Читать интересную книгу Годы испытаний. Книга 2 - Геннадий Гончаренко

- Господин генерал-полковник, мне вполне достаточно трех суток.

- Согласен.

- Но у меня уже сейчас наметились серьезные затруднения с горючим. Совершив марш с нижнего течения Донца, мои танки имеют очень ограниченные нормы горючего.

- Сколько?

- Половину, а то и меньше положенной нормы, а транспортный парк не имеет и этого. В результате крайне усложнилось питание и снабжение войск. Плохо обстоит дело и с боеприпасами.

Паулюс нахмурился. Заложив руки за спину, он стоял и, опустив голову, обдумывал.

- К сожалению, генерал Мильдер, вы не один испытываете такие неприятности. Все корпуса моей армии оказались в тяжелом положении с горючим. Большая часть бензина, предназначенного для армии, внезапно, по решению главного командования, получила в пути новое направление и переадресована на Кавказ. Думаю, что положение исправится в ближайшее время. Сегодня я снова буду говорить с генерал-полковником бароном фон Вейхсом и просить его ускорить решение этого важного для нас вопроса. Ваша главная задача - начать действия не позже воскресенья.

- Да, время упускать нельзя, - подтвердил Мильдер. - Иначе русские укрепят свои позиции у Калача - и тогда скова надо длительно готовить прорыв.

- Вы правильно понимаете создавшуюся обстановку, господин генерал. Я жду от вашего корпуса решительных действий. Со своей стороны обещаю первые тонны горючего направить для ваших танков.

2

Несмотря на трудности, возникшие в связи со снабжением горючим и боеприпасами, танковый корпус генерала Мильдера начал своевременно выполнять задачу. Однако Мильдер оставался недоволен его действиями: темпы продвижения были крайне низкие. В докладах Паулюсу он не раз подчеркивал, что сейчас все зависит не от войск, а от того, как решится вопрос со снабжением горючим и боеприпасами. Но каждый раз получал один и тот же ответ: «Горючее будет», «На днях обещали». Когда танковый корпус вышел к нижнему течению реки Чир, создалось такое положение, что он вынужден был прекратить наступление и ожидать подхода отставших частей, а также подвоза боеприпасов и горючего.

По нескольку раз в день наземная и воздушная разведка приносила весьма неутешительные данные: «Русские перебрасывают свежие силы через Дон на запад». Это означало, что танковый корпус ждет ответный контрудар или же надо будет вновь готовиться к прорыву. Мильдер хорошо понимал, к чему может привести все это, и негодовал по поводу того, что главное командование не принимает никаких мер, Такая близкая и желанная цель, как Сталинград, теперь с каждым днем отдалялась.

Мильдер был настолько выведен из терпения, что перестал читать газеты и сводки главнокомандования сухопутных сил. Если верить им, то наступление развивалось весьма успешно и недалек был час, когда Сталинград должен быть захвачен. Не менее удивляло Мильдера и завышенное число русских потерь, особенно пленных. «Пожалуй, Паулюс прав,- думал он, - теперь русские сражаются куда упорней и удачно отводят войска на новые рубежи обороны, создаваемые в глубине. Но если мы в ближайшее время перережем Волгу и захватим Сталинград, история и наш народ простят нам поражение под Москвой, Ростовом и Тихвином. Тогда и Москва не будет иметь того значения, какое она имеет теперь…»

За этими размышлениями и застала Мильдера разведывательная сводка, поступившая из штаба армии. Он быстро ознакомился с ней. Сводка содержала весьма неутешительные сведения. Оказывается, русские войска удерживают большой плацдарм западнее Калача, простирающийся до нижнего течения рек Чир и Лиска, а на севере - до станицы Каменской. В тот же вечер был получен новый приказ командующего армией, в котором так оценивалось создавшееся положение: «Поскольку ни одной из группировок не удалось прорваться к Дону западнее Калача, армия должна приступить к подготовке наступления всеми силами на плацдарм русских войск». Далее перечислялись задачи корпусам, в том числе и корпусу Мильдера.

Генерал Мильдер совершенно ясно представлял, что означает подготовка к наступлению. Ее можно было реально начать только с подходом свежих сил и подвозом снабжения. А это означало потерю времени, инициативы, а следовательно, и усиление обороны русских армий.

В конце июля Мильдер был разбужен артиллерийским громом. Он вскочил и вызвал по телефону начальника штаба.

- Господин генерал, русские перешли в контрнаступление.

- Я так и знал, черт вас возьми! - кричал он в трубку, будто во всем этом виноват был его начальник штаба. - Доложите срочно обстановку. - Он схватил карту и склонился над ней с карандашом.

Начальник штаба доложил ему по телефону следующее:

- Наш корпус пока удерживает захваченные позиции. Части пятьдесят первого армейского корпуса разбиты у Суровикино и отступают за реку Чир. Части восьмого армейского корпуса под натиском противника вынуждены также отойти, так как не имеют сплошной обороны по реке Дон.

- Все ясно, - сказал Мильдер, - я еду по дивизиям. Соберите более точные сведения и подготовьте мне справку для доклада командующему.

Глава девятая

1

Несмотря на угрозу начальства продержать Канашова долгое время без дела, ему недолго пришлось находиться в резерве. Неделю спустя после того, как его отстранили от командования дивизией, он был вызван командующим Сталинградским фронтом.

Когда Канашов вошел в кабинет, генерал-полковник с кем-то говорил по телефону. Широкое, круглое лицо командующего было озабоченно, губы поджаты. В правой руке он держал телефонную трубку, в левой - дымящуюся папиросу. На левой стороне груди, выше кармана, - три ордена Ленина, два Красного Знамени и медаль «XX лет РККА». На столе - карты, коробка папирос и очки в роговой оправе. «Попал я, видно, ему под горячую руку. Сейчас даст разгон. А то и за палку схватится, как тогда, когда снимал с дивизии», - подумал Канашов.

Но командующий, окончив разговор, миролюбиво протянул руку, поздоровался и сказал, вставая:

- Езжай в Москву, получишь там документы и срочно поедешь формировать дивизию. Ясно?

- Работа мне любая по душе, товарищ генерал, а то кисну здесь без дела, как гриб в маринаде.

- Ты не думай, что я направляю тебя охотно. Да тут вот член Военного совета вашей армии мне все уши о тебе прожужжал.

- Дивизионный комиссар Поморцев? - обрадовался Канашов. У него чуть не вырвалось: «Ну и человек, ну и добрая душа, не побоялся заступиться за опального командира», но он воздержался.

Получив документы, Канашов направился домой. «Надо собраться в дорогу, устроить получше Галочку, дать телеграмму Наташе, написать письмо Нине».

Но только он спустился к выходу - встретил полкового комиссара Поморцева.

- Ты куда летишь, как на пожар? Откуда?

Они поздоровались и отошли в сторонку.

- Будешь летать: месяц дали на формировку дивизии. - И, понижая голос, сказал: - Из-под Сталинграда я только вчера приехал.

- Ну и как там?

Канашов нахмурился и опустил голову.

- Плохо… Очень плохо. В Сталинграде идут бои. К самой Волге немцы прорвались.

Он посмотрел с надеждой на Поморцева. Тот подбодрил:

- Да ты головы не вешай! Большие, я бы сказал, решающие события надвигаются. Потерпи малость, скоро сам все увидишь и узнаешь… Ну, давай прощаться, Михаил Алексеевич. Я ведь тоже тороплюсь по делам. Желаю тебе здоровья и успехов!

Перед отъездом Канашов долго советовался с Аленцовой, как быть дальше с девочкой. Оставаться ей при Аленцовой было нельзя. И, несмотря на свою привязанность к девочке, Аленцова все же вынуждена была уступить и согласиться с Канашовым оставить ее временно у тетки (родной сестры его матери) и Москве. А там будет видно.

Верная своему задиристому характеру, Аленцова прощалась с Канашовым нарочито веселая.

- Ну, Михаил, теперь уж ты наверняка от меня избавишься.

Канашов понимал, что она пыталась шутить сквозь слезы. И он ответил ей в тон:

- А ты от меня.

Она тяжело вздохнула, прислонилась щекой, и он почувствовал, как теплый ручеек защекотал ему руку.

- Злая я, Михаил. И виновата во всем сама. - Она проглотила давивший в горле комок. - Столько принесла я тебе неприятностей!

Нет, Канашов не мог ее обвинять. Не поворачивался язык сказать об этом человеку, которого любишь. Да и разве помогло бы все их счастью?

- Не надо вспоминать о прежних обидах.

- Вот так всегда. Ты прощаешь меня, а я становлюсь хуже и хуже. И почему ты терпишь все от меня?

- Не знаю, наверное, привык.

Глаза Аленцовой смотрели печально и виновато. Канашов старался не встречаться с ней взглядом. Он только сейчас понял, что сам во многом виноват перед нею. Как же он не заметил до этого, что она жила только им?