царица упокоится, государь не сможет жениться более. Каково будет в его годы вдовствовать?
Царь позвал невесту. Внимательно вгляделся в неё. Марфа страшно исхудала. Бледное, без кровинки, лицо, тонкие, словно восковые, пальцы. По глазам видно, что внутренняя боль грызёт её, не отпуская. Вспомнил её в тот первый раз, в голубом летнике, отчаянно храбрившуюся. Спросил, кривовато усмехнувшись:
— А теперь, Марфа, люб я тебе?
— Люб, государь.
— Царицей хочешь быть?
— Не ведаю, — потупясь как тогда, прошелестела Марфа.
— Что так? — повторил себя тогдашнего.
— Не бывала ещё в царицах, — принимая игру, ответила Марфа. И добавила тихо: — И не бывать уж, видно...
И глядя на неё такую исхудавшую, тонкую, но сохранившую стойкость, царь вдруг почувствовал неведомую дотоле щемящую жалость. Загадал: коли выживет — буду жить как с Настей, отмоюсь от крови и греха, снова смирю всех в любовь.
На следующий день царь объявил, что невзирая на болезнь невесты он решил поручить себя и свою судьбу Господу и сыграть свадьбу.
Глава девятнадцатая
ОТ ВЕНЦА ДО ПОГОСТА
1.
Весь октябрь в Слободу везли всяческую снедь: бревёшки астраханских осётров и скрежещующую живую стерлядь, лебедей и прочую битую птицу, фряжские и ренские вина, фрукты и восточные сласти. Охотники били по чернотропу загодя обложенного красного зверя.
Гостей ожидалось пятьсот человек. Гостьба предстояла толстотрапезная, что означало войну хозяина с гостями не на живот, а на смерть.
— Всех — в лёжку! — строго наказал царь старшему Годунову. — Коль хоть единый на своих ногах уйдёт, с тебя взыщу.
За забавы на пирах всегда отвечал Васька Грязной. Но когда невесте поплохело, и тень подозрения упала на Грязных, Васька, разыграв обиду неприглашённого, попросился у царя воевнуть в Ливонию и исчез в ту же ночь. Ведать забавами поручили Субботе Осорьину и он, обалдев от такой чести (из заспинных холуёв сразу в первые царёвы слуги!) шало носился по Слободе, готовя огромную поляну для медвежьих боёв, натаскивая плясунов и музыкантов, наставляя глумцов и скоморохов как потешать гостей на царском пиру. Быстро понял: чем грубее шутки, тем царю слаще. Приспособился залезать на пирах под стол и внезапно хватать гостя за причинное место. Царь хохотал до слёз, когда посреди чинной беседы седовласый боярин вдруг с воплем подпрыгивал, опрокидывая на себя миску со щами. В короткое время сумел Суббота затмить своего милостивца Грязнова. Розыскное дело погубило весёлый охальный талант Васьки. Тот и охнуть не успел, а уж главный весельчак на пирах не он, а Суббота. Снова прав оказался Малюта, когда говорил Грязному: балагурством долго не продержишься, иные балагуры найдутся.
Среди свадебных хлопот подошёл однажды к Субботе невзрачный мужичок с ремешком вокруг лба. Назвался Никитой, дворовым человеком боярина Лупатова. Пожимаясь от робости, вызвался потешить царских гостей диковинной забавой.
— Какой такой забавой? — насторожился, взревновав, Суббота.
— Крылушки сделал, — потупил детские голубые глаза мужичок. — Полетать могу.
— А ну брысь отседа! — обозлился Суббота. — Тут пёрнуть некогда, а он байки сказывает!
Но мужичок пал на коленки, поцеловал крест, и будто наваждение случилось с Субботой Осорьиным. Отчаянно матерясь, он послушно пошёл за Никитой в какую-то кузню, где увидел прислонённые к прокопчённой стене лёгкие, поблескивающие слюдой двухсаженные крылья. Тупо уставясь на них и вполуха слушая застенчивые пояснения умельца Суббота вдруг помечтал: ино и впрямь полетит? Угожу царю — боярином сделает!
2.
Утром в день торжества жена Малюты, пожалованная в невестины свахи, отправилась во дворец к жениху приготовлять брачное ложе. По старому обычаю в руке у неё была ветка рябины, унизанная красными ягодами, с вырезанными на ней символическими знаками против порчи. За свахой шли до сотни прислужников, нёсших на головах подушки, покрывала, вышитые ширинки. Размахивая рябиновой веткой, сваха трижды обошла хоромину, отведённую для первой брачной ночи, придирчиво осмотрела нетоплёный сенник, где надлежало строить брачное ложе, не поленилась слазить на чердак, дабы убедиться, что на потолке нет земли и, следовательно, брачная спальня не имеет подобия могилы.
Сенник был обит персидскими коврами, по углам воткнуты четыре стрелы, на которых висели по сорок соболей, вместо оперенья на стрелы были насажены пшеничные калачи. На лавках по углам стояли кубки питейного мёда. Прежде чем стелить постелю, в сенник внесли образа Спаса и Богородицы, прибили над дверью большой золотой крест. Потом на голую кровать положили тридевять снопов, на снопы постелили ковры, на ковры — семь перин, изголовье и две подушки в тонких шёлковых наволочках. Застлали постель шёлковой простынью, сверху постелили холодное одеяло. После всего на подушку положили шапку, а в ноги — тёплое кунье одеяло, установили вокруг занавеси из узорчатой тафты. Напоследок закрыли образа убрусами, дабы не смущать святыми ликами новобрачных в их первом семейном грехе. Возле постели поставили кади с зерном.
Тем временем в других хоромах невесту готовили к венчанию. Марфа покорно стояла среди толпы прислужниц, которые обмывали её исхудавшее тело, расчёсывали прекрасные золотистые волосы и пели протяжными, рвущими душу голосами:
Из-за лесу, лесу тёмного,
Из-за тёмного, дремучего,
Тут летает стадо серых гусей
Серых маленьких утиц.
Не умела ох, лебёдушка
По мелким ручьям да плавати,
По гусиному да кикати
Лебединым тонким голосом;
Ещё начали серы гуси
Как белу-то лебедь щипати;
Что бела-то то лебедь кикати:
Не щиплите вы, серы гуси,
Серы маленькие утицы;
Не сама я к вам залетала
Не своею охотою;
Злой великою неволею.
Занесли да ветры буйные,
Злы погодушки великия...
...Нарядив невесту, прицепили ей на голову девический венец и повели на встречу с женихом. Впереди приплясывали и притопывали женщины-плясицы, за ними каравайники несли на золотых полках пышные караваи, на которых лежали золотые пенязи. Потом шли свечники с громадными свечами в атласных кошельках. Свеча жениха весила три пуда, невестина — два. За свечниками дружки невесты, Малюта Скуратов и молодой Годунов, несли опахало — огромную мису, а в ней на трёх углах хмель, собольи меха, платки и червонцы. Двое по сторонам держали путь, чтобы никто не перешёл дорогу невесте. Следом за дружками две свахи, жена Малюты и его дочь Мария, вели невесту в венце и под покрывалом. За невестой следовали сидячие