сзади со смешанным чувством ужаса и восторга.
Тюлени — молодые, добродушные, игривые и любопытные, окружают их со всех сторон. Ничего не боясь, они подплывают очень близко, заглядывают в маски. Один тычется мордочкой прямо в стекло, строит смешные гримасы.
Ха-ха-ха!
Оушен все еще прячется за его спиной, но тюлени, как молодые щенки, настроены поиграть. Один вдруг ужом подплывает к Оушен и запечатлевает на ее щеке мокрый поцелуй.
— Ай, папа! — визжит Оушен в восторге, а тюлени уносятся прочь, довольные своей проделкой.
Оушен трет щеку, сердито сдвигает брови, грозит рукой им вслед, но к ней вернулось хорошее настроение. Видно, что ей хочется броситься следом за новыми друзьями.
Гэвин остается на месте, и через несколько минут к ним подплывают другие тюлени, и вот уже они становятся центром веселой компании. Тюлени брызгаются водой, кружат вокруг, смеются. Наконец Гэвин берет дочь за руку, тянет за собой. Несколько тюленей плывут следом, чуть ли не наступают на пятки. Непонятно, кто кому больше интересен — они тюленям или тюлени им? Они с Оушен не знают, как реагировать на дружеские заходы морских зверей, но галапагосские тюлени много раз встречались с людьми, они прекрасно понимают, каким образом строить общение, их веселит испуг Оушен.
А затем тюлени разом исчезают. Здесь так мелко, что можно встать. Гэвин стягивает маску, оглядывается, поднимает голову.
— О, смотри! — Он показывает вверх.
В небе кружит стая фрегатов, их алые грудки раздуты как шары. Около пятидесяти птиц носятся в воздухе, неужели у них брачный период? Они выглядят как старинные аэропланы, как будто держатся в воздухе за счет собственных раздутых шей или планируют на надутых красных пакетах, этакие птицы света, генералы бумажных пакетов. На ближайшей скале стоит олуша с белоснежной грудью и ярко-бирюзовыми ногами, поражающими воображение своим цветом. И как это природе пришло в голову наградить совершенно обыкновенную птичку такими нарядными сапожками?
На Гэвина накатывает чувство радости и умиротворения. Зачем грустить, печалиться? Ведь у них все хорошо: стой себе в воде да гляди в небеса, потемневшие от вихря птиц. Здесь особенно сильно чувствуется присутствие Бога.
Когда-то на эти острова приплывал и молодой Дарвин на своем корабле «Бигль». Как и Гэвин, он искал ответы на вопросы, правда, ему именно здесь пришло в голову, что Бога не существует вообще. Он решил, что мир возник в результате цепочки случайностей, без всякой цели, просто в результате миллионов лет неучтенной эволюции. Ведь планета Земля очень стара. Жизнь появилась на ней случайно, в процессе естественного отбора выживали лишь сильнейшие особи и виды, которые смогли адаптироваться к земным условиям. Ни романтики, ни божественного промысла… Но как же мог Дарвин, глядя в эти бесконечные прозрачные небеса, решить, что мир строился без участия Творца?
Гэвин прижимает руку к груди, пытается нащупать сердце. Оно спряталось за легкими, завалилось между ребрами. Перед глазами проносятся видения: розовые хижины черных рабов, которые так и не вернулись в Африку, белые соляные горы Бонэйра, белые косточки кораллов, висящие перед входом в розовый дом, дикие ослы Кюрасао, невольничьи рынки, где людей продавали наравне с ромом, сахаром и специями. Строители Панамского канала, тысячами погибавшие от последствий желтой лихорадки. Как только люди не безобразничают! Продают друг друга на рынке, прорезают целые континенты каналами, воруют тысячами яйца беззащитных черепах, истребляют целые виды животных.
Гэвин боится, что безнадежно утратил ощущение невинной, чистой веры в себя. С чем он вернется домой? Он просто хотел повидать мир, а мир показал ему длинный язык: сначала мутная вода забрала сына и жену, затем океан поглотил верную собаку. Им следует как можно скорее повернуть назад, но Гэвин не в силах заставить себя поднять якорь. Может, стоит продать «Романи» на аукционе или подарить кому-нибудь? А что, если Клэр вообще никогда не проснется? Что, если они вернутся к жене и матери, душа которой все еще погребена под обломками ее горя?
В конце концов они уходят с Сан-Кристобаля, бросают якорь у другого острова, Флореана, где пляжи покрыты черным песком. Здесь, в нескольких метрах от воды, стоит знаменитый отель «Уиттмер», построенный в стиле ар-деко. По пляжу разбросаны хижины и экодомики для туристов, а в центре острова — пресное озеро с дождевой водой. Они спускают шлюпку, подплывают к причалу, идут по черному песку вдоль пляжа. Белое солнце жжет спины, раскаленный песок хрустит под ногами как стекловолокно, как черная звездная пыль. Откуда-то сбоку вылезает огромная игуана, неторопливо направляется в их сторону, и оба невольно напрягаются — хотя Сюзи больше с ними нет и сажать на поводок некого, привычка еще осталась.
— Сюзи… — тихо произносит Оушен, как будто пробуя имя на язык.
Рептилия, не обращая на них внимания, топает по своим делам. Гэвин возмущен — ну и нахалка! Собаки на нее нет! Так и хочется затопать ногами или швырнуть в нее палку.
Они выходят на шоссе, чтобы поймать попутку, останавливают направляющийся в горы грузовик, груженный бананами. Когда-то здесь было столько черепах, что приходилось перелезать через них, но человек безжалостно и подчистую уничтожил местную фауну. Охотники за китами называли черепах «живыми консервами» и увозили тысячами, ведь живое мясо не портится! Теперь на Флориане вообще не осталось гигантских черепах. Собранных с окрестных островов восемьдесят с небольшим особей держат в горах, в особом питомнике, огороженном бетонными стенами. По крайней мере, здесь черепахи находятся в безопасности.
Оушен нравятся черепахи, она наклоняется, чтобы получше рассмотреть одну из них. Черепаха напоминает слона, которого втиснули в панцирь и надели антикварный авиаторский шлем; у нее слипаются глаза, будто она страшно устала. Передние лапы покрыты драконьей чешуей, шея и голова словно вылеплены из грязи. Раскосые черные глаза-бусинки полуприкрыты морщинистыми веками.
— Папа, вот это черепаха?
— Да.
— Она меня поцелует?
— Не думаю.
— А я могу ее поцеловать?
— Попробуй.
Оушен наклоняется и пытается поцеловать черепаху в лобик, но та пугается, с шипением втягивает голову под панцирь.
— Папа, она не хочет, чтобы я ее целовала!
— Она немного испугалась. По-моему, черепахи не так любят целоваться, как тюлени, вот она и не поняла, что ты собираешься сделать.
— А можно мне поцеловать панцирь?
— Ага.
Оушен снова наклоняется и в этот раз прикладывается губами к пластинам панциря. Черепаха, спрятавшаяся под собственной крышей, решает на всякий случай притвориться мертвой. Сердце Гэвина трепещет, его снова охватывает чувство одиночества и беззащитности, как будто он только учится ходить.
Другие туристы тоже бродят по этому экзотическому, скрытому в горах то ли питомнику, то ли зоопарку.