эту свою слабость, что всякая мелочь могла сбить его с пути; а на сокровищницу Рацёнжа он много рассчитывал; кто-то ему о ней наплёл преувеличенную сказку.
Фрида, которая за время его пребывания в Дрзденке слишком хорошо его узнала, противиться ему и ослаблять его мужество не думала.
Она же, так же как брат Ульрих, сомневалась, может, что замок в Рацёнже так легко взять; но она чувствовала, что если будет от этого отговаривать, может поколебать всю его искусственную энергию. Успех придавал ему храбрости. Неожиданное нападение могло быть удачным, а малейшее противоречие отбивало у него охоту.
Немедленно разослали гонцов за саксонским подразделением, которым обеспечил Ульрих. Их было немного, но все отлично вооружены, а любой из них стоил нескольких таких проходимцев, какими прислуживался Белый. Впрочем, сам Ульрих был очень смел, любил рыцарские приключения, смелые выходки, а чем они были более опасные и странные, тем больше его манили. Замок, в котором он мог бы сражаться с гигантами и воевать с драконами, был ему милее всего. Эта авантюрная поездка к Рацёнжу была для него отличным развлечением, которое обещало ему много радости, если бы даже не принесло желанного результата.
Князь, накормленный и напоенный Фридой, которая пыталась его ещё согреть и разбудить в нём дух, смеялся и отпускал поводья мечтам, как обычно, всё более смелым.
– Из Рацёнжа, – воскликнул он, – хорошо там подкрепившись, мы идём на мой Гневков, на Влоцлавек… может, потом на другие замки и соседние волости. Увидите, лишь бы несколько их захватить, а в этом я уже уверен – пробудится шляхта великопольская, посыпятся ко мне добовольцы. Моё положение тут же переменится, Судзивоя постепенно все покинут, переходя ко мне. О! Теперь мы иначе будем вести себя и всякими обещаниями не дадим ввести себя в заблуждение. Король Людвик должен вести со мной переговоры, потому что корона на его голове качается.
Фрида смеясь, поддакивала.
– Когда слышу, что вы так говорите, – шептала она, наклоняясь к нему, – храбрость моя растёт. Только продержитесь, продержитесь!
Этим напоминанием, которое было в то же время упрёком, Белый почувствовал себя задетым и энергично начал защищаться.
– Всё-таки ты должна знать, ясно читая в моей душе, что нет на свете более упрямого человека, чем я. После стольких лет я вернулся в свой Гневков, когда любой другой забыл бы его и отказался. У меня коварством его отобрали, выманили фальшивыми обещаниями – иду повторно. Разве я не настойчив? Не железный?
Среди этой беседы в комнату вошёл Ульрих весь в блестящих доспехах, с ног до головы ими окованный, с превосходным шишаком в руке, и, ударив ногой об ногу, аж длинные шпоры зазвенели, громко воскликнул:
– Ну, саксонцы мои подтягиваются, пошлите за вашими людьми, чтобы построились на месте, на котором мы должны соединиться. На Рацёнж? Я знаю, что местные монахи делают отличный мёд для епископа Плоцкого. Мы напьёмся его…
Фрида не думала их сдерживать. Она сопровождала князя, пока он не сел на коня, застёгивая на нём доспехи, подавая перчатки, радостным лицом вливая в него храбрость.
– Когда вы завоюете Гневков, – сказала она тихо, – я готова вас там навестить.
Белый весело рассмеялся, лошади фыркали добрым предзнаменовением, Ульрих обращался к своим саксонцам, Фрида размахивала белым платком – поэтому все двинулись очень живо и охотно.
В течение всей дороги рот князя почти не закрывался. Он развлекал Ульриха рассказом о том, что хочет сделать, и хотя тот не очень верил в осуществление прекрасных надежд будущего шурина, они его забавляли.
Вместе с тем никакой необходимой осторожности при нападении на Рацёнж князь не соблюдал. Нетерпеливый, он не услышал совета Ульриха, чтобы ночью отдохнуть в лесу, а позже незаметно подкрасться под стены.
Поэтому белым днём, когда армия, состоящая из саксонцев и собранной дружины князя, показалась на равнине, окружающей крепость, их заранее заметили и ударили в набат.
Люди епископа или были предупреждены, или сохраняли бдительность, потому что, прежде чем подошли к стене, на ней собралось много народа; и стены были закрыты.
Тут проявилась сильная беспомощность героя, который не знал, что делать. Он только угрожал и кричал, чтобы ему немедленно сдали замок. Ульрих тем временем окружил замок. Тут же к замку примыкал костёл с колокольней, к которой епископ Збилут пристроил огромное сводчатое помещение для приёма духовенства, которое к нему съезжалось. Колокольня, правда, опёртая толстыми столбами на контрфорсы, стояла за окружающей стеной, но были в ней неосторожно оставленные окна без решёток и железных ставней, о которых, казалось, забыли. По знаку Ульриха, которому этот захват стал милейшим развлечением, около него собрались саксонцы, людей князя и его самого оставив у ворот, тщетно призывающих командиров и впустую перебрасывающихся словами.
По знаку Ульриха саксонцы с лестницами немедленно бросились к окнам колокольни, которых никто не защищал. В мгновение ока человек двадцать влезло внутрь, выломали двери и оказались в подобии пустого сводчатого капитулара, из которого уже легко было попасть в замок. Сам Ульрих выдержать не мог и, спешившись, пошёл с остальными своими людьми. Все саксонцы уже ворвались в ту пустую избу и собирались выламывать железные двери, отделяющие её от замка, когда гарнизон увидел, какая им угрожала опасность.
Племянник епископа, некий Ярош, был в то время старшим в замке, парень храбрый, неустрашимый и хладнокровный. Когда с той стороны послышались крики, а он как раз стоял у ворот, бросив там Белого и его кучку, в беспорядке бегущую возле моста, чтобы попасть к воротам, он крикнул своим и сам во главе их помчался к капитулару и колокольне.
Саксонцы, которые минутой назад были нападающими, оказались окружёнными. У окон и дверей началась ожесточённая схватка. Полетели окна из стёкол в рамах из свинца, недавно вставленные, разрубили дверь, смешались две кучки, обмениваясь ударами мечей, цепей и топоров, так что за хрустом оружия, звоном железных доспехов и криками сражающихся было не слышно приказов командира; никто не знал, что ему делать. Гарнизон напирал, саксонцы яростно защищались, и попеременно то один отряд, то другой брал вверх. Сам Ульрих, встретив на дороге вооружённого Яроша, сердечно начал с ним сражаться, обнаружив в этом рыцарскую радость, что племянник епископа храбро от него защищался. Людей с обеих сторон было не много, но кучка военных так же хорошо, как тысячи решает жребий битвы.
Превосходство в оружии было на стороне саксонцев, гарнизон сражался своим добром и это делало его более уверенным.
Если бы Белый, вместо того, чтобы стоять у ворот, ругать и кричать, подошёл к колокольне и отправил своих людей