Кто-то, кажется Арсеньев, опередил меня. Я увидел белое, окружённое многократной радугой пятно света от его фонарика. Луч терялся в тумане. Свет слегка колебался при ходьбе, потом ослаб вдруг и застыл неподвижно. Ослеплённый светом, я не заметил широкой трещины и провалился в неё чуть не по колени. Очевидно, я растянул сустав и сел, чтобы осмотреть ногу. Моя верёвка прошуршала по камням и натянулась.
— Алло, профессор, не двигайтесь, подождите меня! — крикнул я.
Никто не ответил. Я поднялся и, слегка прихрамывая, пошёл в сторону света, в котором мелькали какие-то неясные тени. Взглянув вверх, я увидел между краями ущелья небо, показавшееся мне широкой светлой рекой: так выглядит поверхность воды, если, нырнув, посмотреть на неё снизу.
Свет фонаря вдруг погас.
— Ничего не поделаешь, придётся лезть, — говорил Райнер.
— Погодите!
Это был голос Арсеньева. Снова вспыхнул фонарь, рассыпаясь разноцветным блеском в трепещущем сиянии зыбкого пара. Я увидел, что они оба стоят наклонившись. У их ног грунт неожиданно обрывался, и дальше шла тёмная мгла.
В это время в матовом электрическом луче заблестел шлем Солтыка, поднимавшегося из глубины. Райнер помог ему выбраться на край.
— Можно спускаться, — сказал инженер, — крутизна меньше, но становится всё жарче.
— Поднимается температура? Неужели мы так будем спускаться всё время до самого центра планеты? — заметил Райнер.
Получилось так, что мы собрались все вместе. Фонарик освещал четырёх чёрных великанов в измятых комбинезонах. В стёклах шлемов дрожали голубые искры.
— Придётся пожертвовать магниевым патроном, — сказал Арсеньев и достал из кармана плоскую коробочку. Это были заряды для ракетницы, которая погибла в вертолёте.
— Нет ли случайно у кого-нибудь носового платка в наружном кармане?
Райнер протянул платок. В центре платка астроном прорезал ножом отверстие, а к углам нитками привязал патрон. Я понял: профессор нашёл выход, как обойтись без сигнального пистолета. Он сильно ударил ручкой ножа по капсюлю раз, другой, а когда раздалось шипенье, бросил патрон в обрыв.
Мы наклонились над пропастью. Туман озарился ослепительным магниевым светом. Показались склоны: тот, на котором мы стояли, и противоположный, удалённый от нас метров на шестьдесят; потом облако пара заслонило пылающий патрон. Это продолжалось долго. Светлые клубы разошлись, из-под купола импровизированного парашюта снова полился свет, хотя и быстро слабевший. Свет обманчиво дрожал, переливаясь в туманной дымке. Под ним, в глубине, показалась чёрная продолговатая масса, блестевшая, словно волна застывшей лавы. Когда свет ослабел, мне показалось, что масса набухла, а потом сократилась, как туловище змеи, проглатывающей крупный кусок.
Потом всё исчезло.
Мы медленно отошли от края обрыва. Арсеньев засунул обе руки за пояс.
— Здесь всегда так: чуть покажется, что все затруднения преодолены, как появляется десяток новых... Что вы скажете об этом? — он указал на ущелье.
— Я видел движение, — начал осторожно Райнер. — Не знаю, может быть, мне показалось, но...
— Нет, вам не показалось, — прервал его астроном. — Хорошо было бы израсходовать ещё один патрон, но не стоит.
Он подошёл к краю и направил луч своего фонарика вниз. Свет растаял в тумане.
— Что же это такое, чёрт возьми?
— Поток лавы? — нерешительно высказался Райнер. — У меня было впечатление, что там что-то течёт.
— Температура слишком низкая.
— Так может быть, канал?
— Каналы на Венере?
— До дна не более тридцати метров, — вставил я.
— При таком освещении определить трудно. Ну что ж, всё равно надо спускаться. Идите за мной.
Арсеньев первым спустился по краю. Мы молча последовали за ним: сначала шли лицом к обрыву, а потом повернулись и двинулись быстрее. У скалы, похожей на базальт, тянулись гряды камней с острыми краями. Внезапно Солтык крикнул:
— Внимание, вот оно!
Фонарь застыл неподвижно. В светлом круге показался высокий вал, исчезавший по обе стороны за пределами света и блестевший черно и жирно, как спина кита. Эта масса заполняла всё неглубокое скалистое русло и даже поднималась над каменными берегами, отстоявшими метров на пятнадцать друг от друга. Её поверхность медленно волновалась, и периодически чередовавшиеся расширения и сокращения перемещались справа налево.
— Перистальтика, — прошептал кто-то.
Арсеньев шёл по ребру длинной, как мостик, плиты прямо к чёрной массе. Он остановился на самом конце и теперь мог дотронуться до неё ногой. Клейкая капля прилипла к его сапогу, а вокруг всё заволновалось. Мерный ритм, в котором до сих пор двигалась чёрная масса, вдруг нарушился. Воздух дрогнул, вдоль стен ущелья пролетело дуновение, а поблёскивающая масса стала медленно нагромождаться и собираться неуклюжими наростами — то полужидкими, то застывающими, — пока не вылезла широким расползающимся языком на конец плоской плиты, где стоял Арсеньев.
— Осторожнее, профессор! — крикнул я.
Он не двигался, ожидая, что будет дальше. Чёрная масса прикоснулась к его сапогу, отпрянула и вдруг одним броском облепила его ноги, а из тумана уже надвигалась большая выпуклость, словно идущая к берегу волна. Тут ещё кто-то, кажется, Райнер, зажёг и свой фонарь. Профессор неожиданно вскрикнул и рванулся прочь, но чёрная масса залила его почти до колен. По всей массе пробежало новое мощное содрогание.
— Уходите, профессор, уходите! — кричал я, не понимая, почему он стоит словно вросший в камень.
Он сгорбился, плечи у него дёргались, как будто он поднимал большую тяжесть. Стоявший ближе всех Солтык схватил его и потащил, но, споткнувшись, оказался в чёрной бурлящей каше почти по пояс. У него вырвался сдавленный крик.
Я обеими руками изо всех сил потянул за верёвку. Райнер ухватился ниже. В свете фонарика я увидел лицо Солтыка, — оно было искажено судорогой. Чёрная река широким фронтом надвигалась на берег, но мы действовали быстрее. Я схватил Солтыка за руку, другой рукой ухватил Арсеньева, а Райнер помог мне выбраться на склон. Оба спасённых почти не двигали ногами и опирались на меня всей тяжестью своего тела. Один из них прерывисто дышал.
— Вы ранены? — спросил я, испуганный тем, что оба молчат.
— Скорее, скорее наверх! — кричал Райнер.
Я двинулся дальше, таща обоих товарищей. Они едва переступали, словно их ноги превратились в деревянные чурки. Наконец Арсеньев заговорил:
— Удар... электрический, — пробормотал он, словно борясь с судорогой, сдавившей ему горло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});