Потом и младшая сестра Нюра также окончила школу, поступила на учительские курсы, уехала учительствовать и вскоре вышла замуж. Анна Васильевна осталась со своим последним сыном – Леней. Он ее не утешал. Наследственность ли подвела, сама ли она не досмотрела: нельзя было мальчишке поручать самогонный аппарат! Так или иначе, Алексей учиться не захотел. Пускай, решила Анна, остается в деревне и крестьянствует. Все для этого есть. Но не пришлось – призвали Алексея Соколова в армию.
Наступил, по определению Сталина, год Великого перелома. Судили-рядили начальники в Весьегонске и в Иван-Погосте, кого бы им раскулачить в деревне Григоркове, кого выслать. Как назло кулаков там не было – одни середняки. Решили Плешановых. Заголосили бабы, засуетились мужики, как стали их вытряхивать из избы. «Что нам брать? Что брать?» – растерянно вопрошала старуха-хозяйка. Был ответ: «Берите все». И потащили родимые, вчерашние свободные пахари и сеятели, свои горшки, ухваты, кадки, скамейки на приготовленные телеги. Все это, конечно, было брошено в Весьегонске, когда «кулаков» посадили в вагоны и повезли в Казахстан.
Была провозглашена ускоренная и сплошная коллективизация. Начальники, партийные работники, всяческие уполномоченные и просто местные активисты – все они на собраниях убеждали и принуждали крестьян обобществлять инвентарь и скот, объединяться в колхозы. К Анне забежала племянница из Сукова: «Милая крестненька, радость-то какая! Всю-то у нас скотину со двора увели! Замучилась я совсем воду таскать да сено носить!» «Дура ты, Дунька! Вспомнишь еще не раз свою коровушку!» – только и сказала тетка Анна. Сама Анна Васильевна числилась женой служащего и имела право в колхоз не вступать, но на это не посмотрели. Бригадир Андрей Григорьев каждое утро приходил стучать в окна, матюгался и орал: «Ты когда, питерская сука, в колхоз взойдешь!?» Анна сидела тихо, на люди не показывалась. Она ждала известия от Александра Кирилловича, которому уже описала свое положение. Наконец Александр сообщил, что его в отношении матери твердо обнадежили. Выждав еще немного, чтобы сигнал из центра заведомо дошел до весьегонских палестин, Анна вдруг явилась на собрание, вышла перед односельчанами и поклонилась им в пояс. Она сказала, что уже стара, работать ей не под силу и что она все отдает в колхоз. Ее больше не принуждали и даже оставили ей корову. Еще в колхоз у нее не взяли выездной тарантас, должно быть за ненадобностью. Он долго стоял в сенном сарае, и мы, дети, играя, любили в него залезать.
Кирилл Сергеевич Соколов, уже перешагнув пенсионный возраст, распрощался, наконец, со своим почтовым отделением, с Песками, со всеми Рождественскими (т. е. Советскими) улицами, со всем великим городом и уехал в деревню на покой. Как и всем тогда, пенсию ему назначили копеечную, едва хватило бы на пару бутылочек с белой головкой. Но при корове и огороде да с переводами от детей, хоть и редкими, они с бабушкой могли прожить безбедно. Дед Кирилл летом заготовлял дровишки, косил сено, ходил по грибы. Болея «куриной слепотой», он всегда должен был быть дома засветло. Зимой они читали: дедушка – Библию, Жития Святых, бабушка – все больше романы: «Графа Монте-Кристо», «Камо грядеши», «Княжну Тараканову», а также «Повести Белкина» и Лескова. Из глубин памяти всплывает сцена: в избе сумерки, в окне красный закат. Дедушка и бабушка ужинают: хлебают что-то деревянными ложками из одной миски. «Аннушка, я посолю со своего краю?» Бабушка не возражает. В небе за избами и огородами красные полосы заката. Надежды стариков на возвращение Алексея не оправдались. Он, окончив в армии курсы шоферов, остался в городе возить районного начальника. Вместе с этим начальником его и забрали в 1937 году. Алексей Кириллович Соколов погиб в лагерях, о чем бабушка узнала лишь много позже, только в конце пятидесятых. Немало за эти годы наслушалась она всяких небылиц от гадалок и ворожей, то терзаясь сомнениями, то ободряясь надеждой.
Почти каждое лето меня с сестрой Леной привозили к бабушке и дедушке в Григорково. Мы рвали цветы, играли с деревенскими ребятами, ходили с ними купаться на речку, собирали чернику и землянику. Бабушка стремилась ограничить наше общение воспитанными в строгости внуками и внучками деда Семена, наверное, затем, чтобы я, не дай бог, не набрался неприличных слов и выражений. К розгам она прибегала очень редко. Иногда бабушка брала нас с собой в лес. Почему-то запомнилось, как однажды, серым облачным днем на исходе лета, мы пошли с бабушкой наломать веников. «Какой холодный ветер! – сказала она. – А ведь он с юго-запада, значит, от Италии». Я был поражен тем, что Италия, которую я знал на глобусе, была реально за этими березками и склонами, пусть даже очень далеко. Очевидно, у бабушки Анны было свойственное всем путешественникам чувство Земли, хоть путешествовать ей и не пришлось. Ездить и путешествовать выпало на долю ее детям и внукам. Когда к нам в деревню приезжали родители, да еще проездом с Кавказа заглядывал дядя Павел, наступали настоящие праздники. Дядя Паля занимался альпинизмом и со своими товарищами-физиками совершал восхождения, о чем интересно, увлеченно рассказывал. Однако, сознаюсь, меня больше интересовало сгущенное молоко, которое он тогда привозил. Не могло быть ничего вкуснее его и слаще, пожалуй, оно было слаще деревенского меда. Кстати, о меде и о пчелах. Почему-то только с пчелами у бабушки Ани ничего не получалось, хотя всякое другое дело у нее спорилось. Возможно, пчел отпугивали ее «тайные знания», которые однажды были продемонстрированы всей деревне. Соколовых обокрали, когда зимой Анна Васильевна ездила в Ленинград, а Кирилл Сергеевич в ее отсутствие ходил по гостям. Вернувшись, хозяйка обнаружила, что в горнице нет нового тулупа, а под футляром уже не стоит ее любимая швейная зингеровская машинка. Страшно разгневанная, Анна заявила во всеуслышанье, что у вора рука отсохнет. И что же? Вскоре у их односельчанина вскочил на шее чирей, а при его операции в Весьегонске пьяный хирург перерезал ему нерв, так что правая рука оказалась парализованной. Жена пострадавшего от его имени просила прощения у Анны, обещала вернуть стоимость украденного, но тщетно. Случай этот, не более чем простое совпадение, не прибавил всеобщей любви к Анне Васильевне, но, кажется, поддержал ее авторитет у цыган. Следуя своим вековечным маршрутом, их табор проходил мимо Григоркова, и старый цыган Василий зашел к Анне как к своей доброй знакомой. Когда-то давно Анна, опытная повитуха, помогла разродиться его жене, как помогала многим бабам в соседних деревнях. Надо сказать, что дед Кирилл не одобрял всяких гаданий, ворожбы и знахарства. Он отказался лечиться сомнительными средствами, когда стал всерьез недомогать. Содержать корову стало тяжело, пришлось заменить ее козой. Дедушке становилось все хуже. Весьегонский врач поставил диагноз: сужение пищевода, понимай, рак. А причиной была привычка пить очень горячий, почти кипящий чай, да и водочка. К осени Кирилл Сергеевич почти перестал есть и очень ослаб. Тем не менее он нашел в себе силы, чтобы сходить на кладбище и выбрать для себя место.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});