Читать интересную книгу Цивилизации Древнего Востока - Сабатино Москати

Одна очень известная гата начинается со странной жалобы бычьей души:

Молит вас Душа Быка:«Кто создал меня и для чего?Айшма злой гнетет меня,угоняют воры и грабители,Кроме вас – защиты нет,селянин пусть пестует меня!»[42]

В другом месте бык превозносится как источник изобилия, созданный и взращенный верховным богом и его помощниками:

Этого Духа ты еси отец святой,Тот, что здесь [человеку] корову, радость приносящую, сотворилИ для нее на пастбище покой дал [земле] – Армайти,Чтоб с Доброй [он] советовался Мыслью, о Мудрый[43].

В целом религия Заратустры чрезвычайно проста в своей конструкции и составляющих ее элементах; это верно не только в позитивном смысле, в отношении природы учения, но и в отрицательном смысле, в плане отказа от – или, по крайней мере, отсутствия – множества факторов, которые до сих пор мы всегда находили в восточных религиях. Так, в зороастризме нет мифологии; есть лишь слабые следы богослужебных ритуалов и форм; нет магии и гаданий, которые чаще всего сопровождают религиозную практику; наконец, нет особого религиозного класса, жречества.

После смерти Заратустры эта ситуация в определенной мере меняется. Учение претерпевает глубокие изменения, реакционные по природе, следы которых можно видеть в остальной части Авесты. Вновь появляются языческое наследие и простонародные верования, монотеизм трансформируется и подменяется; в конце концов от него, по существу, отказываются. Скорее всего, ведущая роль в таком развитии событий принадлежит жречеству, «магам»; некоторые считают, что первоначально это было отдельное племя, другие, с большим основанием, ведут их происхождение от некоего религиозного сообщества.

После смерти Заратустры его учение претерпело следующие изменения. Во-первых, монотеизм сменился дуализмом; добрый дух был отождествлен с Ахурамаздой, который таким образом превратился в противника злого духа Ахримана, могущество которого в жизни Вселенной едва ли уступает могуществу самого Ахурамазды. Во-вторых, сущности, связанные с обеими сторонами вечного конфликта, с добром и злом, увеличились числом, вобрали в себя представителей древнего язычества и в конце концов превратились в независимые божества в полном смысле этого слова. Так, в лагере добра мы встречаем древнего арийского бога Митру и богиню плодородия Анахиту, возникшую под сильным влиянием месопотамской Иштар; в лагере зла объявился Индра, еще один бог древнеиранского пантеона. На определенном этапе на этот дуализм наблюдается интересная реакция, но, к сожалению, у нас слишком мало информации о ней; речь идет о зурванизме – движении, в котором оба верховных принципа, зло и добро, выводятся из одного и того же элемента, времени. Это скорее философское, нежели религиозное решение, отражающее стремление к единству, которое с развитием зороастризма вновь оказалось неудовлетворенным.

На новой стадии учения эсхатология становится более определенной и выраженной. Души предстают перед судьями по одну сторону от моста Чинвад, их добродетели и грехи взвешиваются на особых весах. Добродетельным удается достичь ада, тогда как грешников сбрасывают в адскую бездну под мостом. Но и ад, и небеса временны; в конце времен море расплавленного металла очистит Вселенную, и добродетельные поднимутся к вечной жизни.

Вновь появляются древние ритуалы: опьяняющая хаома вновь признается священным напитком и предлагается верующим; в церемониях очищения главную роль играет священный огонь.

Параллельно с развитием богослужебного ордера развивается и класс священнослужителей: в частности, непрерывно горящий огонь нуждается в подготовленном персонале, который круглые сутки поддерживал бы его. Священники, содержать которых должно общество, обретают все большее влияние на его жизнь.

Таким образом, зороастризм живет, консолидируется и одновременно разлагается: странная судьба для религии – выжить за счет тех самых элементов, которые она была решительно настроена уничтожить.

После этого наброска из религиозной жизни нам следовало бы связать историю религии с политической историей; но это очень сложная и слабо решаемая проблема. Трудно поверить, что Кир был зороастрийцем; Дарий, возможно, был, но чужих богов не исключал и он; Ксеркс почти наверняка был зороастрийцем. Вероятно, религия в тот момент была на самой ранней стадии развития; только позже, во времена Артаксеркса II, появляются ссылки на Митраса и Анахиту, свидетельствующие о наступлении новой фазы ее развития. Тем не менее существенной чертой остается раздельный ход политического и религиозного процесса. Можно сказать даже больше: политическая деятельность позитивна ровно до тех пор, пока существует религиозная терпимость; как только Ахурамазда становится единственным богом, политическая деятельность оборачивается негативом. В заключение мы хотели бы сказать, что отношения между двумя процессами в данном случае принципиально вторичны. Религия Заратустры живет собственной жизнью. Это первая религия на Древнем Востоке, в истории которой политические события не играют не только решающей, но и вообще сколько-нибудь значимой роли.

Художественные типы

Сообщество наций, которые Ахемениды сумели сплотить в единую империю, сплавляет воедино различные элементы и создает искусство, которое призвано стать выразителем этого сообщества. Хотя иранцы – молодой народ и потому должны быть склонны к всяческим нововведениям, они считают честью для себя собирать материалы и художников из разных концов империи; именно так они выражают и утверждают ее единство. Дарий так описывает строительство дворца в Сузах:

Кедр был доставлен из горы, называемой Лабнана. Народ ассирийский доставил его до Вавилона. Из Вавилона киликий-цы и ионийцы доставили его в Сузы. Дерево уака было доставлено из Гандары и Кермана. Золото, здесь употребленное, доставлялось из Сард и из Бактрии. Самоцветы, лазурит и сердолик, которые были здесь употреблены, доставлялись из Согдианы. Употребленный здесь темно-синий самоцвет доставлялся из Хорезма. Употребленные здесь серебро и бронза доставлялись из Египта. Украшения, которыми расписана стена, доставлены из Ионии. Слоновая кость, которая употреблена здесь, доставлена из Эфиопии, Индии и Арахозии. Каменные колонны, которые здесь употреблены, доставлены из селения, называемого Абирадуш, в местности Уджа.

Рабочие, которые тесали камень, были ионийцы и мидяне. Золотых дел мастера, которые работали над золотом, были мидяне и египтяне. Люди, которые работали с деревом, были лидийцы и египтяне. Люди, которые делали кирпич, были вавилоняне. Люди, которые орнаментовали стену, были мидяне и египтяне.

Стремление к универсальности производит сильное впечатление. Похоже, на пороге конца Древний Восток пытался произвести последний, вполне сознательный синтез культур. Наверняка никогда прежде сообщество народов не выражало себя так откровенно и красноречиво.

Таким образом, искусство Древнего Ирана – это официальное, придворное искусство, творимое усилиями не столько нового народа-победителя, сколько старых побежденных народов. Это старое, а не новое искусство, которое без видимых сложностей укладывается в рамки традиции. Конец традиции – это конец целого мира концепций и отношений, которые успел выразить Восток за предыдущее тысячелетие.

Необходимо задать вопрос, обладало ли в этих условиях иранское искусство какой-то преемственностью или собственными отличительными чертами. Ответ на этот вопрос дал покойный У. Моннере де Вийяр: «Здесь присутствует духовная преемственность, аналогичная – хотя и на гораздо более низком уровне – той преемственности, которую мы наблюдаем в двух величайших искусствах мира, искусствах Греции и Китая, и которой нет, пожалуй, больше нигде. Эта эстетическая преемственность представляет собой активное стремление к украшательству, которое проявляется в каждый период очень точно, красноречиво и ритмично. Поэтому не выражение и не чистое представление, но видение, подчиненное декоративности и реализованное всегда на непревзойденном техническом уровне. Стремление к декоративности имеет в своей основе точное и доброжелательное наблюдение действительности, которое выражает себя в роскошных цветовых решениях и удивительном воображении, нацеленном на изобретение новых форм. Сущее ощущается как поэтическое произведение, где все сплавляется в своего рода мечту».

Таким образом, декоративность доминирует над сутью; можно сказать, что это и есть отличительная черта иранского искусства. Она характерна для первых шагов этого искусства и остается характерной все время его существования, со времен Ахеменидов до современности. Так, независимо от оценки его положительных и отрицательных качеств, это искусство шло своим характерным курсом, наиболее четко выраженным среди всех периферийных регионов Древнего Востока.