Читать интересную книгу История Беларуси - Митрофан Довнар-Запольский

За последующую эпоху наши сведения о вывозе также не отличаются богатством и точностью. Знаем, что гданьская торговля, обслуживавшая, главным образом, Польшу, еще поддерживала значительный отпуск хлеба до половины 17 в., но затем начинается быстрое ее падение. Уже в начале 18 в. отпуск Гданьска, по данным, сообщаемым Корзоном, иногда падает на 2–3 тысячи лаштов в год, т. е. в 50–60 раз меньше отпуска половины 17 в. Впрочем, к половине 18 в. его отпуск поднялся, не доходя, однако, иногда до периода цветущего состояния гданьской торговли. Через Королевец в 1750–1780 гг. в среднем проходило около 17.000 лаштов четырех важнейших хлебов. Отпуск Королевца этой эпохи вдвое меньше одновременного отпуска Гданьска. Но, конечно, в этом отпуске решительное преобладание было на стороне Белоруссии и Литвы. Если судить по сохранившимся данным от 1792 г., то доля в этом отпуске Литвы и Белоруссии составляла, приблизительно, 3 % общего вывоза. Но центральная и восточная Белоруссия вывозили свои товары еще через Либаву и Ригу. По мнению Корзона, Литва и Белоруссия вывозили через эти порты в общем на 14–19 млн. польских злотых, в том числе на 3–4 млн. злотых польских хлеба, т. е. около 11.000 лаштов.

Эти миллионы еще ничего не говорят. Отчетливее будет, если мы проделаем несколько арифметических упражнений и скажем, что применительно к средним (очень неровным) виленским ценам ржи 1780-х годов весь вывоз, в переводе на рожь, по цене соответствовал 25–50 млн. пуд[ов] ржи.

Это очень приблизительный расчет. Во всяком случае ясно, что в вывозе начинает преобладать не хлебный продукт, но лен, конопля, пакля. Отпуск лесных товаров, скота и кож не играл уже большой роли.

Мало того, отпуск в сильной мере изменил свой характер, сравнительно с 16 в. в том смысле, что там мы видели попытки и сравнительно довольно значительные к вывозу некоторых, правда, грубых, но все же обработанных изделий, кожаных, нитяных и пр. Теперь эти предметы совсем исчезают и из числа предметов отпуска, если не считать некоторых обработанных изделий не местного происхождения, переправляемых в пределы России. Это значит, что зарождающиеся в 16 в. некоторые отрасли местной промышленности с течением времени пали, не получив развития.

Масштаб городских поселений весьма хорошо характеризовал бы торговлю, если бы о нем у нас было больше сведений. Городов и местечек было много. На всей территории Литовско-Русского государства можно насчитать около 112 городов и местечек, из них приблизительно 40 в центре и западной Белоруссии и 16 в Поднепровьи. Но в этом счете нет частновладельческих городов и местечек, из которых некоторые отличались по тому времени немалым размером, напр., Слуцк, Несвиж и др. Но среди господарских местечек была масса мелких землевладельческих поселений. Многочисленные частновладельческие местечки нисходили иногда до 10–15 мещанских дворов. Строго определенного понятия городского поселения не было, за исключением крупных городских центров, оставшихся таковыми и поныне. К сожалению, наши источники бедны указаниями о количестве городского населения. Но вот несколько данных. В половине 16 в. Полоцк имел около 11/2 тыс. дворов, Берестье — около тысячи с небольшим дворов, Пинск и Гродно по 700 с небольшим. В Могилеве 17 в. считалось 500 домов. Такие полуземледельческие города, как Брянск и Сураж — почти по 400, Мозырь около 150. Небезынтересно сравнение с западно-европейскими средневековыми городами, но только надо помнить, что даже Пинск и Берестье заключали в себе некоторое количество земледельческого и полуземледельческого населения, чем наши города и отличаются от западных. Не вдаваясь в рассмотрение вопроса о том, какова населенность городского двора (в 16 в. во всяком случае преобладали сложные семьи), можно указать на то, что даже Полоцк в 16 в. был более, чем вдвое менее населен, чем такие города 15 в. как Любек, Аугсбург. Может быть, он подходил к Франкфурту на Майне (около 7-10 тыс.) или Реймсу (101/2 т[ыс]. А между тем и на Западе население средневековых городов было невелико.

Мы мало знаем о внешности тогдашнего города. Ян Красинский в своем описании Польши считает, что Вильна господствует над всеми другими городами Белоруссии и Литвы красотою построек и населенностью, но, однако, этот город уступает другим северным городам Европы. В этом городе, по его словам, был обширный рынок, предлагающий множество предметов для продажи. Но эта похвала внешности столицы, конечно, не относится к другим городам, ибо природа украшает Вильну.

В 18 в. в Вильне много было каменных зданий. Устройства каменных дворов требовали сеймовые конституции. Это требование объясняется тем, что этот город часто страдал от пожаров, от которых, однако, и каменные дома не спасали Вильну. В ней много было общественных зданий, напр., до 40 церквей и монастырей различных исповеданий. Но источники 18 в. говорят о Вильне, как о городе, находящемся в упадке. По-видимому, в нем считалось всего 20.000 жителей, хотя в начале 19 в. этот город сильно вырос населением. Торговля была в упадке, и в 18 в. вспоминали только о былом величии литовской столицы. Даже в таком большом городе, как Гродно в половине 18 в., по словам Станислава Августа было только два каменных дома, хотя по тому времени это был большой город и играл роль второй столицы Литвы и Белоруссии. И все-таки он имел только около 4000 населения. Он вырос к концу 18 в., когда в нем появились каменные палацы, но весь погрязал в грязи. Мелкие города представляли собой поселения не только деревянные, но большею частью с соломенными крышами.

О Минске источники 18 в. говорят тоже, как о городе, находящемся в упадке, наполненном массой бедняков, особенно еврейских.

Несомненно, что более мелкие города не могли похвалиться своим цветущим видом.

До некоторой степени можно довериться податным спискам и составить себе некоторое представление об относительной мощи населением и торговлею отдельных городских центров. В половине 16 в. Вильна неизменно стояла первым городом. За нею, в пять раз слабее ее, в одном ряду считались Ковно, Полоцк, Витебск, Пинск, Берестье и даже Бельск. Вдвое меньше, чем группа последних городов, платили налог такие города как Гродно, Дорогичин, Новгородок, еще меньше Кобрин, Слоним. Во всяком случае, в 16 в. подляские города выделяются по масштабу податного обложения, очевидно, до тех пор, пока берестейское направление торговли играло первенствующую роль.

Конечно, эти сведения о городах дают очень мало. Мало мы знаем и о городской промышленности. Мы понимаем только, что она не могла иметь широкого масштаба в стране, где извлечения сырья у деревенского производителя стояло на первом плане. Развитие цехового строя не дает еще возможности уточнить масштаб и размер промышленности. Можно привести примеры тех или других специальностей и некоторые слабые указания на примитивные попытки устройства мелких промышленных заведений.

Списки городских ремесел не указывают на сколько-нибудь значительную дифференциацию ремесла. В Берестейском старостве в 2-й половине 16 в. можно насчитать около 35 видов ремесла. Все эти ремесленники, производящие весь предмет от начала до конца, между тем как в Западной Европе в средние века, мы уже наблюдаем такую дифференциацию, в силу которой ремесло дробится на свои составные части. Решительно то же самое надо сказать и о других городах.

О промышленности почти не приходится говорить.

Мы уже говорили о нескольких заводах под Вильно. В Гродно в конце 17 в. на митрополичьих землях встречаем 4 кирпичных завода. Такие же небольшие заводы мы встречаем и в других местах. Кое-где встречались поташные заводы, напр., у Радзивиллов под Пинском. В Кричеве работал поташный завод [с] наемными рабочими. Выше упоминалось об одной паперне. Можно вспомнить и о нескольких типографиях, каковые заведения не носили, однако, тогда промышленного характера. Вся эта бледность сведений о промышленности еще раз подтверждает слабость ее развития. В условиях преобладающего натурального хозяйства каждое хозяйство обращалось к кустарю-ремесленнику только в особо исключительных случаях. Только к концу 18 в. появляются более здоровые тенденции к усилению промышленности, о чем нам еще придется говорить.

§ 8. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ И ЭПОХА РАЗДЕЛОВ

На предыдущих страницах по частям не раз указывалось на те нездоровые явления, которые внедрялись в экономический и социальный строй Белоруссии. По частям указывалось на падение темпа экономической жизни в 17 и 18 вв. после краткого ее расцвета в 16 в. Ситуация внешней торговли складывалась неблагоприятно. Производительность страны с ростом населения и по мере охвата земледельческой культурой все большего и большего количества незанятых пространств не перестраивалось и страна не выходила из состояния производительницы самого грубого сырья. О промышленности, за исключением мельничного дела и добывания спирта, почти не приходится говорить, т. к. только кое-где мы видели незначительные следы ее. Она и не могла создаваться в условиях, когда даже накануне разделов цеховой строй имел полную силу и мог давить на зарождающуюся фабрику. Мы должны признать факт обеднения государства. Прежде всего это сказывается на обеднении крестьянского класса. Его положение чрезвычайно жалкое. Страна, в которой самый многочисленный класс находится в состоянии обеднения и бесправия, ничего не делает на рынок, за исключением покупки соли и водки не имеет потребностей и не может развивать их; городской класс существовал формально. Города были многочисленны, но, кроме немногих, бедны населением. По-видимому, количество его в городах в 18 в. не выросло, а уменьшилось сравнительно с 16 в. О мелких местечках почти не приходится говорить. Среди нескольких хат стоят корчмы, перед которыми в определенные дни продают решета, метлы и горшки: вот типичная картина польско-белорусского города в 18 в. Пышные магдебургские привилегии не спасают горожан от нажима со стороны шляхты.