— За границу, — в его ответе отчетливо прозвучала нотка надежды. В Швейцарию, я думаю. У меня есть вилла во Франции, но они об этом знают. Мы могли бы чувствовать себя в безопасности в Швейцарии. У меня есть кое-какие средства в Женевском банке, так что в этом смысле с нами будет все в порядке. Нам, однако, придется тщательно заметать следы. Время работает против нас.
— Понимаю.
— Так ты, значит, решила уехать со мной?
— Наверное. Мне надо будет захватить кое-что из вещей.
— На это нет времени. Только наши паспорта. У меня достаточно денег, чтобы доехать до Швейцарии. Но нам надо поторопиться. Как только они поймут, что мы бежали, они сообщат в Интерпол, нас могут арестовать под каким-то вымышленным предлогом, и никто больше о нас никогда не услышит. У Службы контакты по всему миру, есть целая группа космополитических малиманов. Мы должны будем скрываться.
— До конца жизни?
— Да.
— Но тебе незачем бежать, Тони. Оставайся здесь, тебе ведь ничего не угрожает. Тот факт, что противоядие не действует, это всего лишь твое предположение.
— Оно не подействовало на Эвансов, когда я на них его проверял, — ответил Мортон. — Должны были появиться признаки даже в том случае, если бы для полного действия потребовалось бы несколько дней. Мои опыты показали, что их системы отторгают противоядие. Это все равно, что проверить освещением яйца из инкубатора: если там есть эмбрион, цыпленок вылупится, если нет, то нет. Я знаю, я же работал с этой чертовой формулой.
— Даже если противоядие не действует, они вряд ли поставят тебя к стенке.
— Дело во мне, не в них! — резко возразил он. — Люди будут гибнуть просто так, уже погибли. Без меня не было бы Ц-551, никто бы до этого не додумался. Я его случайно открыл, разработал. Те, которые уже погибли, — на моей совести, а за ними последуют многие другие.
— Я никогда не думала, что у тебя есть совесть, — она пристально наблюдала за ним.
— У меня и не было, до того… до того случая с фуникулером. Две девушки, молодой отец — они никакого отношения не имели к эксперименту. Они попались случайно. Тонг совал свой нос, куда не следует, вот и поплатился. Мы играли с людскими эмоциями, но это позволительно лишь в теории, не в жизни. Командир, однако, другого мнения. Он — машина, двигатель, приводящий в движение Департамент. Тебе бы в голову не могло придти, что правительство способно так обойтись с избирателями, да? Я хочу сказать, что те убитые, они, возможно, голосовали за нынешнее правительство. Что-то вроде самоубийства, голосование за смерть. И эта чертова партия, вероятно, будет избрана на второй срок. Такой цинизм. Я не хочу больше в этом участвовать. Я уже нанес свою долю вреда. Как тот парень, который открыл миксоматоз, а потом не выдержал напряжения и ушел в монастырь. Осознаешь все, когда уже поздно.
Ей было почти жалко его. Он сидел, держа в руках пустую чашку, глядя прямо перед собой, погруженный в собственные мысли. Она ждала. Его глаза закрылись на секунду-две, вновь открылись. Вид у него был очень усталый.
— Они… не должны нас найти, — сказал он после долгого молчания, и ее сердце заколотилось при звуке его неразборчивой речи. Едва заметно, но уже действует. Хотя, возможно, это просто усталость.
— Кто? — Энн затаила дыхание.
Казалось, Мортон сопротивлялся, боролся с собственным сознанием, как будто пытался очнуться от глубокого сна, вспомнить недавние события.
— Твой муж… — отсутствующее выражение лица. — Мы ведь не хотим скандала, не так ли? Уикэнд с любовником — это прекрасно, пока не застукают, — Мортон засмеялся невыразительным смехом.
— Они не найдут нас здесь, — заверила она его, взяв пустую чашку и блюдце. — Ты отдохни, Тони. Все прекрасно. Ты собираешься разводиться с женой?
Он пождал губы:
— Не знаю…
— Ты же обещал. Кроме того, мы ведь должны будем пожениться, когда все уляжется.
— Да-да, конечно, — поспешно заверил ее Мортон в замешательстве. — Я ведь люблю тебя… Энн. — Как будто он не уверен, как ее зовут.
Она притворилась, будто не заметила, постаралась скрыть ликование в голосе.
— Я знаю, Тони. Но тебе пришлось столько пережить за это время. Любовь утомляет. Теперь тебе ничто не грозит, никто не знает, где мы. Может быть, ты ляжешь в постель, а я через минуту тоже приду.
— Пожалуй, — он с вожделением посмотрел на ее тело сквозь пленку, покрывшую его глаза. — Да, я так и сделаю. Не задерживайся.
— Нет, я скоро, — она отошла, увидела, как он неуверенно направился к двери спальни, не совсем ясно понимая, где находится. Она постояла, прислушиваясь, услышала шорох снимаемой одежды, скрип пружин кровати.
От сильного возбуждения у нее кружилась голова. Ситуация была невероятная; только что Мортон был беглецом, предавшим организацию, которой служил, сейчас же в его сознании он был любовником, опасающимся ревнивого мужа. Энн рассмеялась, все еще дрожа, попыталась собраться с мыслями. Она искала выход и внезапно нашла его. Ц-551. «Вклад» профессора Мортона в эволюцию общества избрал его самого своей последней жертвой.
Вдруг ее пронзила отрезвляющая мысль, заставившая сжаться в комок, словно ледяная рука сжала у нее все внутри. Они — беглецы, как ни посмотри на это; Служба будет мстить, и там, в этом искусственном мире отдыха затаился охотник — Малиман.
И именно в этот момент кто-то так сильно постучал, что дверь задрожала.
Глава 26
Как только Долман толкнул дверь церкви, у него появилось дурное предчувствие, стало как-то неспокойно на душе. Он постоял, ожидая, пока глаза привыкнут к тусклому свету — отражению от оранжевой лампы уличного фонаря. Ему всегда было не по себе в храмах, а этого не должно быть, потому что он атеист. Он не верил ни в какие сверхъестественные существа, ни в добрые, ни в злые; он все время убеждал себя в этом, но никак не мог убедить до конца. Оставался какой-то страх перед темнотой, от него ему и не удалось избавиться.
В церкви кто-то был, Долман это чувствовал. Он прислушался и вскоре ясно услышал чье-то дыхание — так дышат астматики, со слабым хрипом. Оно доносилось из дальнего угла. Долман вгляделся, но никого не увидел; ряды скамей, аналой, алтарь. Если они где-то спрятались, то только за алтарем. Он был сердит, потому что никто не имел права здесь находиться. Церковь закрывают в 9 вечера, и он попал сюда только потому, что Артур Смит дал ему запасной ключ. И что они тут делают, кто бы они ни были?
Узнать это можно было лишь одним способом. Он бесшумно пошел на носках по узкой ковровой дорожке вниз по проходу к ступеням алтаря. Остановился, снова прислушался. За этим деревянным сооружением с распятием кто-то явно был; наверно, пьяница, который заснул там несколько часов назад. Долмана это чертовски разозлило, и он решил, что ему придется избавиться от этого типа, вытащить его из церкви, бросить на асфальт — пусть его там кто-нибудь найдет. Дэвиду Холману было необходимо остаться в церкви одному любой ценой, сделать ее местом своего убежища, пока пламя, которое Он раздул в других местах, превратилось в подлинный ад, разрушающий оплот капитализма, эксплуататоров рабочего класса. Британская революция начнется именно здесь!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});