– Так-то, достопочтенный отец. Я хочу, чтобы все было в порядке. Теперь потрудитесь передать мне все находящиеся у вас бумаги, имеющие какое-либо отношение ко мне. Мне хотелось бы иметь их у себя на память о моих друзьях. Я мог бы, конечно, взять их и сам. Стоило бы только порыться в ящиках вашего стола. Но вам лучше известно, где они лежат, и поэтому вы избавите меня от лишних хлопот.
Он открыл ящик стола и подал мне связку бумаг. Я бросил на них беглый взгляд: тут находилось как раз то, что мне было нужно. Может быть, здесь были не все бумаги, но теперь это не имело особого значения: мне уже было все равно, какие у меня друзья и враги в Брюсселе и Мадриде. Знать это было бы удовлетворением простого любопытства, не более.
С минуту мне хотелось потребовать у него также и письмо моей жены. Но у меня не было уверенности в том, что, уничтожив свой первый черновой набросок, она действительно отправила потом свое письмо. Если, послушавшись внутреннего, предостерегавшего ее голоса, она не сделала этого, то я только выдал бы ее инквизитору. Поэтому я решил не говорить об этом письме.
– Прошу извинения за то, что на короткое время мне придется связать вас, как и всех остальных, – сказал я дону Педро. – На самое короткое время. Вот так. Так будет хорошо.
Я приказал моим людям отнести дона Альвара и его троих солдат во внутренние апартаменты и ждать меня в приемной.
– Ну, дон Педро, теперь мы с вами наедине. И нам нужно поговорить о донне Изабелле.
Он дико взглянул на меня.
– Я боюсь, что ее красота вредно подействовала на ваше душевное спокойствие. Вы слишком подолгу смотрели на ее прекрасные глаза и белую шею.
– Дон Хаим, поверьте мне…
– Я сам видел все. Мы теперь говорим без свидетелей, и вам нечего бояться за вашу репутацию: я не стану где-либо воспроизводить наш разговор. Но для того чтобы спасти вас от новых искушений, если когда-нибудь вы опять встретитесь с ней, я хочу выколоть вам глаза.
Выражение его лица было ужасно. Несколько минут он не мог говорить.
Наконец он вскрикнул хриплым голосом:
– Но вы обещали пощадить мою жизнь!
– Кто говорит здесь о жизни? Вы останетесь вполне здоровы. Вы только перестанете видеть. Но что же из этого? Я вам обещал сохранить только вашу жизнь, и ничего другого. Вы, может быть, поняли меня не так, но я уж в этом не виноват. Вы рассказали моей жене случай с графиней де Ларивардер. И, конечно, вы сами были бы гораздо осторожнее с человеком, способным на такую вещь.
По его телу прошло конвульсивное движение. Напрасно силился он подняться в кресле.
– Пощадите! – прошептал он.
Я обнажил свой кинжал и посмотрел на его острие.
– А вы? Разве вы пощадили бы меня или мою жену? – спросил я.
– Пощадил бы ее. Может быть, и вас, если б она того пожелала. Я люблю ее, – пролепетал он.
– А, вы любите ее! А она вас любит?
– Да! – в отчаянии промолвил он.
– Это она сама вам сказала?
– Да.
– Ну, за эту последнюю ложь, дон Педро, я сделал бы с вами что-нибудь похуже, чем выкалывание глаз, если б только мог придумать. К несчастью, имеющиеся в нашем распоряжении способы мучить друг друга очень немногочисленны – и ваших глаз, вы конечно, лишитесь.
Он открыл рот и хотел закричать, но я быстро всунул ему в рот платок.
Мой кинжал быстро справился со своим делом.
– Ну кончено. Теперь я погашу свечи, ибо они нам уже не нужны. Спокойной ночи, дон Педро.
Я слышал, как он тихо застонал, и вышел. Мое мщение совершилось, и донна Изабелла была застрахована от горькой участи.
Я приказал людям фон Виллингера забаррикадироваться в приемной и, когда я уйду, продержаться в ней, если возможно, часа два. После этого они должны были спасаться, кто как может.
Мерным спокойным шагом спустился я вниз и прошел мимо часовых дона Педро. Вероятно, они были очень удивлены, что я ухожу один, но мне до этого не было дела. Мое дело в этом доме было сделано, и они не могли уже ничего изменить.
На улице меня ждал фон Виллингер со своими силами.
– Устроили все, как хотели, дон Хаим? – спросил он.
– Да, – отрывисто отвечал я. – Мы можем ехать.
Поставив ногу в стремя, я вдруг вспомнил об одном человеке, о котором как-то совсем было забыл: о донне Марион. Я не мог оставить ее здесь одну, без всякой-защиты. После того как меня не будет в Гертруденберге, в городе наступит ад.
И однако я принужден оставить здесь свою жену!
Я приказал барону фон Виллингеру послать за донной Марион четырех солдат с двумя свободными лошадьми и привести ее ко мне, хотя бы и против ее воли.
– Хочет она или не хочет! – прибавил я. – Если ее мать в состоянии ехать, тем лучше. Если не может, то оставьте ее. Не могу же я спасать каждую старуху.
Я пришпорил лошадь, и мы тронулись по улице. Нам пришлось сделать порядочный крюк, так как дом инквизитора находился недалеко от тюрьмы – можно было услышать оттуда крик, – а около тюрьмы, как мне сообщили, были расположены в полной готовности силы дона Альвара. К счастью, земля была покрыта только что выпавшим снегом, заглушавшим всякий звук. Кроме того, поднялся густой туман, который скрывал нас из виду.
Я захватил с собой дюжину людей и поехал к тюрьме. Отрядов дона Альвара нигде не было видно. Они, вероятно, стянуты в одной из боковых улиц и не были видны в тумане, как и мои.
– Позовите дежурного офицера, – приказал я часовым.
Я не знал, были ли они уже предупреждены о моем низложении. Но привычка к повиновению была очень сильна в них, и они отправились исполнять мое приказание, не сказав ни слова. Вскоре вышел караульный офицер. Он был не из моего отряда: здесь уже успели произвести замену.
– Вы караульный офицер? – спросил я.
– Да, я, – отвечал он не очень почтительно. – Но…
– Потрудитесь доставить сюда арестованных, которые перечислены в этом списке, – перебил я его без всякой церемонии. – Вот список.
Он попросил принести фонарь и прочел список. Чтение длилось долго. Я, очевидно, сбил его с толку.
– Ну, кончили? – нетерпеливо спросил я. – Идите и не мешкайте. Ждать довольно холодно.
Он все еще продолжал рассматривать бумагу, которую держал в руке. Потом повернулся и пошел медленно и с видимой неохотой.
– Скорее, или вам придется плохо. Очевидно, дон Альвар недостаточно вас вышколил.
Он угрюмо повернулся, желая, видимо, возразить мне, но в конце концов решил, что лучше будет повиноваться.
Прошло около десяти минут, прежде чем вывели ван дер Веерена – с непокрытой головой и без плаща. Он казался изумленным.
– Где ваши вещи, сеньор ван дер Веерен? – спросил я.
– Не знаю, дон Хаим. Их у меня забрали.