всего, заключая договор с людьми, они принесли клятвы. Должны были…
- И вы…
- И мы, - не стал спорить Лют. – И тот, кто становится главой рода, обязан эту клятву подтвердить. И заключается она отнюдь не только на словах. Имеется в ней пункт о законе и законности, который превыше всего. Если бы следствие пришло к выводу, что твой дед убийца, то… другой твой дед получил бы право вызвать его на поединок. Опять же, если бы оба не относились к роду людскому, то спор можно было бы уладить в том же поединке, безо всякого суда и привлечения Императора…
- Как Зар?
- Именно.
- Но мой дед был человеком. И священником.
- Именно. Следствие… велось, я думаю.
И следователю не позавидуешь. Интересно, он до сих пор жив? Хотя… нового ничего я не узнаю, и к чему человека тревожить? Сомневаюсь, что у него о том деле остались приятные воспоминания, даже отвлекаясь на то, что дело об убийстве.
- По сути положил конец спору старец… ты не обидишься? Я связался с общиной и подтвердили, что один из старейшин, Никодим Заульский, отдал свою жизнь зачарованному лесу.
- А он мог?
- Мог. По сути это является признанием вины. И искуплением. Отказать в праве на искупление никто не может. Ни император, ни Владыка фэйри.
- Как-то это… не знаю. По сути чужой человек…
- Насколько я понял, община лишь выиграла. Император оценил поступок… который, скажем так, решил проблему и избавил его от крайне неприятного разбирательства.
А мой дед оказался не только подлым убийцей, но и трусом. Это ему бы пойти, раз уж вызвался, а он…
Я накрыла лист рукой.
Что мне с этим подарком делать? Шкатулку какую завести, что ли? Буду складывать всякое вот. Воду живую, пока не потратила, камни змеиные. И вот лист дубовый.
Как в сказке.
- Я им все-таки не нужна.
- К счастью, - сказал Лют. – Поверь, фэйри… они куда более иные, чем мы. И самое лучшее, что они могут сделать для человека – держаться от него подальше.
- Отвезешь? – спросила я. – К дубу?
- Вечером, - Лют подал руку. – А сейчас я отвезу тебя домой. Там Гор хотел о чем-то поговорить. И Свята беспокоится… и вообще, все перепугались. Дай им убедиться, что ты жива и здорова.
Жива. Здорова. И с листом вот.
Дубовым.
Волшебным.
Так и тянет разломить его, сказав заветное, сказочное: «Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной…»
Вот что за чушь мне в голову-то лезет?
- Знаешь, что тут было?! – Свята едва ли не силой меня из машины вытащила. – Идем… тут такое! Такое! Дед с Цисковской ругался! Пообещал, что если она не успокоится, то он тогда не знает, что с ней сделает. А она не успокаивалась и тоже на деда накричала!
- Цисковская?! – я из машины выбралась.
- Ага! Представляешь! Обозвала его олухом престарелым!
- Князя?
- Ага!
Свята запрыгала на одной ножке. Её переполняли энергия и радость.
- Из-за чего?
- Из-за того, что он не хочет повлиять на Ульку и Машку!
- Игнатьеву?
Лют выбрался из машины, но подходить не спешил. Стоял. Смотрел. И я кивнула, мол, все в порядке. А все и вправду… в порядке?
Или почти?
В груди будто… будто лед растаял. Я не нужна фэйри? Пусть… и вправду от этих лучше держаться подальше. Но я нужна здесь.
Святе вот.
И остальным тоже.
- Ага! Она говорила, что у Ульки нет опыта, такой случай вести. И вообще она должна думать системно, а не поддаваться эмоциям. А она тоже пришла и сказала, что желание пациентки первостепенно. А Цисковская сказала, что у некоторых пациенток в голове розовая вата и они не отдают себе отчет… в общем, потом слово за слово… и такой скандал случился! Дед сказал, что женится.
Я споткнулась.
- На ком? – уточнила, потому как, подозреваю, Ульяна Цисковская не согласится. Оно, конечно, с финансированием её исследований вопрос будет решен, князь, если надо, и центр исследовательский возведет в Упыревке, но… как-то все же…
- На Цисковской. На старшей. Сказал, что в него, сколько он жил, никогда вазами не швырялись.
Надо же, как мало, оказывается, нужно, чтобы мужчину впечатлить. Стоп…
- А она что? Вазой?
- Когда князь сказал, что Цисковская, возможно, профессионал, но иногда нужно и эмоции проявлять, а не только разумом руководствоваться… она и проявила. Еще сказала, что он олух, идиот и ничего-то в женщинах не понимает. А потом как взяла вазу… между прочим, китайскую, ей тысяча лет…
Я прикрыла глаза, сожалея, что не видела.
- Не попала, правда… деда, когда ему надо, быстрый очень… она еще сказала, что уволится. Только дед не даст… наверняка. Хороших целителей пойди-ка найди. А Цисковская, хоть и стерва, но целитель хороший. А может, и не стерва, если так от… вазой! Видела бы ты, как ловко! А потом развернулась и ушла. Сказала, что раз её не любят и не ценят, то и все…
В доме пахло грозой.
В буквальном смысле. Характерный запах озона мешался с ароматами цветов.
- А это…
- А, это тоже… к Стуже её отец приезжал. Станок требовал, чтоб добром отдала… ну и поругались.
- Весело тут у вас.
- А то… ты-то как? – в глазах Святы беспокойство.
- Все хорошо. Это… случайно получилось.
Мы остались в саду.
Почему бы и нет. Розы вон. Разные. Белые и красные. И еще желтые. И какие-то то ли бледно-лиловые, то ли голубые даже, с перламутровым нежным отливом.
Высокие.
Низкие.
Вьющиеся. Ползучие. И шарами повисшие на тонких стволах-штамбах.
И беседка утопала в розах. А подвешенная на цепях скамья чуть поскрипывала. На ней хватило места и для меня, и для Святы…
Я рассказала.
И про картину. И про ту сторону, на которую получилось выйти. Про… ту, что была на той стороне. Про кровь и благословение. И Свята слушала внимательно.
- Это хорошо, - сказала она. – Если очнулась, значит, приняла силу.
- Не чувствую я её.
Я еще с ведьминой до конца не освоилась.
- А и не надо… ты ж тоже не чувствуешь особо, как сердце работает, пока оно нормально работает, - Свята подтянула ногу к подбородку, а второй уперлась в землю и чуть качнула скамью. – И не всегда