Николай готов был подчиниться любому, кто знал, что делать, и кто хоть что-
нибудь делал. Подражая Шапкину, он тоже стал озираться по сторонам в надежде увидеть
красные машины, но это занятие тут же показалось ему глупым. Он побежал в операторную,
а Петр Михайлович, оставшись, наконец, без свидетелей, затрусил через заснеженное поле
подальше от опасного места.
Теперь даже в достаточно герметичной операторной чувствовался газ. Ларионов и вся
бригада были здесь. Сухоруков, потеряв всякую надежду дозвониться до электроподстанции,
стоял, широко расставив ноги, заложив обычно растопыренные руки за спину, напряженно
подавшись вперед, как против ветра, и смотрел сквозь стеклянную стену на бунтующую
установку. Весь его вид говорил: "Ну и хрен с вами! Не подавайте напряжения. И пусть тут
все взлетит, и, пусть мы взлетим…" Однажды в ночную вахту, когда его молодые, более
начитанные подчиненные заговорили о космосе, Сухоруков произнес фразу, которая,
казалось, совсем не подходила ему. "Смотрел я как-то в небо, – слазал он, – и понял, что все
мы когда-нибудь превратимся в пыль… в звезды. Падают метеориты, а ведь это что-то там
разваливается". Может быть, о чем-то подобном он зло думал и теперь.
– Что же это пожарные все не едут, – огорченно сказал Бояркин, ни к кому не
обращаясь.
– Пока ничего не горит, – с раздражением, как будто его отвлекли от чего-то важного,
откликнулся Сухоруков.
– Что же, разве их еще не вызывали?
– Пока еще ничего не горит! – повторит Сухоруков.
– Теперь все равно что-нибудь загорит. Надо вызывать, – сказал Ларионов.
– А! Звоните 01, – коротко приказал бригадир.
К телефону протянулось несколько рук. Ближе всех оказался Сережа Черешков. Во
всем сегодняшнем происшествии он старался выглядеть спокойным и уверенным. Сережа
набрал номер, и тут все, кто с напряжением наблюдал за ним, поняли, что на том конце
провода – женщина. Сережа достаточно четко излагал ей суть дела, но глаза его бегали по
отчужденным лицам товарищей, словно, разыгрывая кого-то по телефону, он искал
сообщников.
– Да, да, все верно, – подтвердил он записанный с его слов вызов, – именно со славной
десятимиллионки вас и беспокоят. Пошлите там своих орлов, пожалуйста. Работка у них
найдется…
Сережа ласково положил трубку.
– Сидит там этакая-такая, – подтвердил он догадку бригады, изобразив рукой что-то
неопределенное, но, несомненно, очень аппетитное.
На него смотрели как на ненормального. Сережа даже захихикал, оскалился, и из его
ноздрей, как и обычно, высунулась щетина. Он был доволен не только тем, что у телефона
оказалась женщина, но и тем, что именно с его слов начнет раскручиваться колесо хорошо
отлаженного на нефтекомбинате противопожарного военизированного механизма.
На какое-то время все замолчали, замерли, словно задумались. "Вот сижу я за столом
посреди этой большой операторной, – пришла вдруг в голову Бояркина совершенно ясная и
спокойная мысль. – Я вижу перед собой спину Сухорукова в синей телогрейке с мазутным
пятном на плече. Пахнет газом. Ощутима дрожь колонн. И время ощутимо. Вот прошла
секунда, она очень длинна. Вот другая. Да, жизнь существует, существую и я сам. Но эта
жизнь может ведь просто оборваться, и все. Но почему?! Почему все может оборваться
именно сейчас, в эту секунду, когда своими пальцами я чувствую поцарапанную поверхность
полированного стола и вижу какое-то нелепое пятно на телогрейке? Почему именно эти
глупые мелочи я должен видеть в последнее мгновение? Почему оно вообще может быть
последним?" – Бояркина окатило волной внутреннего жара, плеснувшей откуда-то из сердца.
Ларионов, махнув ему мазутными рукавицами, позвал проверить, не разбило ли еще
какой насос, и Николай с удовольствием вскочил. Страх сразу улетучился. Все ушло, и в
голове снова осталось только то, что видели глаза. Все его внутренние силы были заняты
осознанием конкретной обстановки, и сейчас, например, Елкино или служба на корабле
показались бы эпизодами не его жизни. Лишь в минуту безысходности человек
действительно может разом вспомнить всю свою жизнь, потому что внутренним силам не
остается ничего другого, как обратиться в память. Но если в ситуации остается возможность
действовать и остается выход хотя бы с игольное ушко, тогда все прошлое отступает на
дальний план, освобождая все силы для конкретного спасительного действия.
Вернувшись через несколько минут, машинисты не застали в операторной никого.
Обоим пришло в голову, что на установке они уже одни. Первым движением Ларионова было
бежать, но у него мелькнула мысль, что если бригада где-то здесь, то их потом засмеют.
От блока печей валил густой черный дым, но стена пара разделяла теперь пламя,
плясавшее черными мазутными языками прямо под печами, с облаком взрывоопасного газа.
– Взглянем, что там! – крикнул Ларионов и побежал к печам.
У самых печей из дыма и пара выскочил навстречу им кашляющий Сухоруков и, еще
не добежав, ожесточенными жестами показал, чтобы они убегали с установки. В это время
Ларионов заметил в стороне, куда облако не доставало, освещенную ярким солнцем белую
машину "скорой помощи", у которой копошились люди в белых халатах. Ларионов давно уже
думал, что, в сущности-то, их работа с пассивным режимом может при случае оказаться для
кого-то и трагической. "Вот оно, – подумал он, – неужели кого-то из наших?" Именно это
убедило Бориса в том, что теперь уже хлопок обеспечен и что операторную, похожую с одной
стороны на большой аквариум, должно быть, снесет вместе с электронно-вычислительным
оборудованием. И тут Ларионов вспомнил, что в ящике стола операторной лежит завернутая
в газету его книжка "Батый", которую сегодня наконец-то соизволил вернуть Федоськин. "А,
будь что будет", – мгновенно решил Борис. Он показал Бояркину, чтобы тот бежал в поле, сам
же ворвался в операторную, выхватил из стола сверток и на мгновение замедлился. Все ему
показалось неестественным. Приборы не гудели, лампочки не светились. Густое облако газа,
закрывающее солнце, походило на морскую воду. Однажды во время отпуска Ларионов был
на море и видел закат солнца во время крепкого ветра – солнечные лучи скользили по
поверхности с линии горизонта и насквозь просвечивали вздымающиеся зеленые волны; на
волнах покачивались дикие утки, и в светящейся воде были видны их широкие лапки. Вот и
этот газ показался теперь красивой волной. Ларионов забежал в отделение ЭВМ, проверяя,
не остался ли кто там. В помещении ЭВМ стрекотал какой-то прибор, работало печатающее
устройство, выдавая неизвестные параметры. (Видимо ЭВМ питалась с какой-то другой
линии). У двери на кафельном полу валялся белый халат. Людей не было.
Выскочив из операторной и завернув за угол, Ларионов увидел бегущего Бояркина, а
дальше, в поле, небольшую толпу. Это были