Читать интересную книгу Асканио - Александр Дюма

В самом деле, политические события развертывались так же быстро, как и наша скромная история.

Успокоенный официальным обещанием своего соперника и тайным советом госпожи д'Этамп, Карл V находился уже в нескольких днях пути от Парижа. Для его встречи была назначена депутация, и, придя в Нельский замок, прево и д'Орбек действительно застали Бенвенуто в дорожном платье.

– Раз он едет вместе с эскортом, то, очевидно, Коломбу похитил не он и нам тут делать нечего, – тихо сказал д'Орбек.

– Я вам говорил это еще по дороге сюда,ответил прево.

И все-таки, желая раз навсегда покончить с этим делом, они занялись самым тщательным осмотром замка. Сначала Бенвенуто сопровождал их, но, видя, что обыск затягивается, попросил разрешения удалиться: дело в том, что через полчаса он должен ехать, а перед отъездом нужно отдать кое-какие распоряжения подмастерьям, чтобы к его возвращению все было готово для отливки Юпитера.

Действительно, Бенвенуто отправился в мастерскую, роздал подмастерьям работу и попросил их во всем слушаться Асканио, потом он шепнул что-то по-итальянски Асканио, простился со всеми и собрался выйти во двор и сесть на коня, которого держал под уздцы Жан-Малыш.

Но тут к художнику подбежала Скоццоне и, отведя его в сторону, серьезно сказала:

– Знаете, сударь, ваш отъезд ставит меня в очень тяжелое положение!

– Каким образом, дитя мое?

– Паголо влюбляется в меня все сильней и сильней…

– В самом деле?

– Он то и дело твердит мне о своих чувствах.

– Ну, а ты?

– Я делаю, как вы мне велели: отвечаю, что надо, мол, подождать, все еще может уладиться.

– Вот и отлично!

– Как – отлично? Да разве вы не понимаете, что он принимает мои слова всерьез и это невольно связывает меня с ним! Вот уже две недели, как вы приказали мне вести себя таким образом, не правда, ли?

– Да… как будто… не помню точно.

– Зато я прекрасно помню! Первые пять дней я мягко уговаривала Паголо разлюбить меня; следующие пять дней я молча слушала его. Однако по сути это был уже ответ, и довольно ясный; но вы мне так приказали, и я повиновалась; и, наконец, в течение последних пяти дней я вынуждена была говорить ему о своих обязанностях по отношению к вам; вчера, сударь, я попросила его быть снисходительным к моей слабости, а он тут же попросил меня стать его женой.

– Ах, так? Ну, это меняет дело!

– Наконец-то! – вырвалось у Скоццоне.

– Да. А теперь, милочка, слушай меня внимательно. В течение трех первых дней после моего отъезда ты дашь понять Паголо, что любишь его, а в последующие три дня признаешься ему в любви.

– Что?! И это говорите мне вы, Бенвенуто! – воскликнула Скоццоне, уязвленная слишком большим доверием своего повелителя.

– Успокойся, Скоццоне. Тебе не в чем будет упрекнуть себя – ведь я сам позволяю тебе все это.

– Разумеется, не в чем, – сказала Скоццоне. – Я понимаю. И все же, обиженная вашим равнодушием, я могу ответить на любовь Паголо, могу, наконец, полюбить его по-настоящему.

– Это за шесть-то дней! И у тебя не хватит выдержки устоять перед соблазном каких-нибудь шесть дней?

– Ну ладно, шесть дней обещаю, только смотрите не задержитесь на седьмой!

– Будь покойна, детка, я вернусь вовремя.

Прощай, Скоццоне!

– Прощайте, учитель, – ответила Катерина, сердясь, улыбаясь и плача одновременно.

В эту минуту появились прево и граф д'Орбек.

После ухода Челлини они без всякого стеснения рьяно принялись за поиски: обшарили все чердаки, погреба, простукали все стены, перевернули все вверх дном и повсюду расставили своих слуг, неумолимых, как кредиторы, нетерпеливых, как охотники. Оба друга сотни раз возвращались на одно и то же место, сотни раз обследовали одно и то же помещение – и все это с неистовым усердием судебных приставов, явившихся арестовать преступника. И вот теперь, закончив обыск, но так ничего и не обнаружив, они вышли во двор замка, красные от возбуждения.

– Что ж, господа,– сказал, увидя их, Челлини, садившийся на коня,– так ничего и не нашли?

Жаль! Очень жаль! Я понимаю, насколько это тяжело, – ведь у вас обоих такая нежная, чувствительная душа. Однако, несмотря на все свое сочувствие и желание вам помочь, я вынужден ехать. Разрешите проститься с вами, господа. И, если вам понадобится в мое отсутствие еще раз осмотреть замок, будьте здесь как дома, не стесняйтесь. Я распорядился, чтобы двери его были всегда открыты для вас.

Поверьте, единственное, что меня утешает в вашей неудаче, – это надежда услышать по возвращении, что вы, господин прево, нашли свою милую дочь, а вы, господин д'Орбек, свою очаровательную невесту. Прощайте, господа. – Затем, обернувшись к собравшимся на крыльце подмастерьям – там были все, кроме Асканио, который, по-видимому, не хотел встречаться со своим соперником, Бенвенуто добавил: – До свидания, дети мои! Если господин прево пожелает осмотреть замок в третий раз, не забудьте принять его, как бывшего хозяина этого дома.

Сказав это, он дал коню шпоры и выехал за ворота.

– Ну, теперь-то, милейший, вы убедились, какие мы с вами олухи? – спросил, обращаясь к прево, граф д'Орбек. – Если человек похитил девицу, он не поедет с королевским двором в Роморантен!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Карл V в Фонтенбло

 Не без серьезных колебаний и мучительных сомнений вступил Карл V на территорию Франции.

Казалось, здесь и земля и воздух враждебны ему.

И неудивительно: ведь, взяв в плен французского короля, он недостойно обращался с ним в Мадриде и, кроме того, как говорит молва, отравил дофина. Вся Европа ожидала, что Франциск I обрушит страшную месть на своего противника, благо тот готов добровольно отдаться ему в руки. Однако Карл, этот великий игрок, дерзко ставящий на карту целые империи, не пожелал отступать и, заранее подготовив почву, отважно перебрался через Пиренеи.

Правда, при дворе Франциска I у него были верные союзники: император считал, что вполне может положиться на честолюбие госпожи д'Этамп, на самомнение коннетабля де Монморанси и на рыцарские чувства короля.

Каким образом собиралась ему помочь герцогиня д'Этамп, мы уже знаем; что же касается коннетабля, тут дело обстояло иначе. Вопрос о союзах служил камнем преткновения для государственных деятелей во все времена и во всех странах. В этом отношении, как и во многих других, политика подобна медицине: она исходит из догадок и, увы, очень часто ошибается, изучая признаки сродства народов и прописывая лекарства против национальной вражды. У нашего коннетабля, например, мысль о союзе с Испанией превратилась в навязчивую идею. Он видел в нем спасение для Франции и боялся лишь одного – прогневить Карла V, который за двадцать пять лет царствования двадцать лет воевал с Франциском I. А до других союзников – турок и протестантов – коннетаблю де Монморанси просто не было дела, как, впрочем, и до блестящих политических возможностей, вроде присоединения Фландрии к французскому королевству.

Франциск I слепо верил коннетаблю.И действительно,во время последней войны тот проявил неслыханную решимость и остановил врага. Но надо сознаться, что эта победа досталась дорогой ценой: целая провинция была опустошена, путь врага проходил по выжженной земле, и десятая часть Франции подвергалась разграблению.

Больше всего нравились Франциску I в коннетабле надменность, резкость и непреодолимое упорство, которые человек поверхностный мог принять за гордость,неподкупность и твердость характера. И Франциск I взирал на этого великого совратителя добрых людей, как называл коннетабля Брайтон, с почтением, близким к благоговейному страху, какой внушал всем слабым душам этот грозный ханжа, перемежавший молитвы с казнями.

Итак, император Карл V мог смело рассчитывать на неизменную дружбу коннетабля де Монморанси.

Однако еще больше надежд он возлагал на великодушие своего врага. У Франциска эта добродетель доходила до крайности.«Мое королевство не мост, за проезд здесь ничего не платят¹,– заявил он как-то.– Я не торгую своим гостеприимством».И коварный Карл V отлично знал, что вполне может положиться на слово короля-рыцаря.

[¹Намек на один из средневековых поборов – мостовую пошлину.] И все же, когда император ступил на французскую землю, он не мог побороть своих сомнений и страхов. У границы его встретили два сына Франциска I, а в продолжение всего пути французы оказывали Карлу V всяческие почести и знаки внимания. Но хитрый монарх трепетал при мысли, что все это радушие лишь показное и за ним, быть может, скрывается ловушка. «Да, плохо спится на чужбине», – сказал он однажды. На празднествах, которые устраивали в его честь, он появлялся озабоченный и грустный; и по мере продвижения в глубь страны выражение его лица становилось все настороженнее и мрачнее.