Читать интересную книгу Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта - Поль Зюмтор

Гарнизон представлял для города мощный источник дохода — увеличение сбыта продуктов питания и развитие коммерции, вызванное расквартированием войск — казарм как таковых не существовало, солдаты занимали в городе особый квартал, по крайней мере на время зимы. С наступлением весны исчезала проблема фуража для лошадей, и войска разбивали лагерь в чистом поле. Вокруг высокого шатра командира и палаток штабных офицеров кварталами выстраивались артиллерийский парк, арсенал, саперный склад, палатки кавалеристов и пехотинцев. Этот сезонный городок сворачивался поздней осенью. Он имел строго установленный план. Одна рота образовывала улицу, в конце которой располагались палатки капитана, казначея, лейтенанта и сержантов. Рыночная площадь отводилась для кабатчиков, торговцев, ремесленников с «гражданки». Женщинам, кстати, здесь также всегда были рады. В этом лагере смешались бородатые ветераны и зеленые юнцы, лентяи, мерзавцы, игроки и пьяницы. Организованное мародерство, переходящее в откровенный грабеж, было неискоренимым злом, равно как потасовки и дуэли между солдатами разных национальностей.

Солдат покупал хлеб и пиво в интендантстве. Хотя он получал не столь нищенское жалованье, как его собратья в армиях других стран,{200} положение его все же было незавидным. Редко кому удавалось выпутаться из тенет профессии. Раз попав на ратную стезю, бедняга тянул лямку до конца. Подписывая контракт, рекрут решал свою судьбу раз и навсегда. Нередко, задолжав капитану, он оставался в роте, пока еще мог нести службу. Раненые и больные предоставлялись самим себе. Несчастным приходилось самим разыскивать лекаря и платить за лечение из собственных жалких грошей. Во время войны полевые госпитали превращались в настоящую клоаку, где свирепствовали эпидемии и больные умирали, как мухи. Солдат жил и встречал старость под ружьем. Если его увольняли из армии по старости или болезни, единственным средством к существованию оставалось попрошайничество. Немногим счастливчикам удавалось получить место городского стражника.

Офицеры, напротив, занимали достойное положение в обществе, поскольку считались не наемными убийцами, а всего лишь исполнителями воли гражданских властей. Многие из них принадлежали к протестантским дворянским фамилиям из соседних стран. К тому же офицерство, подверженное иностранному влиянию более других общественных групп, отличалось более элегантным и светским стилем жизни. Тем не менее армейские реестры свидетельствуют о вопиющем бескультурье его отдельных представителей, неспособных даже правильно вывести собственное имя!

Офицер являлся собственником подразделения или части, которыми управлял. Рота являлась основной ячейкой пехоты; 20 рот образовывали полк.{201} Рота давала своему владельцу значительный доход. К жалованью капитана добавлялся навар от продажи снаряжения своим солдатам. Кроме того, несмотря на контроль со стороны правительственных комиссаров, офицер, по мере возможности, «забывал» вычеркивать из списков на получение довольствия убитых и дезертиров, присваивая себе жалованье последних. Из сумм, предоставляемых командованием, капитан покупал продовольствие и снаряжение, выплачивал жалованье, пособия по болезни и даже выкупы. В мирное время существенную статью этого бюджета составляло жалованье добровольцам, которые соглашались нести службу вместо отсутствующих регулярных солдат, которые на более или менее продолжительное время исчезали из части, нанимаясь сезонными рабочими к крестьянам или ремесленникам. Униформы солдаты не знали. Из их облачения общими были только шлемы и кирасы. Иногда отличием служил шарф цветов роты. Во многих частях солдаты носили кожаные жилеты, служившие внешним признаком военного. Героический дух XVI века исчез без следа. Что солдат, что офицер были не более чем вооруженными обывателями. К 1640 году среди офицерства распространилась мода на белые галстуки с цветными узлами. Двадцать лет спустя этот элегантный атрибут переняло все порядочное общество.

В Бреде Морицом Нассауским была создана Военная академия, где фортификацию и стратегию преподавали такие знаменитые инженеры, как Стевин. Сюда стекались слушатели со всей Европы. Для действующей армии неутомимый принц ввел упражнения с мушкетом и пикой — основным оружием пехоты. В течение месяцев, проводимых в военных лагерях, солдаты ежедневно оттачивали свое мастерство.

Значительную часть армии составляла конница — четверть, а иногда и треть войска. Технический персонал, возчики и кузнецы достигали 10 % личного состава. В их число входили и артиллеристы. Нидерландская артиллерия считалась лучшей в мире. В то время 40 орудийных стволов представляли собой огромную силу. В 1627 году под Гролом Фредерик-Хендрик использовал батарею из 80 пушек, а в 1629 году собрал под Хертогенбосом целых 116 орудий.{202} Тем не менее артиллерия служила лишь при осаде укрепленных пунктов. Малоподвижные громоздкие бомбарды препятствовали продвижению войск в открытом поле. Перевозка одного орудия самого крупного калибра требовала 16 лошадей, а на отвратительных нидерландских дорогах превращалась почти в неразрешимую проблему. При спешном отступлении пушки приходилось бросать. Чрезвычайно низкая скорострельность (один выстрел за десять минут) делала орудие бесполезным в бою с подвижной пехотой противника. Орудийный расчет перевозился в зависимости от обстоятельств на подводах или судах, реквизированных или арендованных. Один раз Мориц задействовал до трех тысяч телег, а при осаде Рюнберга в 1633 году он собрал на Рейне флот из двух тысяч барж.

Сухопутные войны, которые велись Нидерландами на протяжении XVII века, были отмечены не столько походами, сколько осадами. В таких кампаниях большее значение придавалось занятию какого-либо населенного пункта на пересечении торговых путей, нежели вообще захвату территорий. Рентабельность предприятия оправдывала затраты. Взятие в 1603 году порта Остенде, самого защищенного места в Европе, обошлось в 4 миллиона гульденов. Но приходилось ли самим голландцам выступать в роли осажденных? При приближении вражеской армии крестьяне из окрестных мест сбегались под защиту городских стен, гоня перед собой скотину и катя тележки со скарбом. Ворота закрывались. Отряды горожан поднимались на стены, втаскивая мешки с песком и зажигательные средства. Дозорные тревожно вслушивались в пока еще отдаленную канонаду. Когда враг располагался станом под стенами города, а сорокафунтовые ядра начинали превращать в щебень фасады зданий, осажденные принимались рыть подкоп. Но осаждающим эта мысль также могла прийти в голову. Так, в Маастрихте, саперы двух противоборствующих армий встретились под землей. Голландцы спешно ретировались, успев бросить в проход дрова, поджечь их и направить дым на испанцев при помощи мехов органа Большой Церкви. Женщины не оставались в стороне от событий, поливая противника со стен кипящим маслом. Когда в городе заканчивались боеприпасы и съедались последние крысы, осажденные разрушали плотины. Это отчаянное средство борьбы, сильно досаждавшее испанцам, прочно укоренилось в военной тактике. Так, в 1675 году, за отказ затопить провинцию с целью избавить наступавших французов от бремени плодов победы, депутаты Фрисландии были приговорены штатгальтером к расстрелу как изменники.

Глава XXIV

Иноземцы и беженцы

Еще более обособленно, чем служители Марса, в Нидерландах проживали многочисленные колонии эмигрантов. По данным одного француза, иностранцы и их потомки, осевшие в Голландии, составляли к 1685 году половину населения провинции.{203} Эта колония была столь же разнородна по своему национальному составу (фламандцы, англичане, немцы, скандинавы, французы, швейцарцы), как и по социальному положению ее представителей. Брабантская и вестфальская голытьба пыталась вылезти из нищеты, вкалывая на отбеливании тканей в Гарлеме, а гольштинец Якоб Поппен, прибывший в Амстердам без гроша в кармане, окончил свои дни в 1624 году миллионером и бургомистром этого города. Франс Баннинг Кок, центральная фигура «Ночного дозора» Рембрандта, был в Амстердаме большим человеком, а происходил из семьи простого бременского рабочего. Регулярные торговые отношения, установленные между Нидерландами и восточным Средиземноморьем, привлекли в Амстердам армянских купцов. С 1644 года в Лейдене проживали кефалонский архимандрит и митрополит Эфеса, которым патриарх Иерусалима, с подачи нидерландского посланника (пытавшегося таким образом помешать росту влияния иезуитов на Ближнем Востоке), поручил перевести на греческий основы реформатского учения и катехизис Гейдельберга.

Протестантские беженцы — фламандцы и валлоны, хлынувшие в Нидерланды в конце XVI века, образовывали самую многочисленную группу инородцев, которая сильнее других влияла на развитие страны. Ворвавшись в ее экономическую жизнь, они принесли с собой умение вести дела, равно как и значительные ресурсы, явившиеся решающим фактором на заре «золотого века». Эмигранты внесли живую струю в затхлое болото ремесленных текстильных мастерских Лейдена и отбеливающие мануфактуры Гарлема, внедрив на них новые технологии. Если Амстердам и сумел занять место Антверпена как торгового центра, то во многом лишь благодаря притоку тысяч антверпенских ремесленников и купцов после падения этого города в 1585 году. Наиболее предприимчивые из них заложили основы политики торговой экспансии, принесшей Нидерландам их могущество. Среди них особо выделяется Вильям Уссенликс, богатый купец, который первым ухватился за мысль основать нидерландские колонии в Новом Свете. Были и другие светлые головы — Мушерон, Исаак Лемер… Фламандская волна эмиграции выбросила на голландский берег писателей и ученых. Все эти Хейсиусы, Воссиусы были выходцами из Бельгии. В ходе века Нидерланды становятся излюбленным пристанищем беженцев со всей Европы. Гонимые, сбежавшие из-под суда, ищущие свободы мысли встречались здесь с торговцами и ремесленниками, привлеченными жизнью, которая открывала для них — или только казалось, что открывала, — невероятные возможности. Для этих людей Республика предоставляла значительные преимущества: большинство городов, а Амстердам в особенности, считались неприступными; реальная политическая власть в руках муниципалитета была или, по крайней мере, выглядела гарантией против любого проявления тирании; торговая политика считалась по тем временам довольно либеральной; свобода совести казалась практически абсолютной; ничто не препятствовало ввозу капиталов, и любой желающий мог положить свои деньги в Амстердамский банк. Наконец, Штаты демонстрировали свое стремление гарантировать право убежища, — ни разу французским посланникам не удалось выторговать выдачу своего беглеца.