На реке Сухоне
Много серой воды, много серого неба,И немного пологой нелюдимой земли,И немного огней вдоль по берегу… Мне быСнова вольным матросомНаниматься на корабли!Чтоб с веселой душойСнова плыть в неизвестность, —Может, прежнее счастье мелькнет впереди!..Между тем не щадятЭту добрую местность,Словно чья-нибудь месть, проливные дожди.Но на той стороне под всемирным потопомПритащилась на берег —Видно, надо — старушка с горбом,Но опять мужики на подводе примчались галопомИ с телегой, с конямиВзгромоздились опять на паром.Вот, я думаю, стать волосатым паромщиком мне бы!Только б это избрать, как другие смогли,Много серой воды, много серого неба,И немного пологой родимой земли,И немного огней вдоль по берегу…
Девочка играет
Девочка на кладбище играет,Где кусты лепечут, как в бреду.Смех ее веселый разбирает,Безмятежно девочка играетВ этом пышном радостном саду.
Не любуйся этим пышным садом!Но прими душой, как благодать,Что такую крошку видишь рядом,Что под самым грустным нашим взглядомВсе равно ей весело играть!..
Над вечным покоем
Рукой раздвинув темные кусты,Я не нашел и запаха малины,Но я нашел могильные кресты,Когда ушел в малинник за овины…
Там фантастично тихо в темноте,Там одиноко, боязно и сыро,Там и ромашки будто бы не те —Как существа уже иного мира.
И так в тумане омутной водыСтояло тихо кладбище глухое,Таким все было смертным и святым,Что до конца не будет мне покоя.
И эту грусть, и святость прежних летЯ так любил во мгле родного края,Что я хотел упасть и умеретьИ обнимать ромашки, умирая…
Пускай меня за тысячу земельУносит жизнь! Пускай меня проноситПо всей земле надежда и метель,Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон,Приду сюда, где белые ромашки,Где каждый смертный свято погребенВ такой же белой горестной рубашке…
<1966>
Памяти Анциферова
На что ему отдых такой?На что ему эта обитель,Кладбищенский этот покой —Минувшего страж и хранитель?— Вы, юноши, нравитесь мне! —Говаривал он мимоходом,Когда на житейской волнеНосился с хорошим народом.Среди болтунов и чудилШумел, над вином наклоняясь,И тихо потом уходил,Как будто за все извиняясь…И нынче, являясь в бреду,Зовет он тоскливо, как вьюга!И я, содрогаясь, идуНа голос поэта и друга.Но — пусто! Меж белых могилЛишь бродит метельная скрипка…Он нас на земле посетил,Как чей-то привет и улыбка.
1966
Нагрянули
Не было собак — и вдруг залаяли.Поздно ночью — что за чудеса! —Кто-то едет в поле за сараями,Раздаются чьи-то голоса…
Не было гостей — и вот нагрянули.Не было вестей — так получай!И опять под ивами багрянымиРасходился праздник невзначай.
Ты прости нас, полюшко усталое,Ты прости как братьев и сестер:Может, мы за все свое бывалоеРазожгли последний наш костер.
Может быть, последний раз нагрянули,Может быть, не скоро навестят…Как по саду, садику багряномуГрустно-грустно листья шелестят.
Под луной, под гаснущими ивамиПосмотрели мой любимый крайИ опять умчались, торопливые,И пропал вдали собачий лай…
<1966> * * *
«Окошко. Стол. Половики…»
Окошко. Стол. Половики. В окошке — вид реки…Черны мои черновики. Чисты чистовики.
За часом час уходит прочь, Мелькает свет и тень.Звезда над речкой — значит, ночь, А солнце — значит, день.
Но я забуду ночь реки, Забуду день реки:Мне спать велят чистовики, Вставать — черновики.
1966
Последняя ночь
Был целый мир зловещ и ветрен,Когда один в осенней мглеВ свое жилище Дмитрий КедринСпешил, вздыхая о тепле…
Поэт, бывало, скажет словоВ любой компании чужой,Его уж любят, как святого,Кристально чистого душой.
О, как жестоко в этот вечерСверкнули тайные ножи!И после этой страшной встречиНе стало кедринской души.
Но говорят, что и во прахеОн все вставал над лебедой, —Его убийцы жили в страхе,Как будто это впрямь святой.
Как будто он во сне являлсяИ там спокойно, как никто,Смотрел на них и удивлялся,Как перед смертью: — А за что?
1966
Черная туча
Черная туча надвинулась вдруг,Мрак нагоняя на душу.Черная, черная ходит вокруг,Чтоб навязать свою дружбу!
Черная туча! Уйди подобру!Я, если надо, не струшу.Даже на миг я в друзья не беруТех, кто чернит мою душу!
* * *
«Седьмые сутки дождь не умолкает…»
Седьмые сутки дождь не умолкает.И некому его остановить.Все чаще мысль угрюмая мелькает,Что всю деревню может затопить.Плывут стога. Крутясь, несутся доски.И погрузились медленно на дноНа берегу забытые повозки,И потонуло черное гумно.И реками становятся дороги,Озера превращаются в моря,И ломится вода через пороги,Семейные срывая якоря…
Неделю льет. Вторую льет… КартинаТакая — мы не видели грустней!Безжизненная водная равнина,И небо беспросветное над ней.На кладбище затоплены могилы,Видны еще оградные столбы,Ворочаются, словно крокодилы,Меж зарослей затопленных гробы,Ломаются, всплывая, и в потемкиПод резким неслабеющим дождемУносятся ужасные обломкиИ долго вспоминаются потом…Холмы и рощи стали островами.И счастье, что деревни на холмах.И мужики, качая головами,Перекликались редкими словами,Когда на лодках двигались впотьмах,И на детей покрикивали строго.Спасали скот, спасали каждый домИ глухо говорили: — Слава Богу!Слабеет дождь… вот-вот… еще немного…И все пойдет обычным чередом.
<1966>
По дороге из дома
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});