Читать интересную книгу У стен Москвы - Георгий Зангезуров

Иногда ночную тишину нарушает треск немецких автоматов.

В эту ночь Ваня Озеров стоял на посту возле землянки командира полка. Он то и дело невольно прислушивался к громким голосам, доносившимся из-за двери. Там возбужденно спорили о чем-то. Озерову было известно, что еще вчера утром в полк приехала комиссия из штаба армии. После появления этой комиссии в землянку майора Кожина одного за другим стали вызывать командиров батальонов и рот.

Что именно представители штаба армии хотели выявить, Озеров не знал, но чувствовал, что их приезд связан с исчезновением Хмелева и всем тем, что случилось четыре дня назад.

Из землянки вышел Голубь.

— Ну, как там? — спросил у него Озеров.

— А, — безнадежно махнул рукой Валерий и быстро зашагал к землянке начальника штаба.

«Ну, значит, плохо дело. Раз Голубь так расстроен — не жди добра», — решил Озеров.

Через минуту мимо него с какими-то бумагами прошел майор Петров. Вскоре туда же вместе с Голубем спустились начальник инженерной службы полка Семенов и командир взвода полковой разведки старшина Бандура.

Скрипнула дверь. Озеров взял винтовку к ноге, замер. Из землянки вышел майор Кожин. Он был без шинели и ушанки. Постоял у двери минуту, словно раздумывая, идти ему дальше или вернуться. Потом медленно, тяжело ступил на первую ступеньку, вторую, третью… Молча прошел мимо часового, так же медленно поднялся на небольшой холмик и стал смотреть в сторону реки.

Он хотел увидеть город, из которого он ушел больше месяца назад, где осталась Наташа, а холодный декабрьский ветер безжалостно рвал на его голове густые темно-каштановые волосы. Кожин, казалось, даже не чувствовал ветра. Он думал только об одном: «Что случилось с Хмелевым? Почему не был взорван первый фугас на рокадной дороге?»

Озеров не видел лица командира. Он только замечал, как папироска в темноте то ярко-ярко разгоралась, то потухала и опять вспыхивала светящейся звездочкой в ночи.

Но вот снова открылась дощатая дверь землянки. Из нее вышел комиссар полка с шинелью и шапкой Кожина.

— Озеров, это ты?.. Где командир?

— Во-он, на высотке. — Кивком головы Озеров указал туда, где стоял Кожин.

Воронов поднялся на высотку, накинул на плечи майора шинель, нахлобучил на его голову шапку. Потом достал из кармана папиросы, молча закурил и, стоя рядом с командиром, стал глядеть за реку, в сторону города. Ему трудно было начинать разговор. Да и что он, собственно, мог сказать Кожину? Чем мог утешить его? Случилось, конечно, большое несчастье. Пост на рокадной дороге бездействовал. Красноармеец Карасев убит. Его труп нашли вчера, после того как немцы были выбиты из Щукино и отброшены назад. Хмелева рядом с ним не оказалось. Или взяли его в плен, или… Фугас остался невзорванным. Это привело к тому, что немецкие танки сумели незамеченными подойти почти к самому командному пункту полка и нанести внезапный удар в спину.

И обиднее всего для Воронова было то, что обвиняли почему-то одного Кожина! Вот только что он, комиссар, до хрипоты в горле спорил с членами комиссии, доказывал, что во всем, что случилось, виноват не командир, а та исключительно трудная, часто меняющаяся обстановка, которая сложилась к этому времени. Но разве комиссию, да еще под председательством такого человека, как Протасов, можно убедить такими доводами?

На небе понемногу рассеялись тучи, выглянула луна. Кожин поднял голову и стал смотреть на нее. Чем дольше смотрел он на светящийся серп, тем больше возникало в его голове новых, еще более тревожных мыслей.

— Что будем делать, Саша? — после долгого молчания спросил Воронов. — Протасов свирепствует. Его выводы…

— Черт с ними — и с Протасовым, и с его выводами.

— Да ты понимаешь, что тебя собираются судить?

— А, теперь мне все равно.

— Как это «все равно»? Если ты прав — отстаивай свою правоту. Дерись.

— «Если»… Даже ты стал сомневаться.

— А чего мне сомневаться? Я отвечаю за все наравне с тобой. Это они, по непонятной мне причине, окрысились почему-то только на тебя.

— Правильно.

— Что «правильно»?

— Все, комиссар. Правильно, что окрысились, правильно, что хотят судить. Все правильно. Надо же когда-нибудь навести порядок, заставить людей, а прежде всего нас — командиров, понять, что нельзя отступать больше ни на один шаг.

— Ну, знаешь…

— Что «знаешь»? Только жесткими мерами… А что касается нас с тобой и меня лично, так это все ерунда. Лес рубят — щепки летят.

— Нет, не ерунда. И ты эту теорию со щепками оставь при себе. Вредная теория. Если человек виноват, его надо наказывать, но, если он страдает потому, что какие-то паникеры хотят вину с больной головы свалить на здоровую, с этим я никогда не соглашусь, и я докажу…

Кожин скептически посмотрел на комиссара.

— Ты целые сутки доказывал им, а толку что? Они тебя слушают, а сами делают так, как считают нужным.

— Ну, это мы еще посмотрим.

21

Командующий стоял, опершись руками о стол, и сосредоточенно смотрел на развернутую карту.

Слева от Громова сидел генерал Тарасов. Перед ним лежал большой блокнот с потрепанной обложкой. В нем с исключительной аккуратностью были записаны номера всех соединений и частей, входивших в состав их армии, в том числе и тех, которые прибыли в последние дни из резерва Главного командования. Кроме того, в этом «талмуде», как называл его сам Тарасов, значилась численность личного состава, вооружения. Тарасов в любую минуту мог сказать, сколько в армейских складах обмундирования, продовольствия, боеприпасов и горючего…

Верхний свет был выключен. Горела только настольная лампа с выгнутой ножкой и со скошенным фибровым абажуром. Ее свет был направлен на карту. Чем больше командующий всматривался в нее, тем явственнее видел заснеженные поля, леса и рощи, которые на многие километры простирались за рекой.

Сейчас на той стороне реки были враги. В глубине леса проходит передний край гитлеровцев, подходы к которому прикрываются минированными завалами и обледенелыми снежными валами…

Оборону врага предстояло прорвать соединениями генерала Громова. Прорвать и взять город Березовск — первый город на пути его армии. Эту задачу перед ним поставили еще неделю назад, до прорыва немцев в районе Тарасовки. Громов был вызван в штаб Западного фронта. Тогда все с нетерпением ждали, что на этот раз скажет генерал армии, возвратившись из Ставки Верховного Главнокомандующего.

До этого Павлу Васильевичу не раз приходилось бывать у командующего фронтом. Тогда обычно весь разговор сводился к одному: ни шагу назад. На этот раз было иначе. Речь шла о переходе советских войск в решительное контрнаступление под Москвой.

Вернувшись в свой штаб, Громов отдал необходимые распоряжения, а сам вместе с генералом Тарасовым засел за разработку предстоящей операции. Собственно, план операции в общих чертах уже созрел в его голове. Не хватало «ключа» для того, чтобы наконец открыть «ворота» в обороне врага. Вот этот «ключ» и искал сейчас командующий. Он перебирал в уме различные варианты, прикидывал, как лучше, вернее проломить оборону противника на главном направлении, и тут же отбрасывал прочь все придуманные варианты.

«Нет, нет… надо найти что-то другое. Чтобы зря не губить людей, чтобы в первом же бою добиться ощутимого успеха», — думал Павел Васильевич.

— Э-эх, черт, жалко, что у нас мало сил, — сказал командующий.

— Да, немного… — подтвердил Тарасов. — Даже после прибытия к нам пополнения группировка противника, которую мы намереваемся разгромить, почти в полтора раза превосходит нашу армию по количеству людей, а по танкам и того больше.

— Да, да… к сожалению, ты прав, — задумчиво произнес командующий. — И все-таки мы должны одолеть Мизенбаха.

— Надо одолеть, Павел Васильевич. Пора…

— Резервные части Мизенбаха на прежних местах? — спросил Громов.

— Да, Павел Васильевич. Отдельный полк Гюнтера находится западнее Сосновки, а другая часть под командованием Штюбинга — здесь, северо-восточнее города.

— Штюбинг, Штюбинг, Штюбинг… — шагая по комнате, задумчиво повторял командующий. Затем подошел к столу, взял в руки карандаш, стал резкими, уверенными движениями наносить на карту большие красные стрелы, пронизывающие фронт немецких войск и с двух сторон охватывающие город Березовск. Он быстро подтягивал новые пехотные дивизии и танковые бригады в районы сосредоточения, прорывал фронт противника, окружал немецкие части, освобождал населенные пункты и двигался все дальше и дальше на запад.

Нет, Громов вовсе не думал, что победа достанется легко. Он знал, что гитлеровцы будут цепляться за каждый населенный пункт, за каждую высотку. Не за тем немецкое командование за тысячи верст гнало сюда свои войска, не за тем вгрызалось в советскую землю, чтобы теперь без жестокого боя отдать ее назад. Но Громов знал и другое. Знал, что войска его армии давно ждут того часа, когда можно будет ринуться вперед, на врага, и гнать его с родной земли, завоевать победу.