой комнате. Он даже ощутил некую неловкость… но не от осознания своих грехов, нет… а оттого, что все же захотелось тут остаться до самого конца, и до последнего мига глядеть в морщинистое лицо, исследуя приближение смерти… как бы знакомясь со смертью, потому что ведь и ему когда-то придется, так чтобы не менее достойно… и воды не смог поднести… нет, воду он все же раздобудет!

Архаров подошел к двери, распахнул ее и увидел сидевшего на стуле ливрейного лакея.

– Подслушивал, сукин ты сын? - спросил Архаров. - Попить мне принеси. Живо!