Мы с отцом видим, как тебе тяжело, но мы лишь простые смертные и ничем не можем помочь, вдобавок приходится о нас заботиться…
У Се Ляня не было сил ничего объяснять, потому он бросил несколько утешительных фраз и проводил родителей в комнату. Чтобы немного прийти в себя, принц снял одежду, размотал ленту и ополоснулся в бочке. Лишь коснувшись головой подушки, он мигом погрузился в сон. На следующее утро, открыв глаза, Се Лянь спросонья подумал: «Почему Фэн Синь не разбудил меня?» – и запоздало вспомнил события ночи.
Се Лянь перевернулся и сел, некоторое время он глядел в одну точку, а затем насторожился: Фэн Синя нет, но где же родители? Почему их не слышно? Обычно к этому времени из-за стены уже доносился безостановочный кашель государя, а сейчас в доме стояла тишина.
В тревоге принц встал с кровати и торопливо оделся, поискал ленту, которой обматывал лицо, но она куда-то исчезла. Се Лянь толкнул дверь соседней комнаты и позвал:
– Матушка, вы не видели мою…
Дверь отворилась, и зрачки Се Ляня сузились до размера двух крохотных точек.
Белая лента нашлась.
Она была перекинута через балку, а на ней висели два неподвижных, давно окоченевших тела.
Тела его отца и матери.
Се Лянь решил, что ещё спит. Покачиваясь, он сделал пару шагов и привалился к стене, но всё же не удержался на ногах и упал. Принц сел на пол, зарывшись лицом в ладони. Ему стало трудно дышать, он попеременно смеялся и плакал.
– Я… Я… Я… – бормотал он, обращаясь неизвестно к кому. – Нет-нет. Подождите! Это немыслимо, я… я…
Когда он больше не мог выдавить из себя ни слова, то развернулся, закричал и с силой раз десять ударился головой о стену.
Се Ляню стоило догадаться: его отец – упрямый человек, не привыкший подстраиваться под обстоятельства, а мать никогда не могла смотреть, как страдают её близкие, тем более если страдают из-за неё. Оба – знатные особы, привыкшие жить в роскоши, чудом было уже то, что они продержались до сих пор.
Се Лянь, в сотый раз врезаясь лбом в стену, залепетал:
– Фэн Синь, родителей больше нет…
Но никто его не слышал.
Спустя долгое время принц понял, что нужно снять тела с балки. Покончив с этим, он не знал, чем заняться дальше. Се Лянь принялся ходить по комнате взад-вперёд и вдруг заметил на столе несколько давно остывших отвратительных на вид блюд – те самые кушанья, которыми прошлым вечером его угощала мать. Вчера он отказался, а теперь растерянно потянулся к ним и проглотил всё до последнего зёрнышка риса. И его немедленно стошнило.
Се Лянь схватил ленту, перекинул её через балку и просунул голову в образовавшуюся петлю.
Ему стало нечем дышать, но он всё время оставался в сознании – даже когда глаза его налились кровью, а шейные позвонки захрустели. Принц висел под потолком, а затем по какой-то причине натяжение ленты ослабло, и он тяжело рухнул на пол. Перед глазами всё плыло, но Се Лянь разглядел, как лента сама по себе пришла в движение и, подобно ядовитой змее, медленно свернулась кольцом.
Она обрела душу! Удавившая двоих и едва не убившая третьего члена венценосной семьи, обагрённая кровью принца – неудивительно, что, напитавшись горем и столь тёмной энергией, лента обратилась демоном. Однако, едва обретя сознание, она ещё не понимала, в сколь жутких обстоятельствах появилась на свет. Лента радостно подлетела к человеку, подарившему ей жизнь, словно в ожидании ласки, вот только Се Лянь не обращал на неё никакого внимания. Обхватив голову руками, он взревел:
– Кто-нибудь! Кто-нибудь, убейте меня!
Всё, на что он надеялся, – что внезапно объявится кто-то и лишит его жизни, поможет освободиться от бесконечных страданий и боли! Словно в ответ на его крик, вдалеке раздался сотрясающий воздух звук гонгов и барабанов. «Кто это? Что случилось?» Принц тяжело дышал, перед глазами стояла красная пелена. Неведомая сила заставила его подняться, и, всё ещё пошатываясь, он вышел из дома. Се Лянь брёл очень долго, прежде чем натолкнулся на праздничную процессию – оказывается, вступивший на престол правитель перенёс столицу государства и только что достроил новый дворец.
Царило всеобщее ликование, бывший народ Сяньлэ теперь шумно радовался процветанию Юнъаня. На лицах прохожих сияли улыбки, до боли знакомые – принц вспомнил, как счастливы были люди во время церемонии поклонения Небесам в столице Сяньлэ.
Той же нетвёрдой походкой Се Лянь вернулся в хижину и бессильно рухнул на пол. Почему он слышит радостные голоса и смех народа Юнъаня, когда у его ног лежат трупы государя и государыни Сяньлэ? Принц уткнулся лицом в ладони и снова зашёлся в приступе смеха и плача.
– Ну уж нет, – вдруг сказал он.
«Поветрие ликов суть ненависть, чтобы призвать поветрие, необходимо…»
Во взгляде Се Ляня загорелся злой огонёк, и он, понизив голос до шёпота, процедил:
– Не будет вам хорошей жизни.
На лице принца одновременно отразились и печаль, и радость. Опираясь на стену, Се Лянь медленно встал:
– Юнъань означает вечный покой? И не мечтайте! Не видать вам покоя! Я… проклинаю вас! Проклинаю! Желаю, чтобы вы умерли, сдохли все до единого!
Принц залился безумным хохотом и бросился прочь из дома, однако у зеркала вдруг остановился и резко повернул голову. В отражении он увидел другого человека: вместо застиранного даосского халата на нём было белоснежное траурное одеяние с широкими рукавами, а лицо скрывала маска, одна половина которой плакала, а другая – смеялась. Прежний Се Лянь вскрикнул бы от испуга, но нынешний не почувствовал и тени страха. Как ни в чём не бывало он снова расхохотался и, спотыкаясь, выскочил за порог.
* * *
Бывшая столица Сяньлэ превратилась в заброшенные руины. Здесь остались жить только немногочисленные уцелевшие горожане и беженцы, которым некуда было податься. После вспышки поветрия ликов роскошный город разрушили до основания, между останками зданий гулял зловещий ветер, и сегодня он завывал особенно страшно. Несколько попрошаек в лохмотьях бросились врассыпную, на бегу поглядывая в небо. Люди чувствовали: вот-вот случится нечто страшное, и не желали задерживаться тут ни на миг.
Перед обломками городских ворот раскинулось поле брани. Обычно никто не решался появляться здесь, вот и сейчас один лишь старый даос бродил по пустоши, отлавливая блуждающие души. Он засовывал их в мешок, чтобы потом заточить в цветные фонарики. В очередной раз подняв голову, старик вдруг заметил на другом конце поля фигуру в белом одеянии – поистине странную и поистине жуткую. Фигура была облачена в траурный наряд, из широкого рукава тянулась белая лента, развеваясь на ветру, словно живая, а лицо незнакомца скрывала мертвенно-бледная маска, одна половина которой плакала, а другая – смеялась.
Старика от страха