Читать интересную книгу Доказательство виновности - Чарлз Тодд

Кто создал такую красоту? Может быть, Диас? Если так, садовнику свойственны чуткость, доброта, сострадание — и несомненный художественный вкус. Но с этих сторон его никто не знает…

Ратлидж немного постоял, глядя в безмятежное лицо ангела.

Миссис Беннет не стоит расспрашивать. Наверное, все, что нужно, он выяснит в архиве…

Из садика он вышел тем же путем, как и вошел, — перелез через стену. Затем он направился назад, к подъездной дорожке. Вышел за ворота, сел в автомобиль.

Хэмиш спорил с ним: «Ты ведь не знаешь наверняка, кто там лежит и лежит ли вообще. Неужели придется все ломать и выкапывать мужа бедной женщины?»

— На карту поставлена моя репутация.

«Да уж, на меньшее никто не согласится».

Беннета можно вычеркнуть из списка вероятных сообщников Диаса.

К утру Ратлидж надеялся узнать больше.

Когда он приехал в Сомерсет-Хаус, там было тихо. Он нашел клерка, к которому обычно обращался за сведениями. Как он и предполагал, завещания Беннет не оставил. Ничего удивительного: он ведь официально не числился мертвым.

Зато нашлось завещание отца Беннета.

Имение, что странно для такого небольшого владения, было майоратным [8]. Видимо, в прошлом оно было гораздо больше.

Итак, по завещанию Генри Джорджа Альберта Беннета имение переходило к его единственному сыну — мужу миссис Беннет. Если он скончается раньше отца или у него не будет потомков мужского пола, имение должно было перейти к дальнему родственнику, живущему в Норфолке.

Ратлидж долго смотрел на имя дальнего родственника.

Уильям Стандиш.

Он быстро навел справки и выяснил, что Уильям Стандиш скончался в 1902 году, оставив единственного сына, Джералда.

Боже правый! А ведь Ратлидж совсем недавно ездил в Норфолк и наводил справки о без вести пропавшем Джералде Стандише!

Теперь стало понятно, почему смерть Беннета решили держать в тайне. После него дом и имение отошли бы Стандишу. Кто знает, что за человек дальний родственник? Скорее всего, Беннеты не знались с ним. Если бы Джералд Стандиш оказался человеком черствым и злым, миссис Беннет, калека, получила бы только деньги своего мужа, которые, скорее всего, уже закончились. Настали тяжелые времена; миссис Беннет пришлось уволить всю прежнюю прислугу. Ратлидж вполне понимал стремление миссис Беннет удержаться на плаву. Она нашла выход в привлечении таких подопечных, как Афонсо Диас и Боб Ролингс.

«Может, они-то и ускорили смерть ее мужа? — спросил Хэмиш. — Если он не хотел, чтобы такие, как они, находились в их доме…»

«Сомневаюсь, — про себя ответил Ратлидж, вовремя опомнившись, чтобы не заговорить вслух. — Если Беннет тяжело болел, в этом не было необходимости. Но готов поспорить, что Стандиш умер».

Он поблагодарил клерка и покинул Сомерсет-Хаус, не зная, что делать дальше.

Он заехал к ювелиру Галлоуэю, где его тоже ждал сюрприз.

— А я только что послал вам письмо, — сообщил ювелир, отрываясь от колец с бриллиантами, которые он раскладывал в витрине. — Я нашел художника, который нарисовал ту миниатюру. Его фамилия Маннеринг. Генри Уэстин Маннеринг. Ему позировала юная дочь его соседа. Она вышла замуж за некоего Стандиша; после замужества ее следы теряются. Маннеринг написал миниатюру, когда девушке исполнилось шестнадцать лет, и подарил ей. Не удивлюсь, если он был в нее влюблен. Сам он так и не женился, знал и славу, и богатство, а умер от холеры, не дожив и до сорока пяти лет. — Галлоуэй отпер ящик и достал оттуда миниатюру. — Вы, наверное, вернете ее владельцу. Рад, что я ее видел. Очень красивая вещица!

Ратлидж машинально взял миниатюру, поблагодарил Галлоуэя за помощь, съездил домой за дорожным саквояжем и отправился в Норфолк.

Стандиш так и не вернулся в свой домик. Соседи склонны были считать, что после войны его рассудок помутился и он покончил с собой.

— Очень грустно, — сказала владелица кондитерской, качая головой. — Такой он был славный молодой человек. Правда, тихий и довольно замкнутый, но мне он нравился. Моего сына убили на войне. Но я часто ловила себя на мысли: если бы мой Томми вернулся, возможно, он был бы таким же, как Джералд Стандиш. Неприкаянный, понимаете? Я старалась относиться к нему по-доброму.

Ратлиджу показалось, что это вполне уместная эпитафия.

Поблагодарив ее, Ратлидж собрался уходить, когда хозяйка кондитерской вдруг сказала:

— Я даже попросила у него его фотографию. Он, наверное, удивился: зачем такой старухе его фото? И все-таки на следующий день принес — наверное, понял, почему я его попросила. Он дал мне снимок, сделанный во Франции. Я повесила его в рамочку рядом с портретом Томми. Мои мальчики…

— Вы не покажете мне его фотографию? — попросил Ратлидж.

— Я освобожусь только после трех. Сможете подождать?

Ратлидж согласился. Он разыскал констебля, они вместе зашли в дом Стандиша и повесили миниатюру на место.

— Хотя что со всем теперь станет, не знаю, — заметил констебль, озираясь по сторонам. — Правда, грустно?

Ничто не указывало на родство Стандиша с Беннетами. Ратлидж не нашел ни писем, ни записей в семейной Библии, ни документов, указывающих на майорат. Если Джералд Стандиш и знал, что он — дальний родственник Беннетов, он не питал по этому поводу никаких сентиментальных чувств. И Беннеты не писали ему; не нашлось даже открытки с соболезнованиями по случаю смерти его отца. Конечно, имение Беннетов трудно назвать процветающим, красивым или знаменитым. Наверное, с годами дальнее родство почти забылось, превратилось в анахронизм тех времен, когда владение землей гарантировало деньги, положение в обществе, постоянно живущих в доме слуг и связи при дворе. И все же Ратлидж надеялся, что бабушка Стандиша сохранила для внука отцовские бумаги. Кто знает — может, и сохранила, может, и говорила, что он наследник имения? А самому Стандишу после войны все стало безразлично.

Ратлиджу казалось, что он прекрасно понимает Стандиша. Может быть, он искал смерти как спасения?

И все же Стандиш, скорее всего, умер не своей смертью. Его убили.

В четверть четвертого к нему постучала хозяйка кондитерской. Она переоделась в уличное платье, и он едва узнал ее со взбитой прической и в модной шляпке.

— Наверное, и хорошо, что я не знаю, что случилось с Джералдом, — заметила она. — Еще могу надеяться, что когда-нибудь он вернется. Но, если его тело найдут, мне хотелось бы похоронить его на том месте, где лежал бы мой Томми, если бы прожил долгую и счастливую жизнь дома. Всем нам важно знать, что мы кому-то нужны.

Ее домик находился совсем недалеко от кондитерской; на окнах висели красивые занавески, стулья были обтянуты веселеньким ситцем. Следом за хозяйкой он прошел в гостиную, и она передала ему фотографию.

— Это мой Томми, — сказала она, гладя пальцами рамку. Ратлидж понял, что ей ни на миг не хочется расставаться со снимком сына.

Он сразу подметил сходство: тот же прямой нос и решительный подбородок, та же невысокая, плотная фигура. Томми радостно улыбался в камеру, и Ратлидж подумал: скорее всего, парня сфотографировали сразу по прибытии во Францию. Здесь он еще не знает, что такое война.

— Славный молодой человек, — сказал он, возвращая матери фотографию сына.

Она подержала ее в руках и положила.

— Да… был. Я нарадоваться на него не могла. Только он был со мной так недолго. Ему всего восемнадцать исполнилось, когда он записался добровольцем.

Со вздохом она поставила фотографию назад, рядом с креслом, должно быть, своим любимым, потому что тут же на столике лежало ее вязанье. Потом взяла еще один снимок в рамке и протянула его Ратлиджу.

Он сразу узнал мертвеца из Челси. Стандиш стоял у орудийного станка, положив на него одну руку, а вторую уперев в бедро. Он улыбался, но не так, как Томми, еще не ведающий страха. Стандиш уже испытал тяготы войны, хотя и старался не показывать виду. Ратлидж почти не увидел в молодом человеке со снимка сходства с Хауардом Френчем. Точнее, оно было… незаметным, мимолетным. Так, встретив на улице человека, потом спрашиваешь себя: «Кто он такой? Лицо вроде знакомое…»

Ратлидж задумался. Интересно, для кого предназначался снимок? Для бабушки? Для любимой девушки, которая осталась в Англии? Что с ней стало?

— Я уже приезжал сюда и расспрашивал о Стандише соседей. Не помню, чтобы я тогда видел вас в кондитерской.

— Я была в Норфолке у сестры. У нее был приступ каменной болезни; я ухаживала за ней, пока ей не полегчало.

Стала бы короче его дорога к истине, если бы он застал тогда в деревне эту женщину, побеседовал с ней, увидел снимок?

Узнать наверняка невозможно.

Ратлидж не знал, как отреагирует хозяйка кондитерской на рассказ о том, как Стандиш окончил свою жизнь. Не хотелось признаваться, что его тело похоронено в могиле для бедняков.