— Да что вы говорите!.. Какой император Мунтвиг? Императора зовут Карлом!
Он снисходительно улыбнулся.
— Карла больше нет. Он опозорил звание воина, сочтя свое призвание греховным и уйдя в монастырь. Теперь его земли принадлежат Мунтвигу.
— Ка… какие земли? — проговорил я с трудом.
Он ответил терпеливо:
— Все те, которые прошел Карл. Но наш император не просто пройдет. Он… останется!
— Гм, — сказал я, — звучит двусмысленно. Но разве наше королевство зовется не Бриттия? Разве я не верноподданный короля Ричмонда Драгсхолма?
Он улыбнулся и покачал головой.
— Уже нет. Лорды королевства взбунтовались против короля, запятнавшего свою власть различными преступлениями, и свергли его с трона.
Я охнул.
— Что вы говорите? А мы тут в медвежьем углу ничего не знали!.. И кто теперь король?
— Пока никто, — заверил он, — бароны совещаются, а затем, с одобрения императора, выберут такого, что сразу же принесет присягу императору. Потому вам советую поспешить…
— Почему? — спросил я. — Почему поспешить?.. Ах да, вот почему…
Он спросил с подозрением:
— Почему?
— С юга надвигается армия Ричарда Завоевателя, — сказал я. — Он силен и страшен в необузданном гневе. Его страшатся не только люди, но и звери, птицы, горы, леса и земная глыбь. Потому, хотя ваше предложение и выглядит заманчиво, я должен посоветоваться с родней… Мы же оказываемся между Мунтвигом и Ричардом, как между молотом и наковальней!
Он надменно выпрямился, красивое лицо покраснело от гнева.
— Вы делаете ошибку! Если примете покровительство Ричарда, наш император разрушит ваш город до основания!
— А если приму покровительство Мунтвига, — сказал я, — то мой город до основания разрушит этот неистовый зверь Ричард!.. Вы же понимаете мое положение?
Он холодно кивнул.
— Но император ближе.
— А Ричард двигается быстрее!
— Назад он будет бежать еще быстрее, — пообещал он зловеще, — и все занятые Ричардом земли перейдут под власть императора.
Я поклонился учтиво.
— Спасибо, что разъяснили. Я передам эту потрясающую новость своим людям. Спасибо и прощайте!
Я повернулся, намереваясь спуститься со стены, сэр Нейдермейер крикнул удивленно и обиженно:
— Простите, я не расслышал ваше имя!
— А я и не говорил, — ответил я и пошел вниз во двор.
Мне кажется, не только этот командир армии Мунтвига, но и мои лорды считают, что Карл совершил не совсем достойный и правильный поступок, сняв латы и надев монашескую одежду.
В монастырь если и уходить, то в глубокой старости, когда грешить уже не в силах, только и можно покаяться сразу за все. А как уходить в темный монастырь, когда столько баб, вина, жратвы и снова баб?
Не думаю, что и Карл мог даже в диком сне предположить, что когда-то оставит завоевание, откажется от всего и сядет за Святое Писание в поисках смысла жизни.
Хотя кто знает, не умри Аттила в цвете лет на пиру… Я смутно понимаю Карла, ведь уходили же в монастырь великие люди в расцвете лет и навсегда закрывались от мира, но простому человеку это дико, потому Карл, да, опозорил высокое звание воина и полководца, об этом все говорят, и никто не понимает, что он поднялся на важную ступеньку в своем развитии.
Глава 14
Со стен видно, как в панике к городским стенам бегут люди. Крестьяне тащат коз, кто-то бежит, тяжело топая и сгибаясь под тяжестью мешка с зерном, но большинство просто убегают, а за ними двигается широким фронтом конница, почти все всадники в темных одеждах, характерный цвет для дальних северян.
Хенгест прокричал зло:
— Дураки, ждали до последнего!..
— До крепостных стен не добегут, — определил Хродульф.
Я сказал со злостью:
— Что за идиоты! Почему не поторопились раньше?
Он указал на реку.
— Это не местные. Смотрите.
В полумиле от города видна пристань, там колыхается на волнах огромная, но уже пустая баржа. От нее в сторону города течет темная река беженцев из дальних мест, пытающихся спастись здесь, еще не предполагая, что война пришла и сюда.
— Кони мунтвиговцев на рысях, — определил Хенгест. — Скоро догонят… вот так не спеша.
Он поглядывал в мою сторону искоса, я вздохнул и сказал в яростной безнадежности:
— А что мы можем?
— Умереть красиво, — воскликнул он. — А можем и не умереть!
Хродульф поморщился.
— Мой благородный друг… вы совсем рехнулись?
Хенгест оскалил громадные лошадиные зубы в зловещей усмешке.
— А если я всегда мечтал погибнуть красиво и на глазах тысяч людей, наблюдающих со стен?
Он довольно быстро, несмотря на свою громадность, сбежал со стены, вскочил в седло. Его люди воинственно заорали, их мечи с лязгом покидают ножны, всадники выпрямляются в седлах, гордые и красивые, возвышенные, на миру и смерть красна, их увидит не только Господь Бог, но и горожане со стен, за которых они отдадут жизни…
Хенгест прокричал страшным голосом, больше похожим на рев разъяренного огра:
— Открыть ворота!
Стражи бросились поднимать гигантскую балку из железных скоб, я открыл рот, чтобы строго велеть не дурить, на войне всегда были и будут потери, но увидел одухотворенные лица рыцарей, что свято верят в нашу корпоративную клятву защищать женщин и детей, мирян и священников, быть честными и праведными в мыслях и поступках…
Они выполнят мой приказ не вмешиваться, надеюсь, выполнят, но всю жизнь будут чувствовать себя опозоренными, спасали свои жизни вместо того, чтобы спасать жизни тех, кого клялись защищать.
— А почему бы и нет? — сказал я со злостью на самого себя. — Умные всегда гибнут, спасая дураков!
Я оказался внизу еще быстрее, чем Хенгест, вскочил в седло, за мной сразу же выстроились в клин воины. Красиво и торжественно целовали мечи, кто лезвие, кто рукоять, как символ креста, на котором распяли Христа, обнимались, быстро менялись крестами, с леденящим звоном опускали забрала.
— Идти широкой цепью, — прокричал я, — надо прикрыть убегающих! Только после этого отступим!
Хенгест первым пришпорил коня, другие отстали от него на доли секунды.
Наш отряд понесся с тяжелым грохотом копыт, в галопе обогнули с обеих сторон бегущих к воротам крестьян, снова сошлись в цепь из полусотни человек и, сверкая мечами, понеслись на десятитысячное войско.
Грохот копыт нарастал, я не сразу ощутил торжественную и красивую музыку, что начала звучать как в этом грохоте, лязге, конском храпе, так и вообще в моем сердце и даже душе, она все-таки у меня есть, оказывается, сам не ожидал, я же в самом деле мчусь на десятитысячное войско только для того, чтобы задержать их хоть немного и дать возможность этим жалким простолюдинам добежать до спасительных стен…
С той стороны не грохот копыт, а приближающийся грозный гул. С птичьего полета мы выглядим как горстка соли, брошенная в огромный котел с кипящей водой.
Огромное войско не замедлило ход, не ускорило, а двигается все тем же экономным аллюром, рассчитанным на долгую скачку, я уже различил не только лица, но изумление на них, удивленные глаза.
Мы сшиблись с таким грохотом и лязгом, что даже грохот копыт десяти тысяч коней не заглушил звона от страшного удара. Мунтвиговцы намеревались промчаться сквозь нашу цепь прямо к крепости, однако наши рыцари, сразив первые три ряда, двигались некоторое время, как стадо быков среди овец, наконец завязли в массе чужого войска, остановив и весь центр конной армии, рубились красиво и яростно.
Сердце стучит часто и ликующе, для меня все двигаются, как мухи на морозе, я рубил, сбивал с ног, рассекал, повергал, Зайчик озверело пронесся вдоль ряда моих рыцарей, топча чужих коней вместе со всадниками, на меня брызгает кровь, рядом мечи рассекают щиты и рубят живую плоть, со всех сторон яростные крики.
Хенгест сражается уже в окружении, весь забрызганный кровью, я смел с одной стороны его противников, ударил его по щеке с криком:
— Сражаться в строю!
Слева раздался обозленный крик сэра Сколонда. Я успел увидеть, как он покатился по земле, сбитый с коня, на плече зияет длинная рана, оттуда хлещет кровь.
— Руку! — заорал я.
Он инстинктивно поднял руку, я вздернул его рывком на ноги, принял на щит удар топора и крикнул яростно:
— Сражайтесь, пандавы!
Мы дрались яростно и свирепо, я с тоской понял роковую ошибку насчет того, что прикроем бегущих крестьян и вернемся. Или это не ошибка, просто не позволил сознанию вякнуть, когда во весь голос говорили эмоции?
На нас накатывались вражеские всадники волна за волной, но хотя это не легкая конница, однако и закованные в металлические доспехи рыцари падают под нашими ударами, как колосья спелой пшеницы под острыми косами умелых работников.