Читать интересную книгу Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - Александр Никишин

Жуков. Окончен бой. Теперь настало время

Шакалов и ворон.

(Уходит.)

Хрущев. Как дерзок он! Почтенья никакого

К чинам и званиям. А он-то кто такой?..

А дальше по ходу пьесы – Хрущев и Молотов кидают монетку: кому теперь править страной. Выпадает Хрущеву. Но пьеса – неблагодарный для цитирования материал, коль скоро речь идет о реальной истории. К сожалению, Дмитрий Карапузов пишет фамилию Каганович с «о», но уроженцу Екатеринбурга, где метрополитен не носил имени собутыльника Сталина, это простительно, тем более что ошибка не умаляет несомненных достоинств пьесы – «пьяные» детали сталинской речи подмечены достаточно правдоподобно.

Последние дни жизни принесли Сталину нечеловеческие страдания. Коллапс, из которого его вывели с помощью лошадиной дозы камфоры, кофеина, строфантина и проч., потом кровавая рвота, острые нарушения коронарного кровообращения – казалось бы, все, как у рядового старика, много пившего, страдавшего табачной зависимостью, постоянно нарушавшего режим.

Недоумение врачей: а откуда кровавая рвота?

Ответ напрашивался, но произнести его вслух никто не решался – такое бывает только при отравлении…

Что, новые Моцарт и Сальери? Сталин и Берия? Уж не за обеденным ли столом отравил он его и не в ту ли ночь, когда Сталин обронил напугавшую соратников страшную фразу: «Кое-кто считает, что можно жить старыми заслугами… Ошибаются…»?

История об этом умалчивает. Да и не наша задача эту загадку разгадывать. Пусть другие ломают головы.

Еще по одной версии, Сталин в ту ночь пребывал в хорошем настроении. Будучи изрядно навеселе, шутливо ткнул кулаком в живот Никиту Хрущева и проревел с хохляцким акцентом: «Мы-ыкыта!» В четыре утра, выпроводив своих высоких гостей, весело сказал охраннику Хрусталеву:

«Я ложусь спать. Вы тоже можете вздремнуть. Я не буду вас вызывать…»

И – не вызвал больше никого.

Потом были похороны Сталина, давка на Трубной площади (ее тут же окрестили второй Ходынкой из-за больших жертв), запрет на въезд в Москву пассажирских поездов и электричек, чтобы не создавать эксцессов.

Страна в тот день пила крепко. Одни, поминая Вождя, другие – проклиная. На вопрос: «А как вы отреагировали на смерть Сталина в марте 1953 года?» – другой известный Иосиф – русский поэт, лауреат Нобелевской премии – Бродский рассказал историю, похожую на притчу:

«Я тогда учился в… «Петершуле». И нас всех созвали в актовый зал. В «Петершуле» секретарем парторганизации была моя классная руководительница Лидия Васильевна Лисицына. Ей орден Ленина сам Жданов прикалывал – это было большое дело, мы все об этом знали. Она вылезла на сцену, начала чего-то там такое говорить, но на каком-то этапе сбилась и истошным голосом завопила: «На колени! На колени!»

И тут началось такое! Кругом все ревут, и я тоже как бы должен зареветь. Но – тогда к своему стыду, а сейчас, думаю, к чести – я не заревел. Мне все это было как бы диковато: вокруг все стоят и шмыгают носами. И даже всхлипывают; некоторые действительно всерьез плакали. Домой нас отпустили в тот день раньше обычного.

И опять, как ни странно, родители меня уже поджидали дома. Мать была на кухне. Квартира – коммунальная. На кухне кастрюли, соседки – и все ревут. И мать ревет. Я вернулся в комнату в некотором удивлении. Как вдруг отец мне подмигнул, и я понял окончательно, что мне по поводу смерти Сталина особенно расстраиваться нечего… Мне тогда сколько было – шестнадцать лет, да? Никаких особенных чувств я к Сталину не испытывал, это точно. Скорее он мне порядком надоел. Честное слово! Ну везде его портреты! Причем в форме генералиссимуса – красные лампасы и прочее. И хотя я обожаю военную форму, но в случае со Сталиным мне все время казалось, что тут кроется какая-то лажа. Эта фуражка с кокардой и капустой, и прочие дела – все это со Сталиным как-то не вязалось, казалось не очень убедительным. И потом эти усы! И между прочим, в скобках, – знаете, на кого Сталин производил очень сильное впечатление? На гомосексуалистов! Это ужасно интересно. В этих усах было что-то такое южное, кавказско-средиземноморское. Такой папа с усами!..»

В этой книге два главных действующих лица – Сталин и водка. Простимся с первым из двух персонажей – со Сталиным. Сталины, какими бы они ни были великими по своим делам, по вкладу в историю человечества – простые смертные. Они приходят и уходят, проживая, по сути, заурядную человеческую жизнь. А вот водка – эта гадкая, мерзкая, тупящая, пьянящая, сшибающая с ног, мерзейшая просто жидкость – остается с нами многие века. И как бы ее, бедную, несчастную, проклятую многими поколениями русских людей, ни распинали и ни растаптывали, ни унижали и ни оскорбляли «злодейкой с наклейкой», причиной всех пороков и бед, мы ее пьем и пьем, невзирая ни на звания, ни на отличия – бедные ли мы или богатые, здоровые или больные, умные или совсем тупые.

Злые и добрые, жестокие и не очень, образованные и безграмотные, мы все оказываемся перед нею равны и беззащитны – и гении, и плебс; она у нас эквивалент добра и зла, предмет вожделений и причина любого зла.

«Вначале было слово. И слово было у Бога. И слово было «водка». В огромном замкнутом пространстве России водка дает и водка берет… Водка прошлась колесом почти по каждой русской семье, как война с Гитлером и сталинские репрессии… При слове «водка» русский человек начинает вести себя непредсказуемо. Как будто дыра пробивается в подсознание, и там все начинает булькать, пузыриться, ходить ходуном, а на поверхности возникают всякие разные жесты и мимика, глаза загораются, руки потираются; кто подмигивает, кто прищуривается, кто глуповато во весь рот улыбается, кто щелкает пальцами, кто хмурится и впадает в прострацию, но никто, от верхов до низов, не остается равнодушным, выключенным из игры. Мы все в России – заложники водки в большей степени, чем любой политической системы. Короче, водка – русский бог…»

Это написал модный писатель Виктор Ерофеев (не путать с Венедиктом Ерофеевым, автором «Москва – Петушки!»). Что ж, это его взгляд на суть предмета нашего изучения, выстраданный, судя по всему, путь его проб и его ошибок.

Но бог ли водка? Если водка – бог, то ведь с богом у нас никогда не церемонились – сегодня он есть, а завтра его вроде как и нет. Какие-то не совсем честные у нас с ним отношения. Тот, кто вчера рушил его храмы, сегодня их снова возводит, не моргнув глазом. С богом, даже если ты погряз в пороках, все-таки как-то можно столковаться, чего-то у него вымолить – прощения, отпущения грехов, душевного покоя.

А поди, вымоли это у водки. Она глуха к любым человеческим бедам, в ней нет ни капли сострадания, она такая, какая она есть, – как китч – смотреть противно и оторваться невозможно. Не бог весть что. «Из домработниц, а форсу, как у комиссарши!» Но ведь есть в ней что-то такое, без чего русскому человеку никак не прожить. И это «что-то» просыпается, лишь только вступишь с ней в общение. Она как ветреная красавица, которой все безразличны. Она будит любовь, которую через миг превратит в ненависть, она рождает героев и мудрецов, а потом, словно бы в насмешку, из героя делает на глазах труса, а из мудреца – глупца.

Богач с ней становится нищим, а здоровый – больным. Она не бог, она – как проклятие фараонов, и на всем, к чему она прикоснется, ляжет печать. И тайны – в том числе. Как «без Бога не до порога», так и без водки и сам русский человек, и история его России и бледны, и пусты, и серы, и неинтересны, а подчас даже и лживы.

Вот ведь тоже – какая-то напасть! А всего-то ведь жидкость, простая смесь воды и спирта. Но в этой простоте какое-то бездонное величие, как в пушкинском явлении чумы. И если она – бог, то почему в пьяной горячке и профессор, и дворник видят одинаково – ухмыляющихся чертей и змей, словно бы водка их мозг нивелирует, упрощает до простого и такого понятного атома желанного удовольствия. Но за этим удовольствием – беда, тоска, смерть, пропасть.

Вот тоже, придумали же русские такое, чему не найти ни объяснений, ни логики!

Мы живем с водкой в параллельных мирах. Но эти параллели вопреки любым законам математики постоянно пересекаются, издевательски пьяно извиваясь и переламываясь в истории России. Водку вдруг запрещают, говорят: все, хватит, она нас достала! И она исчезает легко и просто, как будто бы ее никогда и не было, как будто бы – навсегда. А на самом деле просто готовит свое новое пришествие, потому что понимает, что без нее русскому человеку – никак, чем бы ее ни пытались заменить.

Кстати, не бог весть какой мудрец был Леонид Ильич Брежнев, а ведь именно он нашел правильные слова о водке. Было это в начале 70-х годов. Он и Андрей Андреевич Громыко, тогдашний министр иностранных дел СССР, возвращались с правительственной дачи. Брежнев был за шофера, он любил сам водить машину. Громыко решил воспользоваться ситуацией и завел непростой разговор. Непростой, так как он не знал, какая будет реакция Брежнева: