Вот такая же апатия его посетила в больнице, когда он понял, что у него парализованы ноги. Впрочем, это оказалось не так опасно, как он думал. После того, как его на вертолете доставили в родной город, в клинике положили на какую-то странную койку, пристегнули ремнями, и нейрохирург самолично принялся вертеть блестящий маховик. Павла растянуло так, что он вздохнуть боялся. Потом его вместе с койкой сунули в ванну с теплой водой, и оставили в покое, только медсестра сидела в изголовье на табуретке и бдительно наблюдала за ним. Чувствительность в ноги вернулась на другой же день. Но врач скептически качал головой и предрекал пожизненную инвалидность.
Что же он мог забыть такого, чего, по прошествии полутора десятков лет, Гонтарь мог испугаться? Попытаться что ли еще раз повспоминать? Как врач говорил, амнезия штука коварная. Что-нибудь может напрочь выпасть из памяти, будто и не было.
Итак, он шел по осиновому мелколесью. После ссоры с шофером до самого вечера без остановки продирался сквозь заросли. Весь мокрый от пота, с ног до головы облепленный паутиной, он шел и шел, пока не выбрался к водораздельному болоту. Из кочкарника, поросшего сфагнами, медленно сочился крошечный ручеек. Мутноватая, с коричневым отливом, вода была холодна и свежа на вкус. Павел знал, что в воде сфагновых болот не бывает никакой гадости, она почти стерильна. Сейчас, по прошествии стольких лет, он отчетливо помнил и ручеек, и каждое отклонение от азимута на маршруте. Ходьба по азимуту по черной тайге, занятие настолько муторное, что поневоле каждый градус будешь помнить.
На бережку ручья нашлось возвышенное местечко. Когда загорелся костер, явился Вагай. Он со вкусом облизывался, разбойник видимо успел подкрепиться без хозяйского дозволения. После ужина, от которого Вагай, естественно, отказался, легли спать. Как обычно в таких случаях; Павел одним боком к костру, c другого – к нему привалился теплым боком Вагай. В костре, уютно потрескивая, ровно тлели три полусырых бревешка. В тех экспедициях, в которых Павел бывал с Гонтарем, все обставлялось с наивозможным комфортом. Были и импортные палатки, и невесомые, тоже импортные, спальные мешки. У них бывали и рации, чтобы в любой момент можно было вызвать вертолет. Короче говоря, по прошествии многих лет, Павел понял, что экспедиции для Гонтаря были всего лишь пикниками на природе.
В тот раз, когда Павел впервые поругался с Гонтарем, экспедиция была не ахти какой трудности; работали в заповеднике, в котором уже много лет вели исследования ученые Университета, и обжили его, как дом родной.
С центральной усадьбы долго добирались до отдаленного кордона на разбитом вездеходе. Дорога вилась сначала по берегу озера, у подножия гор, потом свернула на берег быстрой, прозрачной речки. Долго ехали по ее берегу, переезжая многочисленные ручейки по бревенчатым мостикам. Наконец доехали. Просторный крестовый дом, при нем сараи, баня, вымощенный листвяжными плахами двор, крытый драночной крышей, большой огород, все это органично вписалось в окружающий пейзаж. Лес, стеной поднимающийся по краям обширной поляны, склоны гор, круто вздымающиеся за ним в небо, берег речки… И небо… Глубокое синее небо…
На шум мотора вышла девушка лет шестнадцати или больше в мешковатых рабочих штанах из синей хлопчатобумажной ткани и просторной клетчатой рубашке мужского покроя. На вежливое приветствие Гонтаря она солидно, по-деревенски, подала руку и, когда тот пожал ее, радушно предложила:
– Разгружайтесь, располагайтесь. Мы вас не ждали, а то отец не ушел бы. Он уже дня три по тайге бродит, но сегодня должен вернуться, баню затопим… Вы как, Евгений Михайлович, как в прошлый раз, в палатках устроитесь?
– Конечно в палатках. Что за экспедиция без палаток?.. Вон там, у леса, на бережку и расположимся.
Из калитки вышла моложавая, стройная женщина. Гонтарь принялся с ней галантно раскланиваться, неведомо откуда в руках у него появился объемистый пакет:
– А это вам, Ольга Филипповна, городские гостинцы. Андрей Степанович не очень-то балует вас поездками в город…
– И не говорите, все по тайге бродит. Я уж и привыкла, по хозяйству все вожусь, а еще и пчелок завела…
– Вот видите, совсем устроились. А то, помнится, ворчали; зачем, мол, такая жизнь, в глуши…
– И-и… Чего вспомнили! Вы же, Евгений Михалыч, тогда молоденьким аспирантом были. А теперь, гляди, никак это аспирант с вами?
Она подала Павлу руку:
– Ну, будем знакомы?
Павел представился.
Гонтарь протянул:
– Да-а, идет времечко… Это не первый мой аспирант, и даже не десятый. И я давно уже доктор… У вас вон и дочка уже невеста. Так и выросла в глуши?
– Да какая теперь глушь? Мой-то, глядите, чего учудил… – она махнула рукой на крышу, там солидно вращал лопастями ветряк. – Теперь и радио, и телевизор, совсем как в городе. Да и Леночка только летом у нас живет, а так все у бабушки, на центральной усадьбе. Школу в этом году закончила, отличница, никакого сладу не стало: тоже, говорит, хочу в заповеднике работать. Кем, только?.. А вы, наверное, в последний раз к нам на машине проехали. Мой говорит: осенью пожгу все мостики через ручьи, чтобы браконьерам труднее было в заповедник добираться. На лодках-то хуже; бензину много надо, – хозяйка всплеснула руками. – Что это я заболталась с вами в дверях? Идите в дом.
Рассмеявшись, Гонтарь спросил:
– Ольга Филипповна, какая первая заповедь таежника?
– Какая заповедь? – она недоуменно пожала плечами. – Перво-наперво, гостя – к столу.
– Э-э, нет. Мы сюда работать приехали. Так что, сначала лагерь устроим, а уж потом ждите в гости.
– Отдохнули бы сначала с дороги…
– Устроимся – отдохнем. Через пару часов ждите, – и Гонтарь, вскочив на подножку машины, махнул шоферу рукой в сторону леса.
Дружно взялись за разгрузку. Гонтарь с шутками и прибаутками первым подставлял плечо под самый тяжелый тюк или ящик. Видавшая виды ковбойка пропиталась потом. Павел знал, что Гонтарь, как и все в студенческие годы, занимался спортом, да и сейчас похаживал раза три в неделю в университетский спортзал. На четвертом курсе, было дело, выиграл первенство города по боксу среди средневесов, а это означало, что был он не менее чем кандидат в мастера спорта. Он весело покрикивал на студентов, в его руках все так и горело. Легко, элегантно поигрывая топором, за считанные минуты вытесал колышки для палаток. Павел впервые в жизни видел такие палатки; легкая, тонкая, но невероятно прочная синтетика. Четырехместная палатка легко умещалась в боковом кармане рюкзака. Гонтарь проверил растяжки, сходил за косой, ловко накосил травы для подстилок, бросил студентам:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});