— Ну-ну, молчи, тихо. Не время еще, не здесь, милый, не так.
Из-за ствола Витька глянул на вершину. Две фигуры застыли неподвижно, прислушиваясь. Заметил с облегчением, что силуэт существа принял знакомые человеческие очертания. Мужчина и женщина, а между ними на примятой траве — останки рыбины, позвоночник полукольцом топырит в стороны острые кости, ошметки мяса и внутренности лежат белесой грудой.
— С ней все будет хорошо, — шептала Лариса и быстро уводила мальчика, подталкивала дальше, сквозь темные сосны, туда, где осталась сумка, набитая ветками. Витька переминался с ноги на ногу, оглядывался на лежащую камеру, но не решался в наступившей чуткой тишине выйти на склон, залитый луной. Лариса махнула ему рукой, подзывая. Сказала шепотом, на еле слышном дыхании, но твердо:
— Забери мальчишку, уходите. Принесу я твою цацку.
Схватила его руку горячими пальцами, соединила с васькиной, почти мертвой. И Витька потащил мальчика по пружинящим иглам, стараясь идти быстро, но тихо, очень тихо. Ежась спиной, прислушиваясь, не возникнет ли снова вытягивающий душу вой существа, ждал шагов Ларисы, но не услышал. В тишине забелела впереди за стволами сумка, стояла одна, важная в своей клетчатой обыденности. Сесть бы рядом, схватившись за ручки, и притвориться, будто на вокзале сидишь, а за углом автомат кофейный, и дует по ногам из распахнутых стеклянных дверей.
Не отпуская Васькиной руки, поднял сумку. И теперь уже мальчик потянул его к узкой тропе, залитой лунным светом.
— П-пойдем. Она догонит. Или домой принесет. Обещала ведь.
И пошел впереди, быстро, не оборачиваясь. Всхлипывал, вытирая рукавом лицо. Сумка елозила боком по макушкам травы. Из-за черного кургана выползали далекие огни поселка. И шумело навстречу море, тихо и мерно.
34. ДЕМОН МЕСТА
Длинная комнатка, похожая на коробку для карандашей, выгородка в бывшей большой. И в ней узкая кровать с никелированными шарами на решетчатых спинках, с ушастой подушкой у самой занавески окна, да скамеечка, крытая полосатым домодельным половичком вдоль пустой стены. Еще столик квадратиком, а над ним на беленой стене четыре полочки вразнобой.
Но за откинутым краем тюлевой занавески разлегся широкий подоконник, уставленный машинками и солдатиками, смотрит в сад старый медведь с лысыми локтями, а в углу две куклы тычут в стекло пластмассовыми ручками. Круглая коробка, набитая камушками, поблескивает упавшей крышкой.
Укрыв поплотнее спящего Ваську, Лариса прошла боком к окну, задевая сидящего на табурете Виктора, потянула тюль и штору. Ночь ушла за плотные складки ткани, забрав с собой всех, кто сидел на крашеном подоконнике: ждать рассвета, глядя на смутные силуэты деревьев.
Васька спал, будто прятался, зажмурив глаза. Дышал тяжело, прерывисто. Кулаки, прижатые к груди, плотно лежали на одеяле, и между бровей прорезалась вертикальная складочка.
— Пойдем, — сказала, проходя к двери. Посмотрела на беспокойно дышащего мальчика и подхватила со столика стакан с звякнувшим градусником, — пусть поспит, температуру сбили.
— Ты сама была… Босая… — проговорил Витька ей в спину, идя по темному коридору.
В свете из кухни Лариса, не оборачиваясь, пожала плечами.
На лавке распахнутая сумка держала над торчащими ветками облако густого хвойного запаха. Витька остановился в дверях. Заходить в кухню и садиться рядом с сумкой не хотел. Запах этот… Из памяти о детстве и снеге стал теперь частью увиденного на склоне холма.
Пройдет ли? Или навсегда запах хвои смешается с гнилью болота и низким, выворачивающим душу воем?
— Ты как успела, фотик-то?
— Успела вот. Чай будешь?
— Нет. Не хочу.
— Поешь чего?
Витьку передернуло. Покачал головой. Лариса оглянулась на лавку:
— Унеси сумку в коридор, завтра развесим ветки. Игрушки достану.
— Игрушки? Какие игрушки? Лариса! Тут у вас такое, а ты про игрушки!
— Не кричи, пожалуйста, мальчика разбудишь.
— Да. Да, прости.
Витька понес сумку через темный коридор в маленькие сени. Ветки кололи руку.
Вернувшись, сел на свое место. Поискал глазами Марфу, но не увидел. Сунул руку под свитер, погладил кожу.
Лариса села на стул в углу, загородилась чашкой с дымящимся чаем.
— Ну, хочешь спросить, спрашивай.
Небольшой ветер, что пришел рассказать о скором утре, погромыхивал куском жести над краем окна. Далеко-далеко выла собака, шепотно-звонко, будто сидела в огромной стеклянной банке из темноты и вой отражался от стенок.
— Я не знаю… Столько всего. Я…
Звякнула ложка.
— О нем? Хочешь знать о нем?
— Мне завтра с ним говорить. И с Наташей. С Васькой. А как? После того, что видел, как?
— А что видел?
Витька задумался. Поднял голову, стараясь поймать ее взгляд.
— Скажи сперва. Там лиса была. А потом — ты. Куда она делась? А ты? Домой босиком прибежала, за нами вслед.
— И что?
— Лиса эта… Это ты была — лиса?
Женщина усмехнулась, поправила за ухо растрепанные пряди.
— Я была.
— Но как?
— А какая разница? Ты носишь на себе нарисованную змею, разговариваешь с ней. И кажется, даже летаешь. Так что тебе до лисы?
— Ну, да. Да… Тогда расскажи… про него. Я тебе сам рассказать хотел, что было там, на склоне, с самого начала. Но ты, получается, видела.
— Видела, Витенька.
Опустила горячую чашку. Подвинула вазочку с сухарями, стала вертеть на столе, проводя пальцем по блестящему краю. Усмехнулась.
— Витя, ты про Дарью-то знаешь, что было у них с Яковом Иванычем когда-то. Сам говорил мне.
— Ну… Знаю, — Витьке очень хотелось, чтоб Марфа пришла, вспрыгнула на колени и, ничего не спрашивая, сидела, подставляя теплую спину.
— И обычных горестей, человеческих, тебе, значит, не хватило, чтоб Якова свет Иваныча невзлюбить или испугаться. Так? А надо было, чтоб страшная сказка пришла?
Он посмотрел на золотую полоску по краю вазочки, как поворачивается под руками и вспыхивает тускло, потом гаснет. И, как часто стало теперь, ответил, не думая, не успевая позаботиться, обидит или нет, тот ли ответ, которого от него ждут.
— Я это помню. Все время в голове сидит. И Наташу видел, на катере, как он с ней. Я таких видел, как он. Но… В нем еще есть, что-то, сильнее его прошлого. Как посмотрит и заговорит, будто в плен берет. Ну, как сказать про такое… Слова все на ум идут глупые. Он как… чарует. Хотя, так про женщин говорят, да?
И, мучаясь от неумения объяснить словами то, что чувствовал в себе, глянув на собеседницу, попросил, а не спросил:
— Понимаешь? Меня?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});