– Нет, в качестве щита.
– Щита! – улыбнулся Неккер. – Вы не знаете короля, если надеетесь навязать ему подобную роль.
– Отчего же, я его знаю. Ах, Господи, я его прекрасно знаю, я видел в Америке тысячи таких людей; они управляли маленькими округами: бравые люди, не умеющие себя держать, не способные настоять на своем, не обладающие ни малейшей предприимчивостью, – но что же тут поделаешь? Благодаря одному лишь своему званию король может послужить защитой от людей, о которых я только что говорил, а защита, пусть даже совсем слабая, все равно лучше, чем ничего. Помню, когда в Америке мы сражались с северными индейцами, мне приходилось проводить целые ночи в зарослях тростника; противник прятался на другой стороне реки и держал нас под прицелом. Тростник не слишком крепкая броня, не так ли? И тем не менее признаюсь вам, господин барон, что позади этих высоких зеленых трубок, которые пуля разрезала, как нитку, я чувствовал себя спокойнее, чем если бы находился в чистом поле. Так вот: король – это мой тростник. Он позволяет мне видеть противника, а самому оставаться невидимым. Вот отчего в Нью-Йорке или Филадельфии я был республиканцем, а во Франции сделался роялистом. Там нашего диктатора звали Вашингтон. Бог знает, как он будет зваться здесь: кинжал или эшафот.
– Вы видите все в кровавом свете, доктор!
– Вы поступили бы точно так же, барон, побывай вы сегодня вместе со мной на Гревской площади!
– Да, правда; я слышал, там была резня.
– Видите ли, народ – вещь прекрасная… Но, как бы прекрасен он ни был… О бури людские! Как далеко вам до бурь небесных!
Неккер задумался.
– Отчего я не могу советоваться с вами постоянно, доктор, – произнес он, – вы могли бы принести мне изрядную пользу.
– Будь я вашим помощником, господин барон, я не смог бы принести ни вам, ни Франции такую большую пользу, какую принесу, если отправлюсь туда, куда хочу.
– А куда вы хотите отправиться?
– Послушайте, сударь: главный враг трона находится подле самого трона, главный враг короля – подле самого короля; это – королева. Бедная женщина забывает, что она дочь Марии-Терезии или, точнее, вспоминает об этом лишь для того, чтобы потешить свою гордость; она мнит, что спасает короля, а на самом деле губит не только короля, но и королевскую власть. Так вот: нам, любящим короля, нам, любящим Францию, следует уговориться о том, как лишить королеву власти, как свести на нет ее влияние.
– В таком случае сделайте то, о чем я вас просил, станьте моим помощником. Мы объединим наши усилия.
– Если я стану вашим помощником, мы образуем вместе одну-единственную силу: вы будете мною, я буду вами. Нам нужно разделиться, и тогда, сударь, сила наша возрастет вдвое.
– И чего мы таким образом добьемся?
– Мы наверняка не сумеем отвратить катастрофу, но, возможно, отдалим ее; во всяком случае, я гарантирую вам поддержку могущественного союзника, маркиза де Лафайета.
– Лафайет – республиканец?
– Настолько, насколько может им быть человек из рода Лафайетов. Раз уж нам никак не обойтись без равенства, поверьте мне, лучше избрать равенство знатных господ. Я предпочитаю равенству унижающему равенство возвышающее.
– И вы можете поручиться за Лафайета?
– До тех пор, пока от него не будет требоваться ничего иного, кроме порядочности, отваги и преданности, безусловно.
– Хорошо, в таком случае скажите, что требуется от меня?
– Рекомендательное письмо к его величеству королю Людовику XVI.
– Такому человеку, как вы, нет нужды в рекомендательных письмах; ваше имя говорит само за себя.
– Нет, мне удобнее считаться вашим ставленником; если вы отрекомендуете меня королю, я скорее добьюсь своей цели.
– А какова ваша цель?
– Стать одним из лейб-медиков.
– О, нет ничего легче. Но как же королева?
– Главное – чтобы я оказался при дворе, а дальше уж мое дело.
– А вдруг она начнет вас преследовать?
– Тогда я заставлю короля действовать в моих интересах.
– Заставите короля? Это выше человеческих сил.
– Тот, кому подвластно тело, будет большим глупцом, если не сумеет овладеть и умом.
– Но не кажется ли вам, что человек, побывавший в Бастилии, – не самый лучший претендент на звание лейб-медика?
– Нисколько. Ведь, если верить вам, меня преследовали за приверженность философии?
– Боюсь, что так.
– Значит, взяв на службу врача – последователя Руссо, сторонника новых идей, наконец, пленника, только что вышедшего из Бастилии, король вернет себе популярность среди народа. Объясните ему это при первой же встрече с ним.
– Вы, как всегда, правы, но скажите: очутившись при дворе, вы не оставите меня своими советами?
– Ни в коем случае, лишь бы вы не отклонялись от политики, касательно которой мы с вами условимся.
– Что можете вы мне обещать взамен?
– Что я дам вам знать, когда придет пора эмигрировать.
Неккер пристально взглянул на Жильбера, а затем произнес, помрачнев:
– В самом деле, это величайшая услуга, какую преданный друг может оказать министру; более того, это последняя услуга.
И, сев за стол, он принялся за письмо к королю. Жильбер тем временем перечитывал полученную от Неккера бумагу, повторяя: «Графиня де Шарни? Кто бы это мог быть?»
– Держите, сударь, – сказал Неккер через несколько минут, подавая Жильберу лист бумаги. Жильбер взял его и прочел следующее:
«Ваше Величество, Вам, без сомнения, надобно иметь верного человека, с которым можно говорить о делах. Покидая вас, я оставляю вам мой последний дар, оказываю вам последнюю услугу, посылая к вам доктора Жильбера. Ваше Величество поймет меня, если я скажу, что доктор Жильбер не только один из опытнейших в свете медиков, но и автор записок о „Правлении и политике“, которые произвели на Ваше Величество столь сильное впечатление.
Покорный слуга Вашего Величества, барон де Неккер».
Неккер не поставил под письмом даты и, запечатав его простой печатью, отдал Жильберу.
– Итак, – сказал он на прощание, – мы с вами виделись в Брюсселе, не правда ли?
– Да, разумеется, более чем правда. Впрочем, завтра утром я дам вам знать о себе.
Барон условленным образом постучал по панно, и на пороге вновь возникла г-жа де Сталь, на этот раз державшая в руке не только ветку гранатового дерева, но и брошюру доктора Жильбера, титульный лист которой она не без кокетства показала автору.
Жильбер простился с г-ном де Неккером, поцеловал руку баронессе, проводившей его до дверей кабинета, и вышел.
Покинув замок, он направился к фиакру, где все – Питу и Бийо на переднем сиденье, кучер на облучке и даже лошади на подгибающихся ногах – крепко спали.