Читать интересную книгу "Forbidden Sweetness - Юлия И. Леманн"

с сосредоточенным лицом, не поддающимся расшифровке, означает две вещи: либо мама в крайней степени злости, либо радости, ведь на кухне она появляется лишь тогда, когда хочет хоть немного снизить эмоциональный накал.

Пару минут стою в нерешительности, не зная, как правильней поступить. Может уйти, пока не заметила? Вдруг она не в духе. Не хочется портить свое радужное настроение. Пожалуй, так и нужно сделать, но маленький огонек надежды, что она сейчас добрая и, возможно, только возможно, хотя бы недолго позволит побыть рядом, не станет срываться на необоснованные и до слез обидные оскорбления, не позволяет отвернуться. Что-то внутри так тянется к этой красивой, но такой холодной женщине, жаждет получить хоть каплю тепла, безумно скучает по ней.

Не знаю, что делать. Не хочу уходить, но и привлекать внимание опасаюсь. Просто тихо любуюсь ее плавными движениями, впитываю иллюзию того, что мы рядом, что где-то в глубине ее души все же живет любовь ко мне. Вся обида и ненависть, копящиеся с каждым хлестким словом не способны погасить страстное желание добиться ее расположения, стать частью ее жизни, из которой, похоже, меня давно вычеркнули.

Она нужна мне. Безумно. Невзирая на грубость, презрение, оскорбления. И она так недоступна, что становится больно до слез.

— Привет, мам, — все же решаюсь на очередную попытку.

Робко улыбаюсь, ожидая, пока она обернется, но она не останавливается. Все так же увлеченно смешивает ингредиенты для вечернего блюда. Окатывает волной игнора.

Глупо было ожидать чего-то иного. Очередная надежда погибает под лавиной арктического холода, циничной ненависти, которую она так и не смогла достойно обосновать. Вздрагиваю от закономерного разочарования и все же отворачиваюсь в намерении оставить ее в желанном одиночестве, но мама не намерена позволить мне это.

— Нет, ты уж постой, раз осмелилась показаться мне на глаза.

Шипящий голос довольно прозрачно намекает — я пришла явно не в тот момент. Впившиеся в столешницу пальцы, побелевшие от той силы, с которой она их сжимает, вызывают внутреннюю дрожь. Послушно замираю, боясь пошевелиться, разозлить ее еще больше, хотя это кажется невозможным. Нужно было уйти в тот же момент, как увидела ее, но теперь поздно корить себя за наивные фантазии, призрачные мечты счастливого воссоединения.

— Мам… — делаю очередной необдуманный шаг в пропасть, привлекая ее внимание.

Ее окаменевшая поза пугает. Ровная напряженная спина и закрытые глаза, видимо, в попытке сдержать рвущийся наружу негативный поток, обещают не самые приятные минуты в моей жизни.

Никогда прежде не видела ее в таком состоянии, даже не представляла, что она способна на такие сильные эмоции. С радостью откажусь от подобного знания. Не могу больше слышать фразы, режущие все внутри, выворачивающие душу, плюющие в нее.

— Никогда не называй меня мамой, — прерывает меня ледяной тон, звенящий от ненависти. — Уяснила?

Смотрю на нее растеряно. Руки начинают дрожать от ужасной мысли, кислорода не хватает. Трудно сделать вздох. От меня официально отказываются? Не хочу верить в это. Не смогу пережить такого удара, простить такого предательства.

— Мам, что ты говоришь? — дрожь в голосе ожидаема. Совсем не удивляет. Закусываю губу, боясь сказать что-то еще. Глаза режет от накатывающей обиды. — Я знаю, ты… ты меня за что-то не любишь, но за что со мной так?

Произнести это вслух оказывается куда сложнее, чем признать в глубине души. Голос срывается, не чувствую слез, но, судя по соленому привкусу, они все же пошли, невзирая на попытки сдержать свои эмоции.

— Не смей называть меня мамой, тварь! — перестает контролировать голос Элен, срываясь на крик. Бьет кулаком по столу, а у меня ощущение, будто только что ударили именно меня. — Как же я тебя ненавижу.

Хочу убежать от этих слов, но ноги словно примерзли к полу. Даже такая наивная идиотка, которой являюсь я, способна понять, она как никогда искренна. Не старается обидеть, а наконец открывает карты. Выводит из заблуждения, в котором я все еще утопаю, позволяя верить в счастливые сказки. Краем сознания отмечаю посторонний звук, кажется, хлопнула дверь, но мысль не задерживается в голове, вытесняется куда более значимыми раздумьями.

— За что? — единственный вопрос, который действительно что-то значит для меня. — Я ведь ничего тебе не сделала, — слезы идут уже не скрываясь, застилают глаза, словно в попытке уберечь от неприкрытого презрения, направленного на меня. — Я ведь всегда старалась не огорчать тебя, мама. За что ты меня так ненавидишь?

Случайно вырвавшееся «мама», словно катализатор для Элен. С ужасом понимаю, она в самом деле отказывается от меня. Готова ударить из-за неугодного ей обращения. Делает решительный шаг в мою сторону, в который раз повторяя, что я ей никто, а я не хочу отходить. Пусть ударит, может хоть это поможет осознать, что это реальность. Не кошмарный сон, а грубая, отвратительная жизнь во всей своей красе. Жизнь, где рядом нет Эйда, способного закрыть от малейшей боли.

Закрываю глаза, не хочу больше видеть злого лица, готова к боли, но ее нет.

— Ты что творишь?!

Папа? Видимо, это он пришел домой, но так и остался незамеченным в наколенном вихре эмоций. Его голос хрипит от шока. Стоит открыть глаза, и вижу пораженное лицо, так похожее на лицо брата. Папа крепко прижимает жену к себе, старается успокоить размеренными поглаживаниями, заглушить обидные слова, в то время как меня бьет крупная дрожь. Слезы медленно высыхают, все внутри высыхает от пережитых мгновений. Не успеваю решить, что все закончилось, как мама все же вырывается из объятий. Отступает от меня, смотрит со злыми слезами на глазах.

Никогда не видела, как она плачет. Хочется обнять ее, успокоить. Попросить прощения, вот только я не знаю за что просить. Мне так и не сказали, в чем я так сильно провинилась.

— Теа, солнышко, иди наверх, — просит папа, и я готова послушаться, но мне не позволяют.

— Наверх, это в свою комнату, Теа, не перепутай ее с комнатой Эйда, — презрительно уточняет Элен. Дарит мне победную улыбку. — Никогда не сомневалась, что ты пойдешь по стопам своей мамаши, такая же шлюха, — ядовито выплевывает она, не позволяя папе приблизиться, — даже не погнушалась залезть в постель к брату.

— Элен! Что ты несешь?

Папин окрик тонет в волне ее смеха, а я парализовано замираю, смотрю с животным ужасом в маниакально блестящие глаза матери. Она знает. Боже, она знает. От этой мысли накатывает тошнота. Липкий страх обволакивает сознание. Чувствую себя грязной и падшей.

— Ты у своей любимой Теи спроси, — издевается мама, состояние которой скачет от торжества к отчаянью. — Ты же ей так гордишься,