в пространство категорий, но ни одно содержательное понятие на призыв, кажется, не отозвалось. Подходит ли на эту роль «информация»? Даже с учетом того, что к понятию информации в настоящее время скопилась длинная вереница определений, искать положительного ответа на поставленный вопрос долго не приходится. Именно, для наших нужд вполне пригодна одна из широко известных ныне концепций информации как «отраженного разнообразия» 7.
Чтобы показать, что это так, начать можно хотя бы с «отраженного»: пустующая строка таблицы диалектических категорий расположена на уровне «ставшего», где исходная пентада предстает одновременно и преображенной (переход с уровня на уровень подчеркивается у нас шрифтовыми средствами), и сохранившей главные черты прообраза (эта «генетика» пентад передается в единой номенклатуре элементарных единиц-категорий е, пп, ср). Иными словами, внетабличная семантика не противится внутренней логике таблицы, данная пентада действительно нечто «отражает». Что же касается «разнообразия», т.е. того, что именно отражается в информации, то и здесь обнаруживается хорошее соответствие, на этот раз с самими элементарными категориями, образующими пентаду. У Лосева, правда, термин «разнообразие» не употребляется, но элементарные категории «единичности», «подвижного покоя» и «самотождественного различия» в книгах 1920-х годов явно несут идею различия и множественности (конечно, в паре с диалектическими антиподами – тождеством и единством). Поэтому если в лосевском духе давать дефиницию информации или, что то же, в словесной форме дать пентаду из 14-й строки нашей таблицы, то «ставшая единичность подвижного покоя самотождественного различия» будет соответствовать не только «отраженному разнообразию», но и «отраженному единству». Впрочем, здесь начинается полемика с современными, не вполне диалектичными и вполне односторонними подчас определениями, которая не входит в наши планы.
Интереснее добавить еще аргумент по избранной теме. В основе нижеследующей формализации сохраняются неформальные предпосылки, однако на них мы тоже не будем останавливаться, отсылая заинтересованного читателя к соответствующим анализам, к примеру, книги «Музыка как предмет логики». Можно переименовать или, точнее, заново обозначить первичные категории на новый (здесь – латинизированный) лад, а именно: примем пп = t («время»), ср = l («длина» или «пространство»), е = m («масса») 8. Немедленно получаем, что лосевская пентада составляет явственную аналогию, если не сказать больше, с фундаментальной тройкой размерностей: как известно, физическое разнообразие понимается, отмеряется, расчленяется и т.д. в единицах массы, длины, времени.
Несколько иную логическую конструкцию, также пятичленную в основной своей части, мы находим в той части лосевской «Диалектики мифа», которая посвящена уяснению понятия чуда. Конструкция и здесь, разумеется, диалектическая – она специфицирует первичные отношения одного и иного или, продолжим перечень, общего и частного, отвлеченного и конкретного, идеального и реального. Для принципиального анализа, как неоднократно подчеркивал Лосев, не слишком существенны те или иные наименования членов этой глобальной антитезы, но важно как можно более точно осмыслить сам факт ее наличия и вывести логические следствия из обязательной встречи двух различных планов (слоев) действительности. Так уже с первыми усилиями диалектической мысли рисуются очертания логики алогичного, т.е. логики чуда, если чудом, прежде всего, считать перерыв природного процесса, вмешательство сверхъестественного в естественное. Другими словами, понимать чудо в том первом приближении, как его давали и рационалисты (Гоббс в «Левиафане», Спиноза в «Богословско-политическом трактате») и теологи, будь то православный Феофан, епископ Кронштадтский (он цитируется в «Диалектике мифа») или католик Э. Леруа, чьи критерии чудесного позже зафиксировал известный словарь Лаланда 9. Однако «формула чуда» у Лосева сложнее, она требует много больше простой бинарной оппозиции категорий как таковых. Автор «Диалектики мифа», беря самое обыденное («нечудесное»), всматривается в «реальный лик ставшей вещи» и даже в нем замечает «гораздо больше слоев, чем только два», при условии, конечно, если «рассматривать вещи не просто как сферу приложения отвлеченных категорий, но как ту или иную степень совпадения явлений с их целью» 10. Точнее, диалектическое становление «одного» (идеи), полагающего «иное» (вещь), представимо, по Лосеву, в следующей последовательности и следующими пятью моментами: 1) то, что именно становится, т.е. отвлеченная идея вещи; 2) становящееся и, далее, ставшее, или реально-вещественный образ идеи в ставшей вещи; необходимо возникающее отсюда сравнение первого момента со вторым – та мыслительная операция, без которой, подчеркивал Лосев, «совершенно невозможно говорить о реальном становлении» 11, а результат ее применения, добавим от себя, удобно обозначить традиционным в точных науках знаком разницы или приращения Δ0 (смысл индексации станет ясен ниже); 3) синтез первого и второго моментов, т.е. идея и ее становление вместе, идеальная выполненность отвлеченной идеи, подлинный первообраз, предел воплощения идеи (коли так, Δ0 здесь равно нулю); 4) первый момент в свете третьего, отвлеченное выражение идеала; 5) второй момент в свете третьего, реально-вещественное выражение идеала; отсюда необходимо является новое сравнение теперь уже модифицированных моментов, пятого и третьего, что дает новую разницу или приращение, а вернее, целую их серию Δ1 … Δ4; теперь остается привести итоговое определение – «когда пятый и третий моменты совпадают целиком, мы говорим: это – чудо» 12.
Вся изложенная конструкция не только фиксирует некие категории (некоторого вида пентаду), но и особым образом организует их по принципу соотнесения идеального задания и эмпирического протекания, цели и явления. В итоге выделяются два вида результатов соотнесения или, в пределе, отождествления элементов пентады – Δ0 и Δ1 … Δ4. Об этих видах мы еще будем говорить, отыскивая в данных построениях следы и признаки понятия информации, пока же завершим конспективное изложение лосевской концепции чуда, ибо осталось непроясненным, почему результат сравнения реально-вещественного образа вещи с его парадигмой, идеальной выполненностью представлен столь сложно – целой серией разностей. Дело в том, что все эти «дельты» и индексы при них концентрируют главную содержательную установку Лосева: посредством логических операций раскрыть миф и его основу – чудо – как «нечто высшее и глубокое в иерархийном ряду бытия» 13. На языке отношений цели и явления (идеи и вещи) эта иерархийность строится у Лосева по четырем восходящим уровням: сначала имеем собственно вещь (в сфере познания, логики), которая при максимальном воплощении своего задания становится организмом Δ1 = 0); далее имеем вещь, наделенную самоощущением или интеллигенцией, т.е. личность (сфера воли, практики), которая в пределе достигает моральных норм или технического совершенства (Δ2 = 0); потом предстает личность в своем историческом бытии (сфера эстетического), личность как слово – «не только понятая, но и понявшая себя природа» 14, что в пределе суть художественное произведение (Δ0 = 0); наконец, выступает личность во всей полноте рода (мифическая сфера), т.е. Родина 15, при