мне, парень был ранен в руку, правый рукав висит пустым, поэтому он помогал мне левой. Еще один из бойцов помог санитару, хотя тот был крепким парнем, странно, что в санитарах ходит, хотя кому как не такому здоровому это делать? Видел я уже, как девчули раненых таскают, бедолаги. И как у них получается-то? Раненый боец немногим от трупа отличается, обмякает, стонет или, наоборот, весь извивается, как уж, а тебе его тащить и, как правило, лежа. Иди попробуй, не каждый мужик сможет, а девчонки таскают. Жесть.
Все вместе мы все же вытащили лежачего из подвала и медленно поперли его по ходу сообщения. Развернуться здесь было трудно, мы с моим помощником постоянно наступали друг другу на ноги, а санитар своего добровольца вообще прогнал. Тесно тут. Стрельба возле здания банка была редкой, лишь одиночные выстрелы рассекали темноту трассерами. Мы выползли из траншеи, и санитар указал направление.
– Туда давай! Бойцы, ходячие, двигайте к берегу, там встретят. Во весь рост не вставать, из соседнего дома могут стрельнуть.
Точно, там ведь тоже немцы! Хотя слышу отчетливо шум боя, наверняка там или отвлекают, или всерьез полезли на штурм. А там ведь дом как бы не больше этого, где и солдат-то наши столько взяли?
Помощник у меня остался, он сжимал зубы, от чего я явственно слышал скрежет, больно ему, а посмотри, как старается! Вот же люди, а…
Метрах в двухстах от банка нас и правда встретили. Меня сразу попросили пройти за каким-то сержантом, который молча указал направление. Ясно, в штаб поведут. Не успев переброситься и парой слов, началось нездоровое действие. Со стороны банка раздалась очередь, за ней еще одна, и еще. Грохнула граната, приглушенно так, тихо, внутри взорвали, понятно. Я разглядывал здание и вспышки автоматных очередей как-то зачарованно, не сразу понял, что рядом все лежат. Тот сержант, за которым я должен был идти, лежал раскинув руки в стороны, медик на животе, и непонятно, жив или нет. Кто-то из раненых стонет, но не встает, даже не говорит ничего. Я как мудак стоял и смотрел, не в силах даже подумать, просто отключилась голова и все.
Удар в живот был сильным. Мое легкое, худое тело вдруг оторвало от земли, и, кажется, я даже увидел себя летящим спиной вперед. Боли не было, я просто увидел перед собой темноту и отключился.
«И что теперь? Умер? Опять куда-то переместился? А черт его знает…»
– Аккуратнее, аккуратнее, сказал! – пробивающийся ко мне в уши голос доносился словно через подушку, но с каждой секундой становился все громче.
– О-о-ох! – выдохнул я и попытался руками ощупать живот. Боль пришла, тупая, как будто мне палкой ткнули куда-то в район пупка.
– Очнулся, малец? – донесся прежний голос, тот, что и привел меня в чувство.
Глаза были открыты, и наконец-то я смог их сфокусировать на том, кто стоял надо мной на коленях. Солдат какой-то, в шапке зимней, с маленькой звездочкой, почти незаметной из-за грязи. Да, помню, были тут бойцы, кто уже зимние шапки носил, так-то еще не очень холодно, лишь по ночам.
– Вы кто? – выдавил я из себя, чувствуя вновь подходящую к горлу тошноту. Вот же, чем блевать-то, уж столько из меня вышло, что казалось нечем уже, а позывы есть.
– Да ты в рубашке родился, малец! – солдат что-то поднял с земли, и я разглядел немецкие подсумки для автоматных магазинов. – Магазин в щепки, пуля в нем застряла, бывает же такое!
Видимо, бывает, да и раньше о таком читал, случаются чудеса все же. Поймал, выходит, пулю на излете, скорее всего, автоматную, винтовочная пробила бы как пить дать. Но вот удар в живот был очень сильным, даже с ног сбил и сознание выключил.
– Ага, в бронерубашке, – попытался схохмить я. – Странно, что пуля одна, стреляли-то вроде очередями…
– Из винтовки очередями не стреляют, – оборвал меня солдат, – один выстрел, одна и пуля.
– Так там что, винтовочная застряла? – охренел я. Ё-мое… Да тут до здания всего метров сто пятьдесят, может чуть больше, да она меня насквозь пробить должна была!
– Вот и говорю, везунчик ты. Всем досталось, двоих наповал, трое раненых, а ты цел. Чудеса! Никогда такого не видел.
А уж я тем более.
– Как там? – я указал на здание банка.
– Стреляют, – лаконично ответил боец, – люди туда все идут и идут, нормально там, думаю, удержим.
Я как-то даже успокоился и закрыл глаза. Хотелось просто полежать и ничего не делать, даже не шевелиться. Убитый недавно сержант говорил, что меня нужно срочно доставить в штаб…
– Где у вас командиры? – спросил я того же бойца, а указав на сержанта, добавил про штаб.
– Сейчас раненых понесут, вон, вижу, уже тащат, с ними иди, сможешь встать-то?
Я кивнул, попытавшись встать. Рухнул обратно на землю, даже не выпрямившись. Ноги были ватными и не держали, такая слабость накатила. Живот болит, от удара пули куда-то в пах отдает. Нехило меня приложило, до сих пор не могу осознать, что чудом жив остался.
Четверо бойцов, разной степени потрепанности, тащили раненых на берег, к переправам. Меня, поддерживая под руку, вели туда же. Ранен я не был, но удар пули оказался все же сильным для моего тела и нутро болело.
Возле лодок, на берегу, было пока тихо, немцы хаотично обстреливали саму Волгу, меня перехватили и потащили куда-то к штольням.
– Молодец, сынок! – встретил меня неизвестный мне полковник.
В блиндаже было сильно накурено и шла бойкая беседа. Люди суетились, сновали туда-сюда без конца, рядовые и командиры в различных званиях. Я поглядывал вокруг себя, до сих пор морщась от неприятных ощущений после попадания пули. Меня хвалили, даже кто-то заявил о представлении к награде, но я воспринимал все как в тумане.
– Комдив тринадцатой просил доставить мальчугана к нему. Акимцев! – из всей словесной каши вокруг я вычленил только слова обо мне.
– Да, товарищ майор? – к столу радиоузла подбежал молодой лейтенант, высокий как столб, ему приходилось здорово наклонять голову, чтобы ни за что не задеть.
– Возьми двух бойцов и сопроводишь парня к Родимцеву. Чтоб волос с головы не упал, понял? Отвечаешь за него головой!
О как. Меня как генерала какого-то опекают, значит, чего-то задумали еще, а мне пока плохо и думать не хочется.
До штаба тринадцатой дивизии меня, можно сказать, несли на руках. Не из-за какой-то важности, а тупо из-за слабости моей.
Опять темнота помещения, тусклый свет от пары горелок не в счет. Опять дым папирос, висящий… нет, не