Читать интересную книгу Последняя тайна храма - Пол Сассман

– Это слово… «менора»… оно что-нибудь значит? – спросил он наконец, пытаясь продолжить разговор и разрядить повисшее в воздухе напряжение.

Незнакомец опустил глаза и, загадочно улыбнувшись, словно ожидал вопроса, подошел к светильнику.

– На иврите это слово значит «канделябр», – сказал он тихо; лучи отражались яркими искрами в его сапфирных зрачках. – Светильник Божий, символ великой силы нашего народа. Главный символ. Знак знаков.

Вопреки надеждам Халифы его вопрос не снял, а лишь усилил напряжение. Однако по непонятной причине, сам того не желая, инспектор как заколдованный внимал словам седовласого мужчины.

– Она… такая красивая, – пролепетал детектив, скользя взглядом по изящному стволу и изогнутым ветвям подсвечника.

– Пожалуй, – сказал хранитель. – Однако, как и любая репродукция, она не более чем тень оригинала – настоящего, истинного светильника, отлитого великим ювелиром Бецалелем в незапамятные времена Моисея и исхода из Египта. – Он коснулся крайней ветви канделябра. – Та менора была поистине прекрасна. – Его глаза напоминали двух ярко-голубых бабочек, обосновавшихся по обеим сторонам горбатого носа. – Семь ветвей с грациозными, точно стебли цветов, капителями, с чашами, похожими на миндаль, – и все это из чистого золота, без примесей. Поначалу она хранилась в одной обители в пустыне, затем в Первом Храме, воздвигнутом Соломоном, затем во Втором и так до вторжения римлян, когда она бесследно исчезла. Увидят ли люди ее снова? – Он пожал плечами. – Кто знает… Возможно, однажды и увидят.

Он прервался, задумчиво посмотрев на светильник, словно вспоминая далекое прошлое; затем, опустив руку, обернулся к Халифе.

– Ее обнаружат в Вавилоне, – сказал он вдруг. – Так гласит пророчество. Истинную менору найдут в Вавилоне, в доме Абнера. В надлежащее время.

Вновь инспектора осенила мысль, что мужчина говорит о чем-то очень важном, но в чем именно заключалось значение его слов. Халифа объяснить не мог. Они смотрели некоторое время в глаза друг другу, затем Халифа стал крутить головой, словно ища что-то, пока не остановил взгляд на настенных часах над входом.

– Проклятие! – воскликнул он.

Ему казалось, что он зашел в синагогу минут пятнадцать, от силы двадцать назад, однако часы показывали, что уже пять. Он пробыл здесь больше трех часов! Сверившись с наручными часами, полицейский удрученно закачал головой и сказал, что ему пора уходить.

– Я совершенно потерял ощущение времени.

– Что ж, менора может оказывать волшебное действие, – сказал хранитель, улыбнувшись. – И это поистине мистическая сила.

Халифа посмотрел в глаза собеседнику и почувствовал легкое головокружение, будто падал с огромной высоты в кристально чистый голубой бассейн. Затем, качнув головой, инспектор прошел мимо светильника и направился к выходу.

– Позвольте узнать, как вас зовут? – окликнул его мужчина.

Халифа обернулся.

– Юсуф, – ответил он. Затем, скорее из вежливости, нежели из любопытства, он задал ответный вопрос.

– Мое имя – Шомер Ха-Ор. Такое же, как у моего отца и у отца моего отца. Надеюсь вас скоро снова увидеть, Юсуф. Я даже знаю, что мы еще увидимся.

Инспектор не успел переспросить, что он хотел этим сказать, как мужчина махнул на прощание и удалился в тень, словно перейдя в иной, незримый, мир.

Иерусалим

Состоящая из нескольких бесформенных каменных зданий желто-белого цвета, огороженная низким забором, психиатрическая клиника «Кфар Шаул» находится на поросших соснами возвышенностях северо-западнее центра Иерусалима, в направлении Иудейских холмов. Бен-Рой приехал в первой половине дня и, поставив машину у главного входа, вошел в будку охранника. На требование предъявить пропуск он сказал, что договорился с врачом о посещении, и попросил вызвать доктора. Кряхтя, охранник связался с коллегой из другого блока, и через три минуты к Бен-Рою подошла полная женщина средних лет в белом халате, представившаяся как доктор Гильда Ниссим. Она повела инспектора по территории госпиталя.

Поездка в психбольницу была не запланированным шагом, а, скорее, актом отчаяния. Работая накануне целые сутки, Бен-Рой так и не сумел найти ни единой связи между Питом Янсеном и Ханной Шлегель. Конечно, совсем напрасно время не пропало: он узнал точную дату интернирования Шлегель в Освенцим, а также название места, где они с братом содержались до отправки в концлагерь – Ресебеду. Однако имевшейся информации было явно недостаточно, чтобы составить более или менее полную и четкую картину ее жизни, не говоря уже о возникновении взаимной неприязни между ней и Янсеном.

Слабый проблеск надежды забрезжил после поездки в мемориальный комплекс жертв холокоста «Яд Вашем», где Шлегель работала на полставки в архиве. Один из сотрудников сказал ему, что Шлегель занималась вполне рутинной работой: составлением картотеки и несложным поиском. Однако, по словам того же сотрудника, она вела еще какое-то частное исследование. Правда, что именно Шлегель изучала, бывший коллега не знал. Тем не менее он предположил, что оно могло быть связано с Дахау, потому что несколько раз он замечал, как Шлегель изучает воспоминания выживших узников этого концлагеря. Бен-Рой тут же вспомнил, что соседка Шлегель, госпожа Вейнберг, также упоминала, что видела ее с материалами по Дахау, а Майди, парень, который поджег ее квартиру, рассказывал, что его поразило количество бумаги в доме, напомнившем ему архив. Следователь считал, что эти детали, услышанные им от разных и незнакомых между собой людей, намекают на возможную связь между «частным исследованием». Питом Янсеном и убийством Шлегель. Но все попытки проследить связь глубже оборачивались неудачей.

В итоге, кроме Исаака Шлегеля – брата-близнеца убитой, вариантов не оставалось. Как ни крути, Бен-Рой попал впросак.

– Мне рассказывали, что господин Шлегель слегка долбанутый, – сказал Арие, пока они шли вверх по бетонированной дорожке, извивавшейся между корпусами больницы, цветочными клумбами, посадками сосен и кипарисов.

Врач посмотрела на него неодобрительным взглядом.

– У него серьезно нарушена психика, если вы это имеете в виду, – ответила она. – Он и раньше страдал от острого посттравматического расстройства, полученного во время войны, а когда умерла его сестра… Да, это окончательно подорвало его. Они были очень близки. Но с такой болезнью трудно было ожидать положительного исхода. Как это ни грустно.

Они обогнули слева огороженную площадку, на которой двое грузных мужчин в пижамах играли в настольный теннис, и подошли к современному белому одноэтажному зданию с табличкой: «Психиатрический центр – Северный корпус». Открыв стеклянную дверь, врач впустила Бен-Роя в пустой светлый коридор. В воздухе слегка ощущался запах хлорки и вареных овощей, в тишине отчетливо слышался шум наружного вентилятора. Из глубины здания донесся вопль мужчины, взывавшего к Саулу и Седекии[74] и кричавшего что-то неразборчивое о Страшном суде. Бен-Рой вопросительно посмотрел на сопровождавшую его женщину.

– Это не…

– …господин Шлегель? – Она невесело ухмыльнулась. – Не волнуйтесь. У Исаака хватает проблем, но, во всяком случае, он не воображает себя ветхозаветным пророком. Он вообще и рта-то почти не открывал за эти пятнадцать лет.

Они остановились у последней палаты в конце коридора. Доктор Ниссим слегка кивнула, затем приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

– Привет, Исаак, – поздоровалась она мягким, нежным голосом. – К тебе гость. Не пугайся, он просто хочет тебя о чем-то спросить. Хорошо?

Ответа Бен-Рой не услышал.

– Так, значит, на все про все у вас двадцать минут – и ни минутой больше. И не забывайте, что здесь не полицейский участок, поэтому ведите себя помягче. Надеюсь, вы меня поняли?

Доктор посмотрела в глаза следователю, затем коротко кивнула и пошла обратно, скрипя резиновыми шлепанцами по гладкому мраморному полу. На время Бен-Рой сконфузился, чувствуя себя неуютно в стерильно чистом, искусственном помещении больницы, где даже воздух и тот будто был пропитан лекарствами. Собравшись с мыслями, он вошел в палату и прикрыл за собой дверь.

В яркой, залитой солнцем комнате мебели было минимум – лишь стол и кровать, – зато по стенам, от потолка до пола, словно откромсанные лоскуты обоев, висели карандашные рисунки, совсем неказистые, с кривыми линиями, какие выводят малолетние дети. Напротив двери, в кресле возле окна, сидел немощный мужчина в светло-зеленой пижаме и тапках. Он неподвижно глядел в японский садик за окном, в костлявых руках сжимая потрепанную книгу в зеленом переплете.

– Господин Шлегель?

Мужчина в кресле не отреагировал. Бен-Рой, потоптавшись в недоумении на одном месте, взял деревянный стул и сел напротив пациента лечебницы.

– Господин Шлегель, – повторил он, стараясь говорить как можно спокойнее, без лишнего давления, – меня зовут Арие Бен-Рой, я из полиции. Можно спросить вас о… о вашей сестре, Ханне?