Читать интересную книгу Полное собрание сочинений и письма. Письма в 12 томах - Антон Чехов

{02070}

меня в Таганроге. Теперь и считайте: у кого больше всяких пакостей, у Вас или у меня? Письмо Ваше получено сегодня. Если Вы оставили массаж, то почему бы заодно уж не бросить Вам валерьяну с ландышем? Я, хоть убейте, решительно не понимаю, для чего Вы принимаете ландыш и валерьяну. Вреда эти средства не принесут, но и пользы тоже никакой. Для людей мнительных, кстати сказать, средства безвредно-бесполезные, напрасно принимаемые, служат часто источником страха: "принимаю капли уже целый месяц, а они мне не помогают; стало быть, доктор меня не понял..." Для меня странно соединение валерьяны с ландышем; странно, что такие веревочные невры, как у Вас, ищут успокоения в таких пустячках; странно, что ландыш принимается, когда нет показания на то. По-моему, Вам нужно: 1) Жить, как Вы хотите, на Тосне, работать на воздухе, но не утомляться. Пить молоко, хорошо питаться и следить, чтобы испражнения на низ производились добросовестно, т. е. не менее одного раза в сутки. 2) Забросить к (...) всю фармацию. 3) Не обращать внимания на сердцебиения, замирания и проч., памятуя, что от сердцебиений и замираний люди не умирают. 4) Вовсе не думать или думать пореже о недугах. Ведь стоит только обратить внимание на свое сердце, прислушаться к нему, чтобы пульс стал быстрее на 10-15 ударов. 5) В случае ипохондрии, страха смерти, тоски обращать внимание не столько на сердце, к(ото)рое у Вас здорово, сколько на желудок и кишки. Наверное, у Вас есть расширение желудка - болезнь, при к(ото)рой меланхолия - явление постоянное. 6) В течение 5-10 лет вовсе не помышлять о болезнях и не обращать на них серьезного внимания. Придет старость, тогда другое дело... Таково мое мнение. Завтра я непременно еду в Донщину. Одно письмо Вы можете мне послать по адресу: "Ст. Ивановка-Крестная Донецкой Каменноугольной дороги, Гавриилу Павловичу Кравцову", для передачи мне.

{02071}

Одно письмо, но не больше. Следующее Вы опять напишите в Таганрог. Я писал Билибину, чтобы гонорар выслан был мне на имя дяди Митр. Егор. Чехова, в Таганрог. Ну, прощайте. Кланяйтесь Вашим. Погода у нас великолепная. А. Чехов. 261. М. П. ЧЕХОВОЙ 20 апреля 1887 г. Зверево. 20-го апр., 6 часов утра. Еду из Зверева Ворон(ежской) д(ороги) по Донецкой дороге. В Звереве пришлось ждать с 9-го часа вечера до 5 часов утра: весело!!! Голая степь: курганчики, коршуны, жаворонки, синяя даль... В четверг буду в Новочеркасске, а в воскресенье опять ехать по Донецкой дор(оге). Жалею, что езжу один. Всё очень курьезно. Из Москвы получил письмо только от Ивана; остальные господа кудринцы почему-то не пишут. А. Чехонте. Поклоны всем. На обороте: Москва, Кудринская Садовая, д. Корнеева Марии Павловне Чеховой. 262. Ал. П. ЧЕХОВУ 20 апреля 1887 г. По пути в Новочеркасск. 20-го апр. Я жив и здрав. Сейчас еду (через час по столовой ложке) по Донецкой дороге. Отчего не пишешь? Пиши в Таганрог. Поклон твоим. А. Чехов. На обороте: Петербург, Кавалергардская 20, кв. 42 Александру Павловичу Чехову.

{02072}

263. М. П. ЧЕХОВОЙ 23 апреля 1887 г. Зверево. 3 часа ночи. Опять сижу в Звереве, чтобы ехать в Новочеркасск на свадьбу. Считаю минуты и, томясь духом, вспоминаю о своем московском ложе. Считаю минуты, пью медленно чай, заговариваю с пассажирами, читаю "Календарь для врачей", но от этого время не кажется короче. В субботу опять к Кравцову и опять ждать в Звереве 9 часов. Уф!!! О житье у Кравцова буду писать длинно. Живется у него недурно: лес, степь в широких размерах, дудаки, дураки, кислое молоко и еда 8 раз в день. Живя у Кравцова, можно излечиться от 15 чахоток и 22-х ревматизмов. Впрочем, геморрой не поддается. Кланяюсь всем. Что поделывает М. Забелин? А. Чехов. На обороте: Москва, Кудринская Садовая, д. Корнеева Марии Павловне Чеховой. 264. ЧЕХОВЫМ 25 апреля 1887 г. Черкасск. 25 апрель. Сейчас еду из Черкасска в Зверево, а оттуда по Донецкой дор(оге) к Кравцову. Вчера и третьего дня была свадьба, настоящая казацкая, с музыкой, бабьим козлогласием и возмутительной попойкой. Такая масса пестрых впечатлений, что нет возможности передать в письме, а приходится откладывать описание до возвращения в Москву. Невесте 16 лет. Венчали в местном соборе. Я шаферствовал в чужой фрачной паре, в широчайших штанах и без одной запонки,- в Москве такому шаферу дали бы по шее, но здесь я был эффектнее всех. Видел богатых невест. Выбор громадный, но я всё время был так пьян, что бутылки принимал за девиц, а девиц за бутылки. Вероятно, благодаря моему

{02073}

пьяному состоянию здешние девицы нашли, что я остроумен и "насмешники". Девицы здесь - сплошная овца: если одна поднимется и выйдет из залы, то за ней потянутся и другие. Одна из них, самая смелая и вумная, желая показать, что и она не чужда тонкого обращения и политики, то и дело била меня веером по руке и говорила: "У, негодный!", причем не переставала сохранять испуганное выражение лица. Я научил ее говорить кавалерам: "Как ви наивны!" Молодые, вероятно, в силу местного обычая, целовались каждую минуту, целовались взасос, так что их губы всякий раз издавали треск от сжатого воздуха, а у меня получался во рту вкус приторного изюма и делался спазм в левой икре. От их поцелуев воспаление на моей левой ноге стало сильнее. Не могу выразить, сколько я съел свежей зернистой икры и выпил цимлянского! И как это я до сих пор не лопнул! Скажите Я. А. Корнееву, что ему кланялся некий Похлебин - субъект с бакенами и с головой редькой хвостом вверх. Катар кишок оставил меня с того самого момента, как я уехал от дяди. Очевидно, благочестивый воздух действует на кишки расслабляюще. Вчера я послал в "Пет(ербургскую) газету" рассказ. Если 15-го мая у Вас не будет денег, то Вы можете получить гонорар из "Газеты", не дожидаясь конца месяца, а послав счет за 2 рассказа. Мне ужасно тяжело писать... Тем для "Нов(ого) времени" много. но такая жара, что даже письмо тяжело писать. У меня деньги на исходе. Приходится жить альфонсом. Живя всюду на чужой счет, я начинаю походить на нижегородского шулера, который ест чужое, но сверкает апломбом. Сию минуту хозяева мои уехали. Я обедал solo и вспоминал гончаровского Антона Ивановича: передо мной стояли горничные, а я милостиво кушал и снисходил до беседы с Ульяшами и Анютами. В Звереве придется ждать от 9 вечера до 5 утра. В прошлый раз я там ночевал в вагоне II класса на запасном пути. Вышел ночью из вагона за малым делом, а на дворе сущие чудеса: луна, необозримая степь с курганами и пустыня; тишина гробовая, а

{02074}

вагоны и рельсы резко выделяются из сумерек - кажется, мир вымер... Картина такая, что во веки веков не забудешь. Жалею, что Мишке нельзя было поехать со мной. Он ошалел бы от впечатлений. Поклоны всем: Ма-Сте, На-Сте, m-lles Эфрос, Семашко и т. д. Напишите, когда Иваненко выедет из Москвы. Письма, к(ото)рые я посылаю в Москву, принадлежат всей чеховской фамилии; боюсь, что с ними происходит та же история, что с "Новостями дня". Цветут вишни и жердели. Прощайте. Надеюсь, что все здоровы. А. Чехов. В автографе текст перевернут. 265. М. П. ЧЕХОВОЙ 29 апреля 1887 г. По пути в Рагозину Балку. Весьма важное; уезжая на дачу, не забудьте оставить для меня мою корзину. Без корзины мне решительно не в чем будет провезти свой багаж, так как чемоданы тесны, платье мнется, замки портятся, да и к тому же один чемодан не мой. Корзина должна быть с замком и вервием. Жерличные крючки (5 шт.) мои целы, а потому новых не покупайте; возьмите только у Семашко струн. Если купите 2-3 верши, то хорошо. Когда Иваненко выедет из Москвы домой? Без ответа на сей вопрос я к нему не поеду. А. Чехов. На обороте: Москва, Кудринская Садовая, д. Корнеева Марии Павловне Чеховой.

{02075}

266. ЧЕХОВЫМ 30 апреля 1887 г. Рагозина Балка. 30 апр. Теплый вечер. Тучи, а потому зги не видно. В воздухе душно и пахнет травами. Живу в Рагозиной Балке у Кравцова. Маленький домишко с соломенной крышей и сараи, сделанные из плоского камня. Три комнаты с глиняными полами, кривыми потолками и с окнами, отворяющимися снизу вверх... Стены увешаны ружьями, пистолетами, шашками и нагайками. Комоды, подоконники - всё завалено патронами, инструментами для починки ружей, жестянками с порохом и мешочками с дробью. Мебель хромая и облупившаяся. Спать мне приходится на чахоточном диване, очень жестком и необитом. Сортиров, пепельниц и прочих комфортов нет за 10 верст в окружности. Чтобы вспомнить m-lle Сиру, нужно (не глядя на погоду) спускаться вниз в балку и облюбовывать куст; садиться рекомендуют не ранее, как убедившись, что под оным кустом нет гадюки или другой какой-нибудь твари. Население: старик Кравцов, его жена, хорунжий Петр с широкими красными лампасами, Алеха, ХахкО (т. е. Александр), Зойка, Нинка, пастух Никита и кухарка Акулина. Собак бесчисленное множество, и все до одной злые, бешеные, не дающие проходу ни днем, ни ночью. Приходится ходить под конвоем, иначе на Руси станет одним литератором меньше. Зовут собак так: Мухтар, Волчок, Белоножка, Гапка и т. д. Самый проклятый - это Мухтар, старый пес, на роже к(ото)рого вместо шерсти висит грязная пакля. Он меня ненавидит и всякий раз, когда я выхожу из дому, с ревом бросается на меня. Теперь о еде. Утром чай, яйца, ветчина и свиное сало. В полдень суп с гусем - жидкость, очень похожая на те помои, которые остаются после купанья толстых торговок,- жареный гусь с маринованным терном или индейка, жареная курица, молочная каша и кислое молоко. Водки и перцу не полагается. В 5 часов варят в лесу кашу из пшена и свиного сала. Вечером чай, ветчина и всё, что уцелело от обеда. Пропуск: после обеда подают кофе, приготовляемый, судя по вкусу и запаху, из сжареного кизяка.