Читать интересную книгу Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

В Сингапуре сентиментальные хозяева часами стояли в очередях к ветеринару, чтобы гуманно усыпить своих питомцев, прежде чем спасаться самим. Над городом висел черный дым, горели нефтеналивные баки, военная полиция прикладами ружей отгоняла обезумевших пьяных солдат от последних отбывавших кораблей. В рапорте британского командования вся вина возлагалась на австралийцев: «Они вели себя как скоты»29. Но это скорее попытка найти козлов отпущения. На последней встрече Уэйвелла с губернатором Малайи – перед тем как Уэйвелл вылетел на самолете в Батавию, – он повторял беспрестанно, молотя себя кулаком по колену: «Этого не должно было произойти»30. Японцы приближались к городу, убивая, насилуя, увеча – их злодеяния сделались рутиной. В госпитале Александра двадцатитрехлетний пациент слышал, как враги движутся к его палате, расстреливая, добивая штыками, и успел подумать: «Двадцати четырех мне никогда не исполнится. Бедная мама». Он оказался в числе четырех выживших, поскольку при виде залитого кровью тела японцы решили, что с этим солдатом покончено. 320 мужчин и одна женщина погибли в той больнице, многих медсестер изнасиловали. Группа из 22 австралийских медсестер успела бежать из города, но уже на одном из принадлежавших голландцам островов попала в плен. Их вывезли в открытое море, чтобы там расстрелять из пулеметов, и единственная уцелевшая из этих женщин запомнила последние слова своей начальницы Ирэны Драммонд: «Выше голову, девочки! Я вами горжусь и всех вас люблю»31.

Персиваль капитулировал и сдал Ямасите Сингапур 15 февраля. Фотография английского майора Уайлда в мешковатых шортах, в шлеме набекрень, который вместе с генералом плелся под британским флагом на переговоры к японцам, стала одним из символов той войны: символом косорукой и тупоголовой некомпетентности тех самых людей, которым была вверена восточная часть Британской империи. Вместе с Сингапуром Персиваль сдал репутацию британской и индийской армии, о чем и предупреждал его Черчилль. Японцам понадобилось всего десять недель на эту грандиозную победу, и обошлась она им лишь в 3506 погибших, причем половина жертв пришлась на битву за Сингапур. Британская армия потеряла 7500 убитыми, 138 000 человек попали в плен, среди них половину составляли индийцы. Один из индийских офицеров, капитан Прем Сагхал, после того как на его глазах убили белого командира подразделения, пришел к выводу: «Падение Сингапура окончательно убедило меня в том, что британцев постигло вырождение»32. Сагхал счел, что поведение имперских властей лишило их права претендовать на лояльность индийцев. Другой индийский офицер, Шахнаваз Кхан, возмущался тем, что его люди были переданы японцам будто скот33. Японцы сразу же начали вербовать пленных в создаваемую ими Индийскую национальную армию, и добровольцы нашлись. Авторитет империи держался на мифе о ее непобедимости, но этот миф рухнул.

Другой военнопленный, лейтенант Стивен Эббот, описал захваченный Сингапур, через который его и его товарищей провели по пути в наспех построенный концентрационный лагерь: «Повсюду картины чудовищного разрушения. Перевернутые грузовики, велосипеды, коляски, мебель – все это валялось в глубоких воронках от бомб или просто на проезжей дороге и на тротуарах. Зияющие дыры в стенах зданий обнажали перед всем миром трагическое нутро брошенного жилья. Голые тела и гротескно искореженные части тел покоились там, где настиг их свинец. Влажный воздух был пропитан омерзительным запахом. Туземцы – китайцы, малайцы, индийцы – стояли, ошеломленные, перед своими разбомбленными домами, детишки в страхе цеплялись за юбки матерей. С каждого здания, сохранившего хоть какие-то очертания, красным шаром свисал японский флаг… Я всматривался в японских солдат, мимо которых нас вели. Это с ними мы сражались и теперь они стали нашими господами? В своих лохмотьях вместо мундиров они выглядели неухоженными детьми, но эти дети взяли над нами верх и были весьма склонны поиздеваться над побежденными»34.

Для сингапурцев, вдруг убедившихся – после ста лет колониального режима – в непрочности имперского правления, в одночасье все переменилось. Восемнадцатилетний сын китайского аристократа Лим Кин Сью писал: «Перед нами открылся новый мир. Из легкой, ленивой, легкомысленной жизни нас вдруг бросило в безумные кувырки и перевороты, от которых нам долго не опомниться»35. Другой восемнадцатилетний китаец, студент колледжа Раффлз Ли Кван Ю, думал примерно о том же, глядя, как солдаты империи шагают в плен: «Три дня подряд они ковыляли по дороге мимо нашего дома, бесконечный поток растерянных людей, не понимающих, что произошло и почему и зачем они вообще явились в Сингапур»36.

Торжествуя победу, генерал-майор Имаи, глава штаба императорской гвардейской дивизии, заявил попавшему в плен генерал-майору Индийской армии Билли Кею: «Мы, японцы, покорили Малайю и Сингапур. Скоро мы завладеем Суматрой, Явой и Филиппинами. Австралия нам не нужна. По-моему, Британской империи пора соглашаться на компромисс. Что вам остается?» Кей дерзко ответил: «Мы сумеем вас прогнать. А потом мы захватим вашу страну. Вот что мы сделаем». Японец счел это пустой похвальбой, поскольку в Малайе британские войска так плохо показали себя. Ямасита и его приближенные отпраздновали победу, расстелив белую скатерть и выставив дары императора – сушеную каракатицу, каштаны и вино.

Полковник Масанобу Цудзи, один из самых ярых милитаристов в японской армии, с презрением взирал на британских и австралийских пленников – на солдат, которые так быстро смирились с поражением: «Они усаживались на обочине, курили, болтали, довольно громко кричали. Как ни странно, они не проявляли враждебности даже взглядом, скорее спокойное признание неудачи, словно они проиграли спортивный матч. Эти солдаты выглядели как люди, отработавшие за приличное жалованье по контракту, а теперь они отдыхали после боевых тревог»37.

Член парламента Гарольд Николсон записал в дневнике: падение Сингапура «стало тяжелым ударом для всех нас, и причина не только в непосредственной угрозе: страшит мысль, что мы с недостаточным энтузиазмом сражаемся против тех, кто фанатично идет до конца». Это опасение вполне разделял и Черчилль. Слабое сопротивление британцев в Малайе возмущало его не только потому, что любое поражение оскорбительно, но и потому, что японцы ценой малых жертв захватили огромную территорию. 20 декабря 1941 г. он добавил к стратегическому предписанию для англо-американского руководства слова: «Принципиально важно, чтобы победы не доставались врагу по дешевке, чтобы он вынужден был вкладываться в каждое свое завоевание и расходовать силы на продвижение, пока не исчерпает все ресурсы». И то, что свои же войска не выполнили этот приказ, точило и уязвляло гордость премьер-министра. «Нам не раз уже приходилось усомниться в боевых качествах наших солдат, – писал генерал сэр Джон Кеннеди, руководитель операций Военного министерства. – Они проявляли меньшее упорство, чем немцы и русские, а теперь их превзошли и японцы!.. Мы, как народ, оказались мягче всех наших противников, за исключением итальянцев… Современная цивилизация демократического образца не укрепляет в народе жесткость и жестокость, а мы чуточку дальше продвинулись от стадии варварства, чем Германия, Россия и Япония»38.

Масанобу Цудзи, который впоследствии написал несколько книг о великих победах Японии, был главным вдохновителем террора и геноцида в Малайе. Порой высказывается мнение, что смертный приговор, вынесенный после победы союзников Ямасите за военные преступления, был не вполне справедлив, но при этом генералу даже не вменили систематическое истребление китайцев – а это происходило в Сингапуре в пору его военного правления. Ямасита как-то раз произнес речь, в которой заявил, что его сородичи произошли от богов, а европейцы – от обезьян. Британский расизм теперь вытеснялся в Юго-Восточной Азии японским. Новый режим, установленный Токио, отличался чудовищной жестокостью, на которую изгнанные империалисты, при всех их недостатках, были не способны.

Отношение к военнопленным определилось с самого начала и дальше становилось только хуже. Гонконг пал в Рождество 1941 г., захватчики отпраздновали победу оргией насилия и резни, терзали медсестер и монахинь, раненых на койках пронзали штыками. Такие же точно сцены разыгрывались на Яве и Суматре, крупнейших островах Голландской Ост-Индии, которые после падения Сингапура достались японцам. И на этих новых территориях японская армия продолжала ту брутальную традицию, которую установила в Китае, – извращение всех понятий о мужественном и воинственном духе, тем более отвратительное, что японцы возвели беспощадное насилие в принцип. Солдаты всех наций на любой войне совершают преступления против человечности, но главный вопрос в том, считается ли варварская жестокость нарушением устава и норм или же она поощряется и даже провоцируется начальством. Японская армия принадлежала ко второй категории.