Читать интересную книгу Чародейский рок. Чародей и сын - Кристофер Сташеф

Жестокие.

Боковым зрением Магнус ловил сюжеты, где сценам любви сопутствовали хлысты и цепи, связанные по рукам и ногам мужчины и женщины в карнавальных полумасках. Эти сцены шокировали Магнуса. Как любовь могла сопрягаться с жестокостью?! Что-то заставило его осознать: его, чародея, одурманил, заманил в ловушку некто более искушенный в магии. При мысли об этом Магнусу стало не по себе — ведь он был самым опытным эспером в своем поколении. Кто же она была такая, эта женщина, если сумела зачаровать его, приманить своей красотой, этим роскошным миражом? Как она могла завладеть им до такой степени, что он и не подумал сопротивляться?

Да была ли она женщиной?

Его словно хлестнули по щеке наотмашь. Магнус напряг всю свою волю ради того, чтобы разрушить чары, чтобы увидеть в истинном свете все, что его окружало. На мгновение перед ним предстали голые каменные стены, увешанные паутиной, полусгнившая солома на полу… и самая отвратительная старуха, какую только можно было себе вообразить.

Лишь несколько жалких седых волосков украшали ее покрытую старческими пятнами макушку. Огромный крючковатый нос торчал из груды бородавок, светились желтые злобные глаза, в глубоких складках почти не виден был рот, но когда старуха разжимала губы, обнажались коричневые гнилые зубы. Старая карга, шамкая полубеззубым ртом, приговаривала:

— Нет, нет, шпи, шпи, жабудь про эту ужашное видение, оно ненаштояшшее… Вернишь к правде, к тому, што ешть, и ты опять увидишь мои прелешти, мои шокровишша…

Шепелявое пришепетывание вдруг сменилось зазывным пением — гортанным, мелодичным, чуть хрипловатым, полным желания, и красавица вернулась, а за ее спиной заиграли яркими красками гобелены. Женщина обнажилась до пояса и превратилась в средоточие земных радостей. Она принялась расстегивать крючки на юбке, приговаривая:

— О, я люблю тебя! О, я тебя желаю! Иди ко мне, приласкай меня, мое сокровище!

Но опыт, натренированный с детских лет, помог Магнусу ощутить, как чужое сознание обволакивает его разум, ищет найденную им лазейку, пытается закупорить ее, ищет трещинку вожделения в выставленном им щите обороны, пробует расширить ее, упрямо тянется к самой сердцевине его сознания. На миг у Магнуса перехватило дух. Он был потрясен талантом колдуньи. Ее дар по силе намного уступал его собственному.

Зато намного превосходил по ловкости, рожденной из долгой практики.

Скольких же молодых людей она покорила своей воле, если обрела такие прочные навыки?

И чего она хотела от него?

— О, только той радости, которую ты жаждешь подарить мне. — Юбка упала на пол, а под ней не оказалось более никаких одежд. Красавица порывисто шагнула к Магнусу. — Иди же ко мне, любовь моя. Я открыта для тебя. О, как я тебя желаю! Иди!

— Нет, — процедил Магнус сквозь стиснутые зубы, снова напрягся изо всех сил и опять увидел все в истинном свете. Перед ним предстала обнаженная грязная старуха, пытавшаяся прижаться к нему. Он в отвращении отшатнулся.

Но вновь вернулась зачарованная комната, и женщина опять стала прекрасной и чувственной. Теперь ее озарял свет солнца, лившийся сквозь высокое окно, и из-за этого шелковистые волосы красавицы отливали золотом.

— Иди ко мне, — выдохнула она, пронзая Магнуса взглядом. Ее пальцы потянулись к его набедренной повязке. — Возьми меня!

Она запрокинула голову, закрыла глаза, разжала губы…

На миг сознание Магнуса озарила вспышка, и он увидел провал беззубого рта, вновь испытал отвращение… Но воспоминания мгновенно отступили при виде обнаженной прелестницы — гордой, желанной, зовущей, стоящей в лучах солнца. Тело Магнуса потянулось к ней с желанием, граничащим с болью. А она улыбнулась и поманила его к себе, и он, почти против собственной воли, пошел к ней неверными, медленными шагами. Ему так хотелось коснуться ее прекрасной, совершенной кожи… И вот он склонился к ее губам, был готов поцеловать их…

И выдавил единственный слог, полное желания слово. Он простонал:

— Нет!

— Не может быть! Только не говори «Нет!».

Слезы застлали большие, чудесные фиалковые глаза, потекли по щекам. Чудесная головка склонилась, плечи сотряслись от рыданий.

— О, ты не заставишь меня страдать!

Чувство вины охватило Магнуса. Ему стало совестно из-за того, что он заставил женщину плакать. Он был готов протянуть к ней руки, прижать ее к себе в лучах закатного солнца, от света которого разгоралось желание в них обоих… Ему так хотелось шагнуть вместе с ней к белоснежному пышному ложу. Он желал ее, желал до боли.

Боль напомнила Магнусу о картинах, вытканных на гобеленах. Он взглянул на них краешком глаза и в ужасе отшатнулся.

Неожиданно гобелены исчезли, снова появились голые стены, затянутые паучьими сетями, и отвратительная голая старуха. Стоя перед Магнусом, она завопила:

— Глупец! — Омерзительная в своей наготе, она прошипела: — Злодей! Подлый мержавец! Ты не мужшина! Не желаешь вжять, што тебе предложили, так штань же тем, што ты ешть — нижайшим иж нижких!

Она взметнула руками, и Магнус ощутил, как ее воля подавила его волю. Глаза колдуньи выпучились, ее взгляд поглотил его, увлек в страшный, кроваво-желтый водоворот. У Магнуса закружилась голова, навалилась слабость, он упал на колени, стал извиваться на полу.

— Стань жмеем, каков ты и ешть, — прошипела старуха, и ее глаза полыхнули мстительной радостью. — Ты оштанешься им вовеки веков.

Магнус попытался отрешиться от жутких чар, но вновь воля более опытной колдуньи одолела его, лишила возможности сопротивляться. Умом он понимал: колдунья только убедила его в том, что он — змей, что физически он остался таким же, каким был. Но подсознание говорило о другом. Подсознание настолько же поверило в то, что он превратился в змея, как сознание верило в то, что он — человек. Колдунья сковала чарами самый разум Магнуса, да так ловко, как не удавалось никому до нее. От уверенности в этом было некуда деться. Это было настолько же верно, как то, что он не смог бы просто так взять да и допрыгнуть до луны.

— Убирайшя прочь! — прошипела старая карга и злорадно скривилась. Магнус пополз по полу, извиваясь, спустился по лестнице. Его мутило от отвращения, но он чувствовал, как его тело изгибается подобно телу змеи. Старуха противно расхохоталась и зашаркала следом за ним по ступеням. Вниз, вниз, вниз, во тьму ночи.

В сотне ярдов от башни тело Магнуса рухнуло у подножия раскидистого векового дуба. Неожиданно для самого себя он обернулся вокруг ствола, прижался к шершавой коре.

— Тут ты и оштанешшя, — прошамкала колдунья. — Будешь штеречь это дерево, покуда не подохнешь! А твои кошточки будут тут лежать и вшякий, кто ни глянет на них, поймет, што должен покоритьшя Ведьме из Башни!

Она отвернулась и пошла прочь, а Магнус смотрел ей вслед. Как отвратительна была ее испещренная пятнами кожа, обвисшие ляжки. Только теперь он понял, что песенка музыкального камня была предупреждением, что нужно было прислушаться к ней внимательнее…

Но как она заканчивалась?

Он пытался вспомнить, но лишь слабо осознавал, что юноша каким-то образом сумел избежать судьбы, которую уготовила ему ведьма. Магнусу стало страшно. Он даже боялся посмотреть по сторонам: а вдруг вокруг окрестных деревьев обвились скелеты других молодых людей? «Музыка, — в отчаянии думал Магнус. — Может быть, песня подскажет мне, как спастись!» Он изо всех сил напрягал слух, но слышал только вой ветра. Даже птицы не пели здесь, так близко от логова колдуньи — наверное, их пугали миазмы ее злобы. Может быть, и музыкальные камни умолкли из-за мерзких чар старухи.

Магнус прижался к древесной коре. Впервые в жизни он по-настоящему осознал смысл слова «отчаяние».

* * *

На закате Род подъехал к деревне, лежавшей в небольшой долине. В ясное небо поднимался дым из печных труб. Крестьяне возвращались домой с полей, держа в руках серпы. Им осталось сжать совсем немного пшеницы.

Обстановка была самая тихая.

Род нахмурился. Что-то было не так. Крестьяне, возвращавшиеся с работы, должны были петь, как пели по всему Грамераю. Правда, сейчас, осенью, было прохладно, и с губ крестьян срывались клубы пара, и одеты они были в шерстяные куртки, но все равно грамерайские крестьяне по дороге на поле хохотали и перешучивались, а по дороге домой с работы пели песни. Пели и их жены, занимаясь домашними трудами, а дети за игрой распевали стишки и считалочки.

А в этой деревушке никто не пел.

Род поглядел на солнце и увидел на его фоне силуэт мрачной башни на вершине одного из холмов, протянувшихся цепью на горизонте. Местный князек? Тиран, более жестокий, нежели остальные в округе? Не потому ли так молчаливы местные крестьяне?

Выяснить это можно было единственным путем. Род направился к деревне.