Читать интересную книгу Химеры Хемингуэя - Джонатон Китс

И я заполнил билет. Саймон опустил корешок в маленькую прорезь на сейфе, потом отдал мне оторванный купон.

— Это нужно хранить вечно. Доказательство права собственности.

— Собственности.

— Твоя доля Судьбы. Что заставляет меня перейти к другой теме, а именно к судьбе моей жены Анастасии. — Он пригласил меня в свой кабинет. Освободившись от телефона, быстро повернулся, чтобы глянуть на свое отражение в плексигласе, защищающем рисунок Халцедони Боулза, а затем принял свою обычную позу — спокойная президентская уверенность в собственных возможностях плюс баронская беззаботность, — усевшись за столом красного дерева. — Я знаю, тебе очень нравится моя жена, Джонатон, и я ценю ту роль, которую ты играешь в ее жизни. Я признаю твою заслугу в ее возвращении, в буквальном и в переносном смысле. Ты обеспечил ей все необходимое, чтобы она приступила к новому роману. Ты хороший друг. Она давала тебе прочесть что-нибудь из того, что написала?

Я не соврал, сказав, что нет.

— Как ты, вероятно, знаешь, роман обо мне. Меня беспокоит, Джонатон, что могут всплыть некоторые нелицеприятные подробности моей жизни.

— Почему ты решил, что роман дурно с тобой обойдется?

— Я не говорю, что дурно. Моя жена меня любит. Но я допускаю, что она, возможно, не всегда правильно судит. Ей не хватает твоего такта. И я не уверен, что был в должной мере осторожен, если учесть, сколько я ей рассказывал.

— Но ее книга будет художественным вымыслом, Саймон.

— Если автор известен, люди читают книгу, как будто это реальные факты.

— Нет — если они умны.

— Такие еще хуже. Читают книгу как головоломку и собирают, как им вздумается.

— Тогда не важно, что попало…

— …и важно, что не попало. Я бизнесмен, Джонатон. Я даже не прикидываюсь художником. У меня есть только моя репутация; и я хочу ее защитить. Во благо Анастасии не распространять слухов, но, боюсь, она этого не понимает.

— Ты ей что-нибудь говорил?

— Она меня боготворит. Моя критика может повредить творческому процессу.

— Вот уж сомневаюсь.

— Но с тобой у нее рабочие отношения. Твоя помощь очень важна, ее невозможно переоценить. Я только прошу задать ей некоторые рамки… пристойности.

— О чем бы ты хотел, чтобы люди не узнали?

— Используй свою интуицию.

— Мою интуицию, Саймон? Я писатель, а не цензор.

— Слухи начинаются с упоминания непристойности или беспринципности.

— Сочинительство начинается с переработки непристойности и беспринципности.

— Я понимаю, это деликатное дело.

— Возможно, Анастасия — обуза для тебя.

— Я ценю, как ты обо мне заботишься, несмотря на вашу с ней дружбу, но ты должен помнить, что она моя жена.

— Что с последней частью аванса за ее новую книгу?

— Он уже потрачен. Но если ты сделаешь, как я говорю, то не пожалеешь о потраченном времени.

— То есть?

— Как редактор-консультант, ты, видимо, заслуживаешь небольшой доли авторских отчислений. Анастасии необязательно об этом знать.

— Мне бы не хотелось извлекать из нее выгоду.

— Тогда что я могу предложить?

— Мне нужно проводить с Анастасией больше времени.

— Уединиться где-нибудь?

— Хорошее начало.

— Я понимаю, как непроста, вероятно, эта работа — помогать ей в ее нынешнем состоянии писать новую книгу, особенно учитывая ожидания читателей. Но я боюсь, что могут подумать люди, если твое участие станет еще очевиднее.

— Очевиднее?

— Если люди будут видеть вас вместе.

— Хочешь сказать, они могут подумать, что…

— …вы сотрудничаете.

— А отсюда вновь непристойные слухи или беспринципные поступки.

— Ты понимаешь.

— По крайней мере, начинаю улавливать.

— Может, я смогу отправить тебя с Мишель в отпуск. Кики говорит, у нее есть возможность получить скидку на круиз в нетуристический сезон. Возьмешь с собой работу Анастасии. Твоя невеста погреется на солнышке. А когда вернетесь, скажешь моей жене, что делать. Тебя она послушает.

— У меня нет невесты, Саймон.

— Мишель за тебя не выйдет?

— Мишель — не единственная, чье согласие требуется.

— Она независима.

— Как и я.

— Ты ждешь другую женщину? Я просто не знаю, что может быть лучше для тебя. Мишель делает карьеру.

— А Анастасия — нет, — заметил я. — Почему ты не женился на Мишель?

— Наверное, мозгов не хватило.

— Ты бы и сейчас предпочел ее?

— Я люблю Анастасию.

— Почему?

— Потому что она моя жена, Джонатон. Это и ожидается, это и значит любить. У меня успешный бизнес, поэтому, сам знаешь, я не сентиментален. Но у меня есть чувство долга и долг чувствовать к Анастасии все, что она чувствует ко мне. Мы связаны взаимной ответственностью.

— И ты никогда ей не изменишь?

— Чем бы я ни занимался, я это делаю ради нас обоих как договорного союза. Если мне что-то нужно, мне это нужно для нее, потому что она… нужна мне. — По-моему, я никогда раньше не видел, как он краснеет. — Все это сплошная тавтология, прими на веру, и все. Если ты женишься на Мишель, тебе не придется мучиться этими бесполезными вопросами, Джонатон, и не исключено, что ты сможешь написать собственный роман.

В тот вечер Анастасия задержала меня допоздна, уверенная, что Саймон знает о нашем романе и собирается ее бросить. Она заставила меня повторить весь разговор и отнеслась к нему с такой дотошностью, что объект ее изысканий можно было принять за литературу.

— Подтекст становится ясен, когда мы рассматриваем, как он относится к Мишель, — объяснила она, и хотя ей пришлось согласиться, что Саймон не отличит подтекста от притворства, она все равно отправила меня домой, не поддавшись ни единому обличительному поцелую.

Когда я приехал к Мишель, она, видимо, уже некоторое время была дома. Мебель стояла криво, ящики и полки в беспорядке, а Мишель, не переодевшись после работы, сидела на стремянке в кладовке, роясь в старых папках с рецептами.

— Снова решила заняться кулинарией? — спросил я. Она пожала плечами. Я взял у нее из рук пластиковую коробку для файлов и поставил ее на пол к остальным. Выглянул в гостиную. — И дизайном интерьеров?

— Кажется, я кое-что потеряла и пытаюсь найти.

— Что ты потеряла, Мишель?

— Может, кольцо.

— Зачем ты хранила его вместе с рецептами?

— Я уже везде искала.

— Но не нашла? То есть вообще ничего не увидела?

— Ничего хорошего. Ты сегодня был с ней?

— С кем?

— С Анастасией. С кем еще?

— Я виделся с Саймоном.

— Я знаю.

— Да?

— Он мне звонил. Спрашивал, не находят ли другие, что в том, сколько времени вы с ней проводите, есть что-то непристойное. Сказал, что ты предложил уехать с ней на неделю, но он беспокоится, что люди подумают.

— И что ты ответила?

— Да как у тебя язык поворачивается спрашивать?

— Ты ему так и сказала?

— Я говорю это тебе. Я понимаю, ты за нее очень переживаешь, Джонатон, но всему есть предел. Я определенно не хочу знать, чем вы там занимаетесь дни напролет…

— Сегодня Анастасия рассказывала, как усердно трудилась в библиотеке.

— У Стэси склонность преувеличивать. У нее живое воображение. — Мишель опустила взгляд на свои крупные ступни. — Во всяком случае, я всегда так считала.

— Она говорила о своей начальнице, женщине, которую звали мисс Флаунс, — продолжал я нести все, что приходило в голову, лишь бы не прерывать разговор. Пока я не вычислил, в чем именно Мишель подозревала меня и Анастасию, и не понял, насколько серьезны ее основания, я не дам ее журналистскому чутью никакой пищи, кроме сомнений. Я плохой актер, но сейчас это было к лучшему. Я что-то скрывал, ясно как день, но мне не хватало мастерства, в коем опыт общения с мошенниками научил ее искать потайные смыслы отработанных жестов. Может, мне стоило просто быть честным? Правда освободила бы меня. Но ущерб, который Мишель могла причинить в зависимости от того, что знала, показался мне слишком серьезным; я не мог рисковать: правда вполне могла снова отправить Стэси в психушку. Поэтому я рассказывал Мишель, как мисс Флаунс заставляла Анастасию каталогизировать пожертвования выпускников, а Анастасия развлекалась, читая все подряд.

— Вечно все оправдывают Стэси, говоря, что она уникальна, — заметила Мишель, — но иногда я сомневаюсь, есть ли в ней хоть что-то особенное. — Она прошла на кухню. — Ты как думаешь, Джонатон? Она ведь, кажется, близка с тобой, как ни с кем из нас.

— Не понимаю, о чем ты.

— Она доверяет тебе то, о чем не сказала бы мужу или ближайшей подруге.

— Мисс Флаунс — это ерунда.