Генерал принадлежал к тому наиболее влиятельному узкому кругу высшего офицерского состава, чье кредо было сконцентрировано в девизе: «Честью прусского офицера было быть корректным, а честь немецкого офицера должна заключаться в том, чтобы быть коварным».
[Зело коварен был сей пруссак. Вот образчики его отношения к России:
— «Только в сильном союзе с Великороссией у Германии есть перспектива вновь обрести положение Великой державы… Англия и Франция боятся обеих континентальных держав и пытаются предотвратить его всеми средствами, а мы должны стремиться к нему всеми силами… Наша политика как по отношению к царской России, так и по отношению к государству во главе с Колчаком и Деникиным была бы неизменной. Теперь придется мириться с Советской Россией — иного Выхода у нас нет»[230]. Судя по всему, генерал тоже решил «уесть» треклятые Англию и Францию «сильным союзом» — «сильным союзом» с Россией, хотя бы и Советской. Но то же самое, как видим, он попытался бы сделать и с Россией Колчака, и с Россией Деникина, и даже с царской, сохранись она. Проще говоря, ему нужен был не «сильный союз» с Россией Вне зависимости от правящего в ней режима, а очень сильный аргумент для геополитического шантажа унизившего Германию Запада.
— «Если же большевизм не откажется от мировой революции, то им следует дать отпор на наших собственных границах… Мы готовы, в собственных интересах, которые в данном случае совпадают с интересами Антанты, создать вал против большевизма»[231].]
Конечно, коварство коварством, но его тоже недостаточно. Правда, история не раз подтверждала, что случай помогает. Однако давно уже установлено, что если и помогает, то только подготовленному уму. В таком смысле его ум действительно был подготовлен коварством, но к восприятию импульсов, шедших от более подготовленных и еще более коварных умов. Что, кстати говоря, и имело место в действительности — на пост начальника официально распущенного германского генштаба он пришел с должности военного эксперта германской делегации на Версальской конференции.
Существующая ныне аксиома, в силу которой в интересующей нас истории все обычно списывают на Версальский «мирный» договор, которым Германия действительно была унижена, раздавлена и ограблена, на самом деле ничего не объясняет. Хотя формально посыл верный — к примеру, Сект действительно говаривал, что сотрудничество с Россией позволит Германии осуществить «подрыв основ Версальского мирного договора»[232]. Заметьте, «подрыв основ» уже имеющегося в наличии договора. Но тогда вопрос — а как быть с тем, что переговоры с Радеком начались значительно раньше подписания Версальского мирного договора? Соответственно выходит, что ракурс обсуждения «подрыв основ Версальского мирного договора», который еще только предстояло подписать, могли задать только те умы, которые задолго до этой процедуры в полной мере осознавали, что предметом переговоров должна стать альтернатива неумолимо грядущему версальскому унижению. Не менее ясно эти же умы должны были понимать, что основой переговоров должна стать платформа, имевшая идущее из прошлого интеллектуальное обоснование, подкрепленное в недавнем прошлом практическими делами, но в то же время и имеющее все черты так называемого благородного шантажа, гремучие последствия которого ясно понимал бы и сам контрпартнер. При этом похабный Брест-Литовский мирный договор от 3 марта 1918 г. не мог использоваться в качестве исходной точки. В «лучшем случае» его могли иметь в виду чисто теоретически. Эти же умы должны были точно знать, с кем они имеют дело, какие конкретно силы представляет партнер, каковы его интеллектуальные способности в плане адекватного восприятия предлагаемого и точного донесения содержания переговоров и достигнутых договоренностей до своего руководства. Наконец, они должны были обладать хорошо развитыми навыками и опытом как тайных интриг, так и тайной дипломатии, в том числе и с такой «публикой», которую представлял Радек. Иначе серьезного диалога могло бы и не получиться — в конце-то концов Радек сидел в берлинской кутузке, а не они в московской. Если суммировать все необходимые требования, то принципиальный портрет этих персоналий должен был быть таким. Подлинными авторами концептуальной идеи о военно-политическом сотрудничестве двух изгоев послевоенной Европы как конкретного предмета тайных переговоров, а следовательно, и подлинными инициаторами тайных переговоров должны были быть именно те лица, которые были не только превосходно подготовлены к таким интригам интеллектуально, но и обладали колоссальным опытом закулисной деятельности, в том числе и опытом проведения тайных, многоходовых и долговременных операций, особенно же на стыке разведки, дипломатии, политики и деятельности тайных обществ. Только в этом случае диалог с германской стороны мог получиться серьезным. Как, впрочем, и с советской. Эти люди должны были:
— в мельчайших деталях знать тайную историю недалекого прошлого;
— располагать необходимыми связями и влиянием в различных кругах общества для последующего проведения в жизнь достигнутых договоренностей;
— обладать непререкаемым в глазах тех, кого представлял Радек, авторитетом, который уже одним только фактом своего существования безальтернативно понуждал бы и его самого и особенно стоящие за ним силы в Москве к адекватному восприятию обсуждавшейся проблемы и достигнутых договоренностей. Последнее было особенно важно для прагматичных немцев, ибо они-то прекрасно знали подлую манеру Ленина интриговать буквально на пустом месте, «выцыганивая» не всегда понятные для них выгоды для себя.
Именно так все и произошло. Через 21 год после описываемых событий один из тех, о ком пойдет речь, легендарный германский геополитик и конспиролог, военный разведчик, генерал-майор Карл Хаусхофер в одном из самых знаменитых своих трудов — «Континентальный блок: Центральная Европа — Евразия — Япония» (1940) — напишет о тех событиях следующее: «И когда после войны (Первой мировой войны. — А. М.) один из наших наиболее значительных и страстных политических умов, Брокдорф-Ранцау, захотел вновь ухватиться за нить и я был причастен к этому, то с русской стороны такую линию распознали две личности, с которыми и пытались готовить для нее почву»[233].
А двумя русскими государственными деятелями, со слов самого же Карла Хаусхофера, были Карл Бернгардович Радек и народный комиссар по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин!
Обратите внимание на то, что речь шла именно о «восстановлении нити контактов»! Факт этот очень дорогого стоит! Только что там было «восстанавливать», коли весь «великий октябрь» формально и так был «творением» германской агентуры влияния?! И что было «распознавать» тем же Радеку или Чичерину, если они и так с дооктябрьских времен плясали под дудку германского генштаба?! Разве не было бы вполне достаточным просто цыкнуть на них, да и на того же Ленина, и все покатилось бы само собой как по маслу. Если бы все было так просто… И вот тут нам придется вернуться к вояжу Дзержинского и уже в деталях показать его значение в «восстановлении нити контактов».
Дело в том, что едва только весть о предстоящем секретном вояже Дзержинского достигла ушей британской разведки, в первую очередь там окончательно утвердились во мнении, что, «когда война закончится, германизированная Россия будет угрозой для всего мира», то есть для англосаксонского. Что, собственно говоря, и активизировало интервенции стран Антанты против России. Антанта и прежде всего Великобритания стремились не допустить такого развития событий, намереваясь, в том числе и за счет интервенций, развести Россию и Германию чисто в географическом смысле как можно дальше друг от друга.
Но именно поэтому-то в числе первых «двух русских государственных деятелей», якобы что-то «распознавших», тем более какую-то «линию», и оказались ближайшие подручные «вождя» — мастер тайных интриг Карл Радек и блестяще подготовленный как дипломат Георгий Васильевич Чичерин. Карл Хаусхофер не зря их назвал. Его «восстановление нити контактов» означало также и восстановление нити идеи летнего предложения Чичерина, сделанном им от имени Ленина. Но прежде всего это означало восстановление как дооктябрьских, так и постоктябрьских контактов с большевистской верхушкой. И даже не столько само восстановление самих этих контактов, поскольку они не были потеряны в прямом смысле слова, но при опоре на них восстановление нити высказывавшихся ранее мыслей о военно-геополитическом союзе, развитие и доведение их до практической реализации в ближайшем же будущем. Это была чистейшей воды переброска концептуального моста в будущее при наличии опоры в прошлом! И то, что именно Карл Хаусхофер, к тому времени уже известный геополитик, ученый, военный, разведчик, принял самое деятельное участие в «восстановлении нити контактов» — лучшая гарантия того, что оно происходило именно же на стезе уже принципиально оформившейся идеи о военно-геополитическом союзе!