Читать интересную книгу Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825 - М. Бойцов

Оный же Турчанинов тому Парскому и капралу Изъединову (кои о том были доносители) говорил: смотрите-де, братцы, как у нас в России благополучие состоит непостоянное и весьма плохое и непорядочное, а не так, как при третьем Иоанне[112] было, и оный-де Иоанн – законный наследник и по наследству царя Иоанна Алексеевича, также первого императора, подлежит быть ему императором, и его-де назначила короноваться императрица Анна Иоанновна еще при животе своем; а лейб-компания сделала императрицею незаконно наследницею, что-де как царевну Анна Петровна, так и государыня императрица Елисавета Петровна первым императором прижиты с государынею императрицею Екатериною Алексеевною до венца, и для того-де никак не подлежит быть у нас ей императрицею, а надлежит-де быть третьему императору Иоанну, да и императрице-де Екатерине Алексеевне быть на царстве не подлежало же, надлежало быть в То время второму императору, и то-де сделал генерал Ушаков.

Он же, Турчанинов, вымышленно от себя произносил: напечатан-де манифест: что швед возымел войну якобы за то, что принц Иоанн царствовать стал, незаконный наследник, а наследница-де государыня императрица Елисавета Петровна, и то-де оный манифест напечатал французский посол воровски, о чем-де знают и наши министры, и о том-де она, государыня, с тем послом вздумала ездить по Петербургу в одной коляске и лежа на подушках.

Оный же Турчанинов, тех Парского и Изъединова увещевая, говорил, чтоб собрать партию и, разделя на три части, идти к государыне в спальню, и как те Парский и Изъединов спросили: в то-де время государыню императрицу куда девать? То он, Турчанинов, сказал: туда-де ее и его высочество, где он их увидит, заколет, что и исполнить желал он для того, чтоб быть принцу Иоанну императором, а принцессе Анне – правительницею.

Сержант Сновидов вышеозначенному злому умыслу явился сообщником и в разговорах о принцессе Анне, и о муже ее, и о сыне их принце Иоанне помянутому Турчанинову говорил сожалительные слова, а как Турчанинов к тем словам говорил такие слова, что принц Иоанн был настоящий наследник, а государыня императрица Елисавета Петровна не наследница, и чтоб он, Сновидов, собрал партию из гренадеров и солдат, и с тою бы партиею государыню свергнули с престола, то он, Сновидов, говорил, что он для такого дела друзей искать себе будет и кого сыщет, о том ему, Турчанинову, скажет, и после сказывал, что у него партии прибрано человек с шестьдесят.

Он же, Сновидов, многие склонные к тому злому намерению, слова употреблял, и тем топу Турчанинова к тому злому умыслу поощрял и к доносу о том намерения не имел.

С учинением наказания кнутом и с вырезанием у Турчанинова языка и ноздрей сосланы в Сибирь в дальние города; Квашнин – в Вышерецкий острог, Сновидов – в Камчатку и Турчанинов – в Охотский острог.

Из воспоминаний пелымского старожила{101}

Между прочим Казанцов вспомнил о фельдмаршале графе Минихе, который некогда жил 20 лет сряду на берегах Тавды. Миних, – говорил Казанцов, – редко выходил из замка (который был построен с четырьмя башнями на самом берегу реки и обнесен крепостною стеною)[113] – он не любил никаких сообществ, ни народных увеселений, и по большей части был задумчив. Иногда приходил он с удкою на берег реки, ловил с крестьянами рыбу, косил с ними траву или разводил молодые кедры. Он щедро платил крестьянам за работы и ласково обходился с нами! Пелымцы долго вспоминали о нем с любовию; отцы рассказывали детям, как он был милосерд к несчастным. Мы все жалели о себе, когда оставлял он Пелым. Говорят, прежде он был строг – а мы видели только его доброту. Один из русских, молодой крестьянин, полюбил пригожую вогулянку[114] и желал на ней жениться. Но родные ее слышать не хотели о том и отказали потому, что он не в состоянии был заплатить определяемого ими калыма, или выкупа, какой по обычаю вогулов и остяков жених должен платить перед венчаньем. Крестьянин увидел однажды Миниха, прогуливавшегося вместе с детьми и женою своею, остановил его на дороге, бросился к нему в ноги и просил его помощи.

Миних расспросил его обо всем, а у других об нем, и, слыша, что он честен и усердён к трудам, призвал родных вогулянки и ласково сказал им: «Придите ко мне за калымом, а я вам дам зятя. Купите себе счастье на деньги, если нельзя иметь его даром». И на другой день они получили от него знатную сумму денег. А потом графу привелось через год с женою воеводы Путилова крестить у осчастливленной им четы. Взяв младенца на руки, он сказал: «Дай бог, чтоб крестник мой сам крестил других». Миних сам заботился об обучении своего восприемника грамоте, и крестьянский сын действительно поступил сперва причетником в одну из церквей в том округе, а дожив лет до 40, достиг и до священнического сана. Но это было по отбытии уже Миниха из Пелыма. Когда пришло повеление об освобождении Миниха[115], он роздал все свои пожитки крестьянам, потом объехал верхом вокруг Пелыма, прощался с жителями как отец, и мы благословили путь его.

Часть пятая «От правительства отрицаюсь» Низложение Петра III 1762 г.

Со смертью императрицы Елизаветы 24 декабря 1761 года пресеклась династия Романовых. Престол перешел к Карлу-Петру-Ульриху, успевшему, несмотря на краткость своего правления, дать начало новой династии – Голштейн-Готторпской. Ее представители, впрочем, охотно приняли фамилию угасшего рода. С именем голштинского принца, внука Петра Великого и Карла XII, связывалось множество надежд и беспокойств. Анна Иоанновна, Бирон, Анна Леопольдовна, Елизавета – все они задумывались над судьбой второстепенного немецкого принца, родившегося в 1728 году. «Голштинскому чертушке» были уготованы сразу два трона: один – в Стокгольме, другой – в Санкт-Петербурге. Елизавета решила избавиться наконец от всяких династических сложностей и назначить принца своим наследником. Но личные качества новокрещенного великого князя Петра Федоровича при всем сочувствии к его судьбе вряд ли можно признать достойными монарха, тем более располагающего самодержавной властью в огромной стране.

В 1745 году великого князя женили на троюродной сестре – шестнадцатилетней принцессе Софии Августе Фредерике из мелкого княжества Ангальт-Цербст. После принятия православия, принцессе дали имя Екатерины Алексеевны. Великая княгиня скоро проявила дарования, намного превосходившие способности ее супруга, и в частности, изрядный вкус к дворцовой интриге. Екатерина, очевидно, интересовалась подробностями переворота 1741 года, тем более что одно время была близка с его главными участниками – Лестоком и Воронцовым. Недаром много лет спустя она даже вступила в литературную полемику с аббатом Шаппом, поведавшим миру якобы записанный им со слов опального Лестока рассказ о воцарении Елизаветы.

Здесь нет возможности подробно останавливаться на первых шагах Екатерины к власти. Достаточно сказать, что замысел переворота зрел в ее голове задолго до 1762 года. Уже летом 1756 года, когда императрица тяжело заболела, великая княгиня составила весьма недвусмысленный план действий: «Когда я получу безошибочные известия о наступлении агонии, я отправлюсь прямо в комнату моего сына. Если я встречу или буду иметь возможность немедленно призвать обер-егермейстера [А. Г. Разумовского], я оставлю его с его подчиненными при сыне; если нет – я отнесу сына в мою комнату. Вместе с тем я пошлю верного человека известить пять гвардейских офицеров, в которых я вполне уверена. Они приведут мне каждый по 50 солдат – это будет исполнено по первому же знаку; Может быть, я и не обращусь к их помощи, но они будут у меня в резерве на всякий случай. Они будут принимать повеления только от великого князя или от меня. Я пошлю к канцлеру, к Апраксину и к Ливену, чтобы они явились ко мне, а в ожидании их направлюсь в комнату умирающей, куда призову командующего караулом капитана, велю ему присягнуть и оставаться при мне. Кажется, надежнее и лучше, чтобы оба великие князя были вместе, чем чтобы один был со мною. Думаю также, что местом сбора должна быть моя приемная. Если я замечу какое-либо, хотя бы самое малейшее, движение, я отдам под стражу Шуваловых и дежурного генерал-адъютанта. Младшие офицеры лейб-компании – народ надежный, и хотя я в сношениях не со всеми ими, но на двух или трех я могу вполне рассчитывать и уверена, что имею столько влияния, чтобы заставить себе повиноваться всякого, кто не подкуплен».

Это письмо от 11 августа адресовано не кому-нибудь, а посланнику Великобритании Ч. Уильямсу. Сэр Уильямс передал Екатерине 10 тысяч фунтов стерлингов. История повторялась, только вместо французского золота, как 15 лет назад, теперь в руках претендентки блестело английское…