— А что было потом? — потребовал продолжения Турецкий.
А потом наступили муки раскаяния, тяжелейшие, разрывающие душу, когда хотелось умереть или забыться навсегда. Андрей Каледин сидел на стуле перед включенным телевизором и тупо смотрел на экран. Мелькали веселые лица, народ ликовал, поздравляя друг друга и телезрителей с наступившим Новым годом. А он, обхватив голову руками и раскачиваясь, как в бреду, повторял хриплым шепотом: «Что я натворил? Что я натворил?» Он заставлял себя думать, что это страшный сон, что сейчас он проснется и кошмар закончится. Но мысли вновь и вновь возвращались к ужасному: его руки сжимают тонкую шейку девушки, которую он любил больше всего на свете, она бьется в его руках и вдруг обмякает. И тогда он понимает, что он ее убил. «Что я натворил?» Глухие рыдания сотрясают его большое тело и понимание необратимости содеянного разрывает его душу. Как жить дальше с этим? — думает он в отчаянии и раскачивается, раскачивается как маятник, желая одного — немедленно умереть. «Я сошел с ума!» — думает он в ужасе. Разве можно было предположить еще час назад, что он собственными руками погубит жизнь той, о которой грезил совсем недавно с такой невыразимой нежностью, с такой любовью… «Что я натворил!»
Отстраненно он слышал взволнованные голоса в подъезде, лязг открываемой двери лифта, отчаянный женский крик, крик мужчины, похожий на рев раненого зверя, голоса соседей, которые вышли на шум, звук сирены милицейской машины, топот сапог милиционеров возле двери своей квартиры, кто-то испуганным голосом вызывал по телефону «Скорую помощь». Позже зазвучали голоса санитаров:
— «Левее, левее, так носилки не пройдут… Подними одну сторону повыше…»
Опять женский душераздирающий крик: «Оленька… Ой, держите ее, она сейчас упадет…» Чей-то голос прямо под дверью Каледина вызывал по рации опергруппу. Потом он же вызвал еще одну «Скорую помощь».
— Бригада по этому адресу уже выехала! — услышал Каледин по рации ответ, но голос под дверью раздраженно повторил:
— Нужно еще бригаду! Не везти же их обеих в одной машине! Первая поехала в морг Института судебной медэкспертизы!
«Боже мой, что я натворил!» — Каледин, заглушая рыдания, зажал рот ладонью. Потом бросился в ванную, закрыл дверь и, включив душ, завыл.
— Я не хотел ее убивать, — страдальческим голосом объяснял Каледин. — Я просто хотел заставить ее замолчать, а она все порывалась кричать. И я случайно, не рассчитал силы… — Он в отчаянии смотрел на свои руки, вытянув их перед собой.
— Но зачем же вы вновь и вновь убивали ни в чем не повинных девушек? Тут уж на случайность никак нельзя сослаться, — перебил его Гоголев.
— После того случая со мной что-то произошло.
С Олей я испытал такое, чего раньше никогда не было. Прошла всего неделя, и вдруг у меня опять возникло такое острое желание, что я не мог с собой совладать.
Я тогда как раз слушал музыку Шопена, фортепьянный концерт. В тот раз музыка показалась мне такой эротичной… Я стал вспоминать ощущения, которые испытал с Олей тогда, в лифте. И пошел гулять. Забрел в один двор, зашел в подъезд. И тут появилась она.
Со скрипкой в руке. Она меня не видела. На меня накатило что-то страшное, я не смог противиться этому… — Каледин заскрипел зубами. — Со мной потом каждый раз такое происходило…
Турецкий выключил магнитофон.
— Все, на сегодня хватит. Позовите конвой.
Каледин покорно встал, руки у него повисли, как плети, но конвоир велел заложить их за спину и увел Каледина. В дверях тот на секунду остановился и затравленно оглянулся на Турецкого, как будто искал у него защиты. Турецкий отвел взгляд.
— А работы нам с ним предстоит — врагу не пожелаешь. Это же сколько еще выслушивать о его мерзостях! — покачал головой Гоголев.
— Зато теперь любимый город может спать спокойно, — оптимистично заявил Грязнов. И окинув взглядом оперов, удивленно спросил: — Мужики, да вы чего? Такое дело провернули! А гулять? Кто обещал ящик «Путинки» выставить, когда убийцу найдем?
Все заговорили разом, вышли толпой в коридор, поджидая Гоголева, который замешкался, запирая свой кабинет на ключ. Когда все спустились на улицу и на минуту остановились, с наслаждением вдыхая влажный после дождя воздух, молоденький дежурный посмотрел с уважением на «важняков» и подумал: «Закончу юрфак, поднаберусь опыта и тоже раскрою какое-нибудь такое запутанное дело, что все только ахнут!»
Через два дня опергруппа Турецкого уезжала с Московского вокзала в родной город. Турецкий должен был задержаться еще ненадолго и напутствовал друзей:
— Не забудьте Ирке передать, что я аки ангел небесный — скромен и верен, а также неподкупен, чего и ей желаю.
Поезд тронулся, все стали махать друг другу руками, а Галя — картинно прикладывать к сухим глазам носовой платочек. Турецкий не удержался и схулиганил:
— Прощай, любимая, береги мою жену! Не рассказывай ей ничего! Я больше так не буду!
Галя погрозила ему кулаком и рассмеялась.
— Ну как там мой подопечный? — спросил Турецкий у Гоголева.
— Дает показания. Мы его каждый день вызываем, на каждом допросе только по одному эпизоду выдерживает. Потом рыдать начинает.
— А психиатрическую экспертизу намечаете?
— Вчера провели. Конечно, мужик со сдвигом. Захочешь, приходи почитать заключение психиатрической экспертизы. Кстати, Саша, а как твоя проверка? Закончена?
Турецкий хитро улыбнулся:
— Так у меня же комплексная! У меня к тебе тоже вопрос на засыпку — придумал подарок моей Ирке?
— Конечно! Цветы. И только цветы. Но столько, чтоб она в них утонула. Купи ей бадейку с цветами. Женщины это любят.
Они пересекли площадь и направились к машине, в которой сидел красавец Василиса. И глаза его были печальны.