слоев населения. Хорошим примером является Вена XVIII века, где Иосиф II открыл парки для общественного пользования, чтобы поощрять смешение простолюдинов и аристократов. Коллективное потребление может также включать в себя пространства, подходящие для публичных выступлений принципалов и других руководящих чиновников, призванных, как мы выразились, "дать возможность широкой общественности оценить процесс принятия решений и степень приверженности принципалов коллективному предприятию" (Blanton and Fargher 2008: 204). А поскольку в более коллективных государствах налогоплательщикам предоставляется большее право голоса, общественные пространства могут служить местом проведения публичных собраний. Примером может служить Италия, где народные движения стали называться movimenti di piazza.
Города являются сложной средой для коллективного государственного строительства, особенно там, где существует острая конкуренция за пространство и давно сложившиеся модели землепользования. Укоренившаяся землевладельческая элита, в частности, часто конкурирует с государственными строителями за формирование городского ландшафта. Это было очевидно в случае Венеции фокального периода, где рост коммуны Venetiarum постепенно смог реструктурировать остатки старой приходской системы, основанной патрициями. Однако расширение общественного потребления часто происходило за счет частного потребления, что вызывало противодействие и даже судебные иски со стороны частных землевладельцев. Учитывая потенциальные трудности, связанные с преобразованием городских ландшафтов, в некоторых случаях князья сочли выгодным построить новый город или города или радикально преобразовать существующие. Так произошло в описанных выше случаях с Асанте Кумасе, ацтекским Теночтитланом и Пекином. Полезным примером является основание моголами Шахджаханабада, где, несмотря на огромные затраты, перенос столицы и строительство нового города рассматривались как стратегия, позволяющая избежать пробок и других проблем в старой столице. Согласно Стивену Блейку (1991: 27), столица Великих Моголов в Агре была заброшена отчасти потому, что "особняки, магазины и другие строения загромождали переулки и проезжие части, делая безопасное и упорядоченное передвижение затруднительным или невозможным".
В Афинах коллективные строители государства могли извлечь пользу из разрушения города персами в 479/478 году до н.э. Разрушение дало возможность построить практически с нуля новый город на руинах старого, хотя и не в той степени, чтобы полностью реализовать демократический идеал того периода, а именно ортогональный план (за исключением нового порта и дема в Пирее, построенного в 478 году до н. э.). Изменения, произошедшие в Афинах в этот период, касались архитектурной проработки Агоры и ее окрестностей, включая строительство нового места для собрания экклесии (собрания граждан) на близлежащем холме Пинкс. Интересно, что растущие потребности в общественном потреблении, очевидно, привели к некоторому сокращению земель, ранее предназначенных для частного потребления, поскольку из археологических находок мы знаем, что часть территории, ставшей Агорой, была жилой и была расчищена, чтобы освободить место для расширения общественного пространства.
Организация коллективных действий в существующем городе может потребовать значительных изменений в окружающей среде и характере использования городского пространства. Инун Сюй (2000) рассказывает о том, как в Китае до середины правления династии Тан (ок. 800 г. н. э.) города имели сетчатую планировку, но физические и социальные барьеры для передвижения были обычными, поэтому дороги служили в основном для местного транспорта. В более поздние периоды, включая период правления династии Мин, барьеры для передвижения были сняты, и дороги стали общественными пространствами, превратившись в "оживленные улицы с магазинами, ресторанами, домами и т. п." (Yinong Xu: 74), а разборчивость городов была еще больше повышена за счет присвоения дорогам названий. Некоторые историки-урбанисты интерпретируют отсутствие городских площадей в досовременном Китае как свидетельство сравнительно слабого развития гражданской жизни по сравнению с греко-римской и европейской культурами. Напротив, мы видим лишь незначительные культурные предпочтения в том, какие виды общественных пространств подходили для расширения социальных связей и взаимодействия. В Китае времен династии Мин вместо площадей связующее звено городской жизни обеспечивалось широкими оживленными улицами, в то время как специально отведенные площади предназначались для рыночных площадей.
Рим - особенно хорошо описанный пример борьбы за контроль над общественным пространством, возникшей после создания более коллективного государства в республиканский период. В этот период Рим сильно разросся и, как мы уже описывали, делал это в основном органично, незапланированно и пространственно неэффективно, превратившись, по словам Дианы Фавро (1993: 230), в "неразборчивую мешанину". Административные реформы привели к увеличению нагрузки на городские коммуникации и ответной реакции в виде vehiculato или cursus publicus, но это лишь усугубило "хаос городского движения" (из van Tilburg 2007: 12). Не имея возможности существенно переделать город физически из-за противодействия частных землевладельцев, государство отреагировало на это реформой дорожного движения, кодифицированной в виде Lex Iulia Municipalis. Кодекс утверждал, что все городские дороги должны рассматриваться как общественные пространства и, следовательно, подлежать государственному контролю. После установления государственного контроля были введены правила, призванные разгрузить дороги: ограничение движения частных повозок (например, торговых) в ночное время, ограничение степени перекрытия дорог частными зданиями, а также запрет на коммерческое использование улиц, например, для демонстрации товаров торговцев. А незадолго до начала фокального периода Август приступил к дорогостоящей программе омоложения города, призванной улучшить транспортное сообщение столицы и увеличить количество общественных пространств, например, для рекреационных целей. Диана Фавро (1993) утверждает, что строительная программа Августа также была направлена на визуальное представление города как чего-то большего, чем случайное скопление зданий и пространств, с целью создания связного повествования о городском величии для жителей и посетителей.
Выводы, часть III: Соседние районы и коллективные действия
Мы определяем микрорайоны как территориальные группы, которые ограничены, в значительной степени самоорганизуются и функционально в значительной степени автономны от государственной власти. Во многих городах микрорайоны являются базовыми организационными единицами, которые обеспечивают важные рамки для повседневных социальных взаимодействий горожан. Тем не менее, мы предполагаем, что в коллективных контекстах кварталы могут быть несовместимы с коллективными действиями, рассматриваемыми с точки зрения города как единого социального целого. Мы предполагаем, что коллективная выгода будет получена в результате изменения социальных свойств базовых организационных единиц таким образом, чтобы они соответствовали коллективным действиям. Это подразумевает более прочное встраивание микрорайонов в социальную жизнь более крупного городского сообщества с целью снижения локальной замкнутости и обособленности, поощрения взаимопроникновения и социальных связей через границы микрорайонов, а также облегчения координации действий между различными территориальными сегментами и центральными властями.
Мы часто думаем о кварталах как о базовом компоненте городской социальной ткани, социальном пространстве, где домохозяйства чаще всего взаимодействуют с соседями для удовлетворения своих самых основных потребностей. Однако районы могут быть разными с точки зрения степени их институционализации и важности для социальной жизни горожан. Как видно из предыдущих кратких описаний городов, особенно в более коллективных политиях, кварталы часто перестраивались внутри и реструктурировались как административные районы более крупного городского института,